тридцать четыре года, хотя выглядел он на все сорок.
«Оно и понятно, — сочувственно думал я, — всю жизнь вкалывал на какого-то там капиталиста, вот и результаты».
Я старательно записывал все вопросы и переводимые старшиной ответы. Слово в слово те записи я, разумеется, не запомнил, но основное удержалось в памяти. Гасан рассказал (глуховатый, словно прихваченный простудой, взволнованный его голос и сейчас звучит в моих ушах), что он круглый сирота и с детства был в услужении у местного богатея. Человек тот был богобоязненный, сравнительно добрый и не вытягивал жилы из батраков, как другие. Поэтому жилось у него, благодарение всевышнему, не так уж и плохо.
Но полгода тому назад аллах забрал к себе старого хозяина, и во владение вступил его сын, который до этого, как говорил господин приказчик, прожигал в столице отцовские капиталы.
Старый хозяин, молодой хозяин… Он, Гасан, хорошо знал свое место и помнил одно: надо честно и добросовестно работать. И он старался так работать, сам всевышний тому свидетель.
Но случилась беда: молодой хозяин обратил внимание на его жену. Красивая она была, ничего не скажешь, но немного легкомысленная. Имея мужа и сына, польстилась на подарки и ложные обещания, стала хозяйской наложницей.
И тогда он, Гасан, набравшись смелости, пошел к хозяину, чтобы тот вернул ему жену, а маленькому Али — мать. Но хозяин прогнал его и сказал, что он грязный, вонючий пес, и отец его — грязный вонючий пес, и дед, и все предки до сотого колена.
Такого оскорбления стерпеть он не смог, ударил хозяина стулом по голове и убил его…
«Бедолага ты, бедолага» — думал я, записывая этот печальный рассказ.
Закон в их стране, продолжал Гасан, всегда на стороне богатых, и он знал, что ему грозит смерть. И в ту тяжелую минуту в голову пришла счастливая мысль: уйти в Советский Союз, где, как он надеялся, пожалеют его и приютят. Тем более, что убит им не трудящийся, а капиталист, эксплуататор.
Он примчался домой, схватил в охапку самое дорогое, что у него было, — сынишку Али, и спрятался в пещере. Он слышал голоса, знал, что его ищут жандармы, но, к счастью, не нашли. Ночью же пробрался к своему дальнему родственнику, живущему неподалеку от границы.
Тот родственник — большой грешник, когда-то (Гасан ничего не хочет утаивать от господ советских пограничников) промышлял контрабандой, знал тайные тропы и взялся провести его в страну большевиков.
И не только взялся, а и провел. Наверное, надеялся хотя бы одним добрым делом заслужить прощение у аллаха.
И вот он, Гасан, сейчас здесь и просит разрешить ему остаться в Советском Союзе, дает клятвенное обещание выполнять самую грязную, самую тяжелую работу, лишь бы сын был счастлив и мог учиться.
Так он обосновал мотивы перехода границы.
Чин чином оформили протоколы допроса и личного обыска. Ну этот, личного обыска, формальности ради написали, потому что кроме двух лепешек и куска овечьего сыра ничего у Гасана не было.
И сразу же его вместе с сынишкой увезли в отряд, а может, куда и дальше, не знаю.
День-другой поговорили о них на заставе и перестали. За текущими делами, признаться, забыл и я. И без того забот по горло.
Прошло, чтобы не соврать, месяца этак полтора, если не два. И снова заявился к нам майор из отряда и приказал собраться в ленинской комнате. Дескать, важное сообщение.
Собрались, ждем. Обычно, бывая на заставе, он больше общался с начальником да замполитом. Когда-никогда наряды проверит или на вышку заберется, а тут на тебе — важное сообщение.
«Любопытно, о чем он станет говорить?» — думаю. И то прикидываю, и другое, и третье. Нет, не угадал я. Разговор пошел о таком, что, пожалуй, и во сне не могло присниться.
Открывается дверь, входят майор и капитан Пугачевский (замполит убыл на переподготовку). Все вскочили со своих мест. «Товарищ майор, личный состав по вашему приказанию…» — «Вольно, садитесь! Начальник отряда поручил проинформировать вас, товарищи, — негромко начал майор, — об одной из хитроумнейших акций иностранных разведок, о разоблачении засланного к нам агента… Случай этот должен заставить нас с еще большей ответственностью нести службу… Некоторое время тому назад был задержан некий Гасан. У обездоленного судьбой бедняка случилась жизненная драма, и он попросил убежища в Советском Союзе. Человек этот и его сынишка вызывали сочувствие. Но прежде чем возбуждать соответствующее ходатайство, стали проверять правдивость показаний.
И что
В печати указывалось, что преступнику вместе с малолетним сыном удалось скрыться, розыск их ведется. Обыватели, дескать, могут быть спокойны, правосудие восторжествует, злодеяние будет наказано.
Наши компетентные органы не удовлетворились газетными сообщениями, стали копать глубже.
При этом всплыла любопытная деталь: трехлетний ребенок Гасана выпал из окна дома и скончался на месте. И произошло это — вот же ирония судьбы! — в то самое утро, когда он притащил к нам в мешке мальчишку, с позволения сказать, Али номер два…»
Солдаты рассмеялись. Заулыбался и майор. Но вот он призвал к вниманию и продолжал: «Естественно, такой оборот дела заставил взглянуть на «бедного, несчастного», — эти слова майор произнес с нескрываемой иронией, — Гасана другими глазами, начать разговаривать с ним по-иному.
