И то сказать — сесть в гостиной, превращенной в импровизированный концертный зал было некуда и не на что. Комната была забита народом любители подпольного рока сидели на полу, занимая всю площадь. Они расположились полукругом, оставив место только для табурета с сидящим на нем Лековым, который крутил гитарные колки, настраивая инструмент. Концерт еще не начался, но в помещении уже стоял густой синий туман от табачного Полянский, поведя носом, быстро понял, что и не только табачного дыма, уже звенели посудой наиболее нетерпеливые, там и сям раздавалось характерное бульканье разливаемого по стаканам вина.
— Да, пожалуй, — согласился Огурцов.
На кухне усердно, туша сигаретные окурки в пустой консервной банке и тут же поджигая новые, курили трое подростков неопределенного, впрочем, возраста. Огурцов давно уже вывел теорию, гласящую, что рок-н-ролл нивелирует возраст и те, кого они увидели сейчас служили еще одним живым подтверждением теоретических выкладок молодого философа.
Подросткам могло быть и по семнадцать, и по двадцать, и по двадцать пять лет — редкие бородки, жидкие, юношеские усики, длинные волосы, затертые, дырявые джинсы, припухшие глаза, румянец на гладких, провалившихся до самых зубов, щечках. Все трое тощие, сутулые, угловатые.
Завидев вновь прибывших подростки на миг замолчали, потом продолжили беседу, как заметил Огурцов, уже с расчетом на аудиторию. Они не знали ни его, ни Полянского, поэтому, вероятно, решили показать неизвестным гостям свою осведомленность в происходящем и причастность к святая святых.
«Все понятно, — подумал Огурцов. — Они считают, что и Леков, и вообще, вся наша рок-музыка — это специально для них делается. Ну-ну…».
Он взглянул на Полянского. По лицу Дюка скользнула кривая усмешка скользнула и пропала. Полянский не любил демонстрироваться свои чувства окружающим, тем более, незнакомым.
— Ну, послушаем, что он сегодня нам залепит, — сказал один из молодых гостей. Он был пониже своих товарищей и, кажется, помоложе, хотя определенно это былос казать трудно.
— Продался Василек, — печально покачал головой высокий, в длинном, почти до колен спускавшемся, порванном на локтях свитере. Волосы длинного были со свитером одного оттенка — грязно-коричневые, ни каштановыми, ни какими другими их назвать было нельзя — именно грязно-коричневые и никак иначе. Кончики давно не мытых волос терялись среди ниток. Торчащих из поношенного свитера и казалось, что они вплетаются в шерсть, создавая некое подобие капюшона. Даже с близкого расстояния нельзя было с уверенностью сказать, где кончаются волосы и где, соответственно, начинается свитер.
Пока Огурцов думал о том, как странно, все-таки, одеваются современные молодые люди, те продолжали беседу.
— Точно, продался, — согласился первый из осуждавших артиста. — С Лукашиной в одних концертах играет. И с Григоровичем.
— Ну, этот-то, вообще — мажорище, — неожиданно злобно рявкнул третий, до сих пор молчавший и смоливший мятую «беломорину». Этот юноша, оказавшийся самым ортодоксальным и злобным из всей троицы был одет более-менее прилично — в поношенный джинсовый костюм, правда, изобилующий заштопанными дырками, но Огурец быстро определил, что дырки эти были проделаны в иностранных синих доспехах специально, да и штопка была слишком уж аккуратной, нарочитой какой-то.
— Мажорище, — повторил джинсовый мальчик. — Эстрада.
— Эстрада, эстрада, — закивали головами товарищи джинсового. — Совок.
Сказавши это, все трое покосились на Огурцова и Полянского.
— Закурить дайте, ребята, — сказал Огурцов, стараясь сдержать улыбку.
— Держи.
Парень в свитере протянул вновьприбывшему мятую пачку «Беломора».
— Спасибо. А выпить нету?
— Нету, — гордо ответил джинсовый. — Мы не пьем.
— А чего же вы сюда пришли? — спросил Полянский.
— Да так… Послушать. А вам Леков нравится?
— Да он наш друг старый, — сказал Огурцов.
— Да?..
Джинсовый смешался.
— Давно его знаете?
— Прилично, — ответил Полянский. — Классный парень, правда? Хоть и беспредельщик.
— Сегодня, кстати, говорят, новые песни будет петь, — осторожно встрял в разговор парень в свитере.
— Очень может быть. У него периоды такие бывают — как из короба все валится. А потом — словно засыпает. На полгода, на год.
Огурцов затянулся «беломориной».
— Да бухает он, а не засыпает, — хмыкнул Полянский. — Бухает, как черт, натурально. Откуда только здоровья столько?..
— Пьет сильно? — засверкав глазами с интересом спросил джинсовый.
— Ну да. Еще как. Вам и не снилось.
— Да нам-то что? — с подчеркнутым презрением в голосе откликнулся парень в свитере.
— Ну, конечно. Вам-то что? Действительно…
Полянский посмотрел на облупленную краску потолка.
— А, может быть, у вас пыхнуть есть, господа? — спросил он после короткой общей паузы.
Ребятки переглянулись.
