И я обещал.
Подняться с постели я смог только на следующее утро. И, хоть и тянуло меня в проклятый подвал, ослушаться брата я не посмел. Просто бродил по знакомому до боли дому и удивлялся - почему больше не трогали душу ни книги, что читала мне на ночь мать, ни тяжелые, до самого пола зеленые портьеры, за которыми я когда-то любил прятаться, ни сохранившееся в тайнике под половицей сокровище - маленькая монетка, которую хотел я при случае пожертвовать богу судьбы. Хотел попросить милости для своей семьи, да не успел.
В тот вечер я поднял статую богини, поставил ее на пьедестал, зажег лампады у ее ног, с почтением отер статую от пыли и долго стоял на коленях, моля богов только об одном - о спасении души заблудшего брата.
Когда ко мне подошел Жерл, я не заметил. А он сел рядом на пол и прошептал:
- Знаю, что ты меня не поймешь. Знаю. Ты слишком мал, чтобы такое понять.
- А для Дома Забвения - нет? - горько усмехнулся я. - Когда мама умерла... я думал, что засну рядом. И больше не проснусь. Взять, заснуть и не проснуться, как просто. И все ж так просто не было.
- Все очень просто. Это люди усложняют, - ответил Жерл. - Я тоже усложняю... Год прошел, когда отец отправил тебя в Дом Забвения. В первые дни я просто не верил. Знаешь, хотел извиниться перед тобой - за то, что испугался, что не защитил, позволил обидеть. Ходил к отцу, умолял, упрашивал, тебя вернуть. А он все повторял - отослал их в деревню, все в порядке, к чему такое беспокойство?
'Просто их ненавижу, - шептал он. - Видеть не могу этого щенка... И сучку эту не могу... понимаешь?'
Я не понимал. Для меня ты оставался братом, а 'сучка' любящей мачехой, что мне заменила мать. И было больно, паршиво... но ты жив, с тобой все в порядке, так чего уж беспокоится... я и не беспокоился.
А отец пил все больше. Уходили один за другим слуги, не получая оплаты, и постепенно в доме остались только мы с отцом, да старый, немощный старик-привратник. Идти ему было некуда, понимаешь? Да и мне - некуда. У меня был только отец. Потому я упрямо старался оттянуть его от бутылки, пока однажды вечером не услышал: 'Сдохла сучка в Доме Забвения. Так ей, твари, и надо!'
Вот в этот миг я как сын и умер. Устыдился, что имею такого отца, да настолько, что даже кровь в собственных жилах показалась мне отравленной, сам себе я показался отравленным. И только тогда я понял, что о некоторых вещах лучше не знать - так легче.
Знаю, что это подло. Знаю, что низко. Знаю, что недостойно архана. Но в тот миг я умирал не столько от стыда, гораздо больше - от бессилия. Знал я правду, но что мог сделать? Я, мальчишка, у которого в этой жизни и не осталось-то никого? Пойти к главе рода... ты же знаешь нашего главу рода. Знаешь, что бы он сказал...
И я сбежал, из дома, от отца, да от себя-то не убежишь. Зашел в дешевый трактир, на лучший уже денег не хватило, и напился. В первый раз в жизни, ты же знаешь. А когда все поплыло перед глазами и стало все равно, до смеха все равно, ко мне подсел он...
- Не рано ли вам нажираться, архан?
- Не твое дело, рожанин! - с трудом отрезал я. - Убирайся!
- Я-то уберусь, а вот уберется ли со мной твоя тоска, дружок? - усмехнулся мужчина, и серые глаза его вдруг почернели, лишившись белка. А я вдруг протрезвел. В одно мгновение. Потому что видел магов, видел жрецов, но такой силы, что была у этого рожанина - никогда. Не из этого мира она, чужая, и знал бы я тогда... насколько...
- Хочешь отомстить? - спросил он.
- Хочу найти, - ответил я, сам не понимая - зачем я ему объясняюсь? И почему уже не боюсь... - Хочу вернуть брата. Но у меня ничего не осталось - ни денег, ни сил, ни возможностей. Ты не понимаешь...
- Я понимаю.
- Ничего ты не понимаешь! Я даже не могу войти в Дом Забвения. Без денег - меня не пустят... и брата не отдадут. О боги!
