знал, но вернулся хозяин неожиданно серьезный и задумчивый. На вопросы глава рода отвечать отказывался и лишь за ужином, глянув зло и неприязненно, сказал:
- Завтра пойдешь к Урию.
- Зачем? - тихо спросил Рэми.
- Он решил обучить тебя магии...
Рэми не то, чтобы обрадовался или огорчился, просто принял к сведению. С одной стороны, приятно научиться управлять своей силой, с другой - больно уж глаза у колдуна хитрющие. Больно уж ранят Рэми слова о Виссавии... и больно уж много колдун о нем знает. Гораздо больше, чем он сам...
Но недолгие уроки Урия Рэми не тревожили. Гораздо больше боялся он молчаливых, безмолвных вечеров в одиноком доме. Боялся воспоминаний, что не давали ему покоя, боялся тихого шепота силы внутри, боялся связи с хранительницей, что все более крепчала. Боялся собственной мощи, что пыталась выйти наружу, но не находила выхода. Боялся и трусливого желания расспросить Алисну, кто такой Арман и все же поговорить с Миром. Это проклятая и непонятная тоска по Миру...
Тоска та не давала Рэми спать ночами, истязала его и днем. И Рэми забывался в работе, шутя растаскивал по углам пьяных посетителей, окунался с головой в обучение с колдуном, приходил домой лишь поздним вечером, падал на не расстеленную кровать и забывался тяжелым сном.
А если усталость не помогала, то помогало крепкое вино, магические зелья и экстракты, которые Рэми с легкостью творил в тайном подвале колдуна.
Учитель все видел, но молчал... пока однажды вечером не повесил на шею Рэми круглый амулет из малахита в виде свернувшейся клубком спящей кошки:
- Попробуй это, мой мальчик. Понятия не имею, что тебя так мучает, но ты все же попробуй.
Тоска сразу же приутихла, и Рэми облегченно вздохнул. Тогда он в первый раз с момента встречи с Миром смог заснуть нормально.
И хоть томила еще тоска, да боль стала переносимой. Но все равно ночами снились Рэми его глаза, слышался его голос, его зов... Он звал... каждое мгновение звал... и Рэми сжимал амулет до хруста в пальцах, молясь всем богам, чтобы это закончилось... а потом просыпался на рассвете, садился на кровати, стирал пот с лица и думал об Аланне.
Мысли об Аланне странным образом успокаивали. Одно воспоминание о ее глубоких голубых глазах тушило боль, и днем частенько казалось Рэми, что лицо Аланны мелькает среди городской толпы. Один раз он ее и в самом деле увидел - на празднике урожая.
Темно-желтый плащ окутывал тонкую фигуру, капюшон был плотно натянут на голову, скрывая лицо, но от Рэми это ее не прятало. К тому времени колдун уже успел научить многому, в том числе - видеть человека иным зрением. И Рэми видел... Аланна не была беременна, хранительница его обманула.
Марнис отошел от ока, представляющего собой каменную чашу на высокой подставке, наполненной водой, и сел на троне, поморщившись от запаха тухлятины. Давно не было здесь жрецов, давно никто не занимался святым источником, и трупы былых сторонников отравили чистую когда-то воду, а камни завалили вход в пещеру младшего бога.
- Нет, Рэми, - сказал божественный мальчик, поглаживая подлокотник трона. - Нет, родной. Думаешь, сделал выбор? Ничего ты не сделал. И не уйдешь ты от Мираниса, как бы не пытался и от Аланны не уйдешь... Тебя хочет глупая девочка? А да пожалуйста! Возьми Рэми и потеряй шанс стать повелительницей!
- Ты еще не наигрался? - раздался позади знакомый голос.
- А ты? - парировал Марнис. - Убила сына Рэми, чтобы спасти ему жизнь. Красиво, не так ли? А у своего любимчика бы спросила?
- Рэми не обязательно знать...