— Мы НЕ ПЫХАЕМ, — быстро сказал парень в джинсовой куртке и недоверчиво глянул на Полянского. — Мы ПРОСТО послушать пришли.
— Пионеры, — скучно отрезюмировал Полянский, обращаясь к Огурцову. — Ни тебе выпить, ни тебе пыхнуть.
То, о чем подумали ребятишки, было яснее ясного. За стукачей держат.
Похоже, о том же подумал и Огурцов, потому как ухмыльнулся.
— Прямо как Ленин, — заметил он.
— Ну раз вы не пьете и не пыхаете, господа хорошие, — сказал Полянский, — то не обессудьте. — Где там наша сумка заветная?
К концу концерта на кухне уже было не протолкнуться. Малолетних непьющих хиппи вытеснили настоящие матерые ценители русского рока.
Малолетние непьющие хиппи вышли на улицу.
— Ну как тебе? — спросил Костя-Зверь, высокий, самый старший из троицы малолетних непьющих хиппи у Юрки Мишунина — бас-гитариста группы «Кривое Зеркало», известной в узких кругах Веселого Поселка. Костя-Зверь играл в этой группе на барабанах, а Дима-Дохлый, третий в компании малолетних непьющих хиппи — на гитаре.
— Говно, — сказал Мишунин. — Мы круче.
— Это ясно, протянул Костя-Зверь. — Только, как бы раскрутиться?
— А черт его знает. Лекову этому повезло просто. Оказался, как говорят, в нужное время в нужном месте.
— Да-а… Везет же некоторым. А мы — что? Так и будем по подвалам колбаситься?
Дима-Дохлый тяжело вздохнул. Осенний призыв на полную катушку идет. Со дня на день могут повесточку принести — очередную. Уже не раз приносили бумажки эти отвратительные — но удавалось как-то и Костьке, и Юрке и Димке не входить в прямой контакт с эмиссарами районных военкоматов. Но, ведь, это дело случая. Могут и выследить. Сунуть в руки, заставить расписаться… Могут и просто на улице прихватить. И все — тогда, прощай рок-н-ролл. На два года в армию. Два года — это же целая жизнь. Все за два года изменится, мода другая придет, девчонки знакомые замуж повыскакивают. Все с нуля начинать придется. Да ладно — девчонки. А если в Афган загребут — что тогда?
— Не будем м ыпо подвалам, — продолжил Мишунин. — Мы всех их уберем. И Лекова этого, и Григоровича, и весь рок-клуб замшелый. Главное — дело делать. Не падать духом. Точно, Костька?
— Точняк, ответил Костя-Зверь. Прорвемся, ребята.
— Ну как тебе? — спросил Лео Маркизу, сосредоточенно продавливая пробку внутрь бутылки.
— А что, нештяк, — Маркизу качнуло, — Ох, и накурено тут, дышать нечем.
— Щас поправимся, — пробурчал Лео.
— На, не мудохайся, — Маркиза протянула ему ключ. — Блин! — взъярилась она вдруг на высокого светловолосого бородача. — Смотреть надо. На ногу мне наступил. — Слышь, Лео. Что за хрень сегодня, не врублюсь. С утра уже в пятый раз — на ногу мне наступают. На левую.
— Пардон, — сказал было Царев, но Маркиза уже, похоже, забыла о нем.
— Не, ну ты скажи мне, в самом деле, ты в таких делах сечешь, что за хрень? — допытывалась она у Лео.
— Карма это, — замогильным голосом отозвался тот. — Держи. — Он протянул ей бутылку. — Скорректируй.
— Чего скорректировать, — не поняла Маркиза.
— Ее.
— Кого ее?
— Карму, — выдержав паузу торжественно возгласил Лео.
Маркиза фыркнула.
— Да пошел ты.
Лео сделал глоток из бутылки, словно желая проверить, хорошо ли он пропихнул пробку. Проверкой он был удовлетворен и, хотел было протянуть бутылку Маркизе, но замер, пристально глядя ей в лицо.
— Вот видишь, — через несколько секунд произнес он назидательно. — А ты говоришь — «пошел»… Захотела — и скорректировалось ведь!
По лицу Маркизы блуждала блаженная улыбка.
— Ну как, — продолжал Лео. — Что-нибудь открылось?
— Э-э-э, — пропела Маркиза, закатив глаза. На носу у нее выступила капелька пота.
— Молодец, — похвалил ее Лео. — Я не ожидал, что ты такая способная.
Огурцов, по своему обыкновению, заснувший на корточках, и прижавшись к стене, чтобы его случайно не затоптали, вдруг встрепенулся, резко поднялся на ноги и задел Лео плечом. Того качнуло и, благодаря этому он посмотрел на Маркизу с другого ракурса.
Этот, новый ракурс открыл для него новые способы корректировки кармы.
Широкая, как лопата, рука парня со странным прозвищем «Ихтиандр» — Лео был с ним шапочно знаком — гладила маленькую аккуратную попку Маркизы, толстые пальцы скользили по шву джинсов, разрезающему на две равные половинки самую соблазнительную с виду часть тела искательницы истины.
— А Леков все еще играет? — заплетающимся языком спросил Огурцов.