Мнимый Гасан долго упорствовал, призывал аллаха в свидетели, что он говорит чистейшую правду, прикидывался темным и неграмотным, объявлял в знак протеста голодовку, симулировал шизофрению, И надо отметить, до того мастерски, что эксперты-психиатры только руками разводили и диву давались.
Но в конце концов убедился, что доказательства сильнее его и запираться бессмысленно. Честные показания, убежден, дал не из раскаяния, а надеясь смягчить незавидную свою участь.
Заданием его было, как и следовало предполагать, осесть на советской территории, получить подлинные документы, обзавестись семьей, вести безупречный, примерный образ жизни, не вызывая ни малейшего подозрения. А потом, спустя годы и годы, начать действовать… Такой метод, сообщу для тех, кто не знает, называется методом «консервирования».
К забросу в СССР готовили его давно. Чтобы походить на человека, трудом и потом добывающего хлеб насущный, он по нескольку часов в день орудовал лопатой, перебрасывая горы земли, отирался среди люмпен-пролетариев на базарах и в кабаках самого низкого пошиба. Было предусмотрено все, вплоть до грязи, въевшейся в кожу рук, и мозолей на ногах от тяжелой грубой обуви.
Он в совершенстве изучил обычаи, нравы и язык той страны, где под вывесками безобиднейших контор размещались империалистические спецслужбы, распоряжающиеся там, как дома. Знал он и русский язык.
Его хозяева долго выжидали благоприятного момента и посчитали, что такой момент наступил, когда некий Гасан убил своего хозяина, соблазнившего его жену.
Хотя в газетах сообщили, что Гасану удалось скрыться, на самом деле он в тот же день был схвачен. Чтобы исключить какие бы то ни было случайности, полицейский, задержавший его, был немедленно переведен в другой город с повышением.
С целью сохранения полной секретности ветреную жену Гасана арестовали и посадили в одиночную камеру; сам же он был застрелен при переводе из полицейского участка в тюрьму при так называемой «попытке к побегу»,
«Позаботились» и о маленьком Али. Уничтожить мальчишку, как поступили с его отцом, не решились, вернее, не сочли нужным, а поместили в приют под строжайшее наблюдение.
Али не годился для путешествия в мешке, не стал бы он так вот сразу называть чужого дяденьку отцом. Для этого необходимо время и время, а его-то как раз и не было. Ведь по легенде, сочиненной для так называемого Гасана, он, убив хозяина, сразу же устремился к советской границе. Это, по мнению авторов легенды, выглядело правдоподобно, оттяжка же могла показаться неоправданной, вызвать у чекистов подозрение.
Мальчику быстро нашли замену. Среди нищенствующих ребятишек, сотнями бродивших по улицам больших и малых городов, совсем нетрудно было подобрать подходящего. Тем более, что Али — имя весьма распространенное в тех краях.
«Гасан» приласкал маленькое, грязное, истощенное существо, угостил сладостями и шербетом, пообещал усыновить. Тот мгновенно поверил в эту басню, тем более, что новоиспеченный папаша осыпал благами: накормил до отвала, выкупал, постриг и переодел в старенький, но вполне приличный костюмчик, показавшийся бездомному малышу просто царским. И за все это ничего не потребовал взамен, кроме как называть его отцом. Счастливый мальчик мгновенно согласился и, посчитав дяденьку добрым волшебником, то и дело называл его папкой…
Так они и отправились в свое рискованное путешествие: один, продажный и вероломный, стремясь угодить хозяевам из разведки и максимально увеличить свой счет в одном из швейцарских банков, другой — маленький, бесхитростный, искренне поверивший, будто папка уносит его в безопасное место…
Как видите, все было продумано и предусмотрено весьма скрупулезно. Чтобы, как говорится, комар носа не подточил.
Но сложилось иначе. Али, бойкий, подвижный мальчонка, ускользнул от бдительного ока надзирательницы приюта, забрался на подоконник и на глазах у прохожих разбился насмерть.
Слухи о трагической гибели воспитанника приюта быстро распространились по городу, обрастая, как обычно, всевозможными подробностями.
А тут еще в газетке, щедро потчующей своих читателей кошмарными происшествиями, появилась заметка об этом…
Всё это не прошло мимо внимания соответствующих органов, изучалось, проверялось, сопоставлялось. Медленно, но верно разматывалась ниточка. Тайное становилось явным.
Параллельно специалисты дошкольного воспитания незаметно разузнали у ребенка, кем на самом деле приходится ему «папка». Круг замкнулся.
Лазутчик, назвавший себя Гасаном, безукоризненно играл свою роль, не провалился из-за какой-то личной оплошности. Его разоблачили…»
На этом майор закончил свое сообщение.
Я сидел рядом с Ваней Мельничуком, видел его счастливое лицо. Вероятно, и у меня было такое же лицо и сияющие глаза. Молодцы, ох какие молодцы наши старшие братья — чекисты! Мастерству их и умению вылавливать шпионов и диверсантов можно по-хорошему позавидовать.
Да, чуть было не забыл! Те, о чьем появлении предупреждали на боевом расчете, не замедлили тогда
Призраки
Вскоре на той же заставе случилось происшествие, чуть было не стоившее мне жизни.
Расскажу, однако, все по порядку, в той последовательности, в какой развертывались события.
Как я уже говорил, к левому флангу нашего участка примыкало обширное болото. Вдоль же правого фланга протекала пограничная река. Бурная, стремительная, но неширокая, так что и невооруженным глазом мы видели жалкие приземистые лачуги на той стороне, полуголую детвору, изможденных крестьян, копающихся на своих клочках земли, арыки, глинобитные Стены.