- Некоторые вещи не спрячешь, Виссавия. И я не понимаю. Ты могла бы вернуть Рэми в клан еще сегодня - стоит только разбудить его воспоминания, а вместе этого даешь ему упиваться ненавистью к тебе и клану.
- Начинаешь понимать...
- Понимать что?
- Что не один ты играешь...
Глава четырнадцатая. Предсказание
Арману никогда не нравился конец осени. Доставало предзимнее уныние и вечно затянутое тучами небо. Раздражала тоска, что мучила его от конца листопада до первого снега. Но больше всего ненавидел он первое от праздника урожая новолуние. Потому для кого праздник, а для него - день тройного траура.
Из года в год Арман в этот день напивался. Все равно где, все равно чем, абы забыться. И встать утром обновленным, способным прожить еще один год...
Этот год другим не был. И сегодня проснулся Арман ночью хмурым и злым, разгневанной тенью пронесся мимо часовых, вскочил на Искру, и помчался в город. Туда, где погасли последние фонари, где между ночными тенями проскальзывали воры, туда, где рядом с храмом смерти горели огни Дома Веселья.
Хорошее местечко для траура, подумалось Арману, когда он начал, не спешиваясь, лупить ногой в ворота. А коль до смерти обопьется, так и жрецы со своими обрядами рядом. Через два дома. Тащить тело далеко не придется.
Ворота распахнулись не сразу. Мелькнули в темноте за решеткой испуганные глаза привратника, и вскоре Арман все же ввел огнистого во внутренний дворик, привычно осматриваясь.
Тихо, спокойно. Мерцает в полумраке свет свечи, укрытой от дождя и ветра стеклянным фонарем, тихо повизгивает в сарае запертый пес, переминается с ноги на ногу стоявший в дверях верзила.
Наверняка вышибала. И наверняка его, Армана, не тронет. Даже если весь Дом Веселья архан по камушку разнесет - не тронет. Потому что описал дугу тяжелый мешочек, упал в клешни хозяина, заставил того широко улыбнуться, и вслед за хозяином заулыбался верзила, начал сгибаться в поясе, изображая поклон. Даже в глазах выбежавшего босого мальчонки и то светилась радость. Шальная, безумная надежда, что подобревший от знатной выручки хозяин и накормит сытнее и высечь сегодня забудет.
Приплясывая, мальчишка принял от Армана повод, даже необычного огнистого бояться забыл, хоть и храпел конь зловеще, что и понятно. Искра родное стойло любит, ночевать по чужим конюшням не привык, да только сегодня вот Арману плевать на чувства Искры. Он брата потерял!
- Я о коне позабочусь, - раздался рядом тихий шепот.
Вновь Нар. Вновь пошел за ним, проигнорировав приказ остаться в казармах. И ведь нет сил наказать наглеца, хотя и следовало бы, Нар ведь не дерзит... заботится.
В этом мире всего трое тех, кто заботится: няня Ада, опекун Эдлай, и этот... хариб. Личный слуга, который каким-то непостижимым образом сумел стать единственным другом.
- Завтра с тобой разберусь! - пообещал Арман харибу. - Завтра.
Вбежал по крутым ступенькам резного крыльца, ворвался в задымленный общий зал и сбросил на руки прислужника тяжелый плащ.
- Прошу, архан! - раздается рядом шепот хозяина.
Арман резко оборачивается и успевает заметить, как стройные, в одних набедренных повязках рабыни поднимают углы тяжелого ковра, открывая проход в соседний зал.
- Прошу в покои для особых гостей, - прислуживается хозяин.
Тут, за ковром, тихо и спокойно. Царит полумрак. Витает в воздухе запах благовоний, укрывает пол толстый ларийский ковер, ярко-красный, как листья виноградника. Пылает щедро накормленный огонь в огромном, во всю стену, камине, а на ковре, вокруг низкого столика разбросаны темные бархатные