- Это такая мелочь, - сказал вдруг незнакомец. - Деньги, это мелочь. Сила - это мелочь. Власть - это мелочь. И проблемы твои - мелочь. А мелочь так легко... подарить, исправить...
- С чего это ты такой добрый? - огрызнулся я, зло посмотрев на незнакомца, но тот лишь улыбнулся.
Да улыбка та попахивала издевкой. Лучше б я тогда его послушал...
- Идем со мной, мальчик, - неожиданно сказал он. - И ты сам увидишь. Или же останешься тут и потеряешь навсегда не только брата...
- Что еще я могу потерять? - усмехнулся я.
- Например, дом, - быстро ответил тот. - Твой отец уже заложил большую часть поместий, проиграл в Доме Веселья. А через несколько дней от него потребуют оплаты. Чем платить-то будете, а, архан? Или ты вообразил, что глава рода поможет? Не поможет - первым делом векселя отнесли к нему. И знаешь, что он ответил? Что ему все равно. Что не вступится он за пьяницу и за сынка его не вступится, отречется. От вас уже отреклись, понимаешь? И завтра твой отец попадет в тот же Дом Забвения, куда и его жена. Или не в тот, какая разница? А ты... ты окажешься неприкасаемым. Знаешь, что делают со столь сладкими мальчиками, как ты, Доме Забвения? Хочешь этого, так я и счас могу устроить....
- Врешь! - шипел я, но уже тогда знал - не врет.
Есть люди, которым веришь безоговорочно, и я незнакомцу верил. Смотрел в черные, лишенные белка глаза и верил. Потому, когда он встал со скамьи, одернул темный плащ, стряхнул с него крошки, когда подал мне руку, повторив:
- Идем со мной! - я пошел.
Он помог мне подняться на второй этаж и все так же презрительно улыбался, когда меня рвало на запыленный ковер. А потом кинул раскричавшемуся прислужнику тяжелый кошелек и ковер вынесли, даже зажгли по углам отвратительно пахнущие курения, чтобы заглушить запах рвоты.
Еще больше смеялся он, когда я все как же бессильно опустился на кровать, на воняющие дешевым мылом, твердые от грязи простыни, а потом подошел, сел рядом со мной, взял за руку и спросил... глупость спросил...
'Хочешь, я расскажу тебе сказку?'
Помню, я засмеялся. Отдернул руку и сказал:
- Ты мальчиков для ложа искал бы попроще, а? Я в такие игры не играю.
- Я тоже не играю, - ответил маг, сверкнув глазами, и я вдруг почувствовал, что не могу пошевелиться, не в состоянии двинуть ни ногой, ни рукой.
Знаешь, что такое - сознавать все и не быть в состоянии контролировать собственное тело? Знаешь, что такое поднимающаяся внутри паника, когда хочешь умереть и понимаешь, что не можешь? Знаешь, что такое беспомощность?
Знаешь... по глазам вижу, что знаешь, и я тогда узнал. Страх, безумный, неконтролируемый, выветрил из меня остатки вина, и я закрыл глаза, не в состоянии смотреть, как он поигрывает кинжалом, как издевающе улыбается, и вздрогнул, только на это я был еще способен, когда тонкое лезвие начало пороть ткань туники...
Я дрожал, боги, я дрожал от отвращения, и мечтал только об одном - чтобы меня вновь вывернуло наизнанку, на этот раз на незнакомца, чтобы он ушел, чтобы все закончилось... сейчас, в этот же миг. Но я ошибался, когда думал - колдуну нужно мое тело. Ему была нужна моя душа...
Он, как ты понимаешь, и не думал обращать внимания на мой страх. Он рассказывал мне сказку, пока лезвие пороло тунику. И, странно, тогда я не слушал, а теперь помню каждое слово... И голос его помню. Не забыть мне его даже после смерти, такое не забывается.
- Не сопротивляйся, - сказал маг, срезая с меня остатки одежды.
Кожа моя покрылась мурашками, стало вдруг нестерпимо холодно. И в то же время безумно жарко. От беспомощного стыда жарко.
- Чего боишься, малыш? - иронично спросил он, опрокидывая меня на кровать и переворачивая на
