сенаторов предстоит взять на себя опасное поручение. Эй, Пинте, принеси-ка свинцовый ларец.
Гайдук внес из смежной комнаты небольшой свинцовый сундучок, каждую из четырех сторон которого украшал череп в скрещенные кости.
- Здесь двенадцать костей, - глухим голосом сказал Поросноки и высыпал костяные кубики на середину стола, по зеленому сукну которого озорно резвился пробравшийся через окно
луч осеннего солнца. - Одна из них черная, остальные - белые! Кто вытащит черную - тому и быть бургомистром!
С этими словами Поросноки бросил кости обратно в ящик.
- Да, но здесь присутствуют только одиннадцать сенаторов! - дрожащим голосом возразил Криштон. - Один кубик лишний.
- Лишний, если господин Лештяк не будет тянуть...
- Коли дали ему право решающего голоса, пусть и он вместе со всеми тянет жребий, -заметил Залади. -Одеяние прав шьется на подкладке обязанностей.
- Пусть тянет! - в один голос порешили сенаторы.
А у Лештяка глаза засверкали, лицо раскраснелось.
'Вот бы мне черный достался!' - думал он про себя.
Тем временем весть о назначении Мишки Лештяка сенатором через гайдуков просочилась наружу, к толпе народа, глазевшего перед зданием ратуши. Известно было все: как с самого утра заседали сенаторы и ничего не могли придумать своими отупевшими головами, как бросил искру мудрости пробравшийся к окну ратуши Мишка и как Габор Поросноки пригласил его после этого в зал и усадил к зеленому столу рядом со старейшинами. Слыхивал ли кто прежде о чем-нибудь подобном? Умница Поросноки: и в ночной тьме словно ясным днем видит.
Народ, оживленно переговариваясь, толпился перед ратушей. Иногда из общего гула выделялся чей-нибудь возглас:
- Ура Лештяку! Давай его сюда! Желаем послушать его! А вдова Фабиан, размахивая руками, объясняла тем, кто стоял поблизости:
- Откровение божие снизошло на него! Господь во сне шепнул ему, что и как сказать надобно, чтобы бедный город наш от злых нехристей спасти. Почему, спрашиваете вы, госпожа Леташи, бог именно его выбрал для сего откровения? А потому, что создатель наш всегда ремесленному люду предпочтение оказывает. Ведь и сам наш господь Иисус Христос был плотницким сыном! А Мишка - сын портного. Да вон и отец его сюда бежит! Смотрите-ка!
Из соседнего домика стремительно вылетел Матяш Лештяк: в одной руке у него был аршин, а в другой - лазоревого цвета ментик, на котором еще виднелись белые нитки наметки.
- Где этот пащенок? Убить его мало! Здесь он должен быть, сюда пошел!..
- В сенате он.
- Кто? Мишка? Как это он туда забрался? 'Знать, от меня спрятался! Ну, ничего. Я подожду, пока он выйдет! Уж я покажу нечестивцу! В порошок сотру негодяя! Час назад дал я ему утюг разогреть, потому что должен нынче же отнести вот этот ментик халашскому бургомистру - он с депутацией к пештскому губернатору в Ноград7 отправляется. Я сейчас зову: 'Мишка, давай утюг!' И что же? Ни тебе Мишки, ни утюга... Ну, как тут не выйти из себя?!
За Мишку вступился скорняк Балинт Катона:
- Нельзя же такого взрослого парня все еще на побегушках держать. Не вечно ему утюги разогревать!
- Вы, сударь, на своем дворе распоряжайтесь, - резко бросил портной. - Что мне прикажете с ним делать, коли он ни на что другое не способен? Достукается - еще повесят его! Все политикой увлекается! Вот я покажу ему политику! До синяков излупцую негодяя!
- Не посмеете! - покачал головой Балинт Катона, вспомнив, как отличился сегодня юноша.
- А вот провалиться мне на этом месте, если не отколочу я его!
Балинт Катона собирался было уже объяснить своему собрату по ремеслу, каким образом угодил Мишка в сенат, как в этот самый миг окно ратуши со стуком распахнулось, и в нем показался Габор Поросноки.
- Почтенные граждане Кечкемета! - громовым голосом крикнул он, обращаясь к толпе. Установилась глубокая тишина. - От имени городского сената сообщаю вам, что с сегодняшнего дня сроком на один год согласно законам и обычаям Кечкемета бургомистром нашего города стал его благородие, достойный и доблестный господин Михай Лештяк.
Над толпой пронесся всеобщий возглас изумления. Кое-кто уже и захохотал:
- Ха-ха-ха, Михай Лештяк - бургомистр!
Но, столкнувшись в воздухе с громовым 'ура', выкрикнутым больше по привычке, чем сознательно, насмешливые голоса или заглохли, или тут же переметнулись на сторону кричавших 'ура', и вскоре уже много сотен голосов дружно слились в могучем одобрительном реве, заглушившем все остальное.
А прозвучи первый крик 'ура' слабее, а 'ха-ха-ха' сильнее, и тогда не смех, а 'ура' заглохло бы, и вместо него вся толпа гулко бы ржала: 'Ха-ха-ха! Хи-хи-хи!..' Потому что чем больше людская масса, тем легче, будто пушинка, подхваченная дуновением ветерка, взвивается вверх или колеблется и туда и сюда ее настроение.
На громоподобный рев толпы к ратуше со всех улиц повалил народ. Отовсюду спешили любопытные. Некоторые уже успели вооружиться баграми, ведрами и кричали:
- Где горит? Что? Что случилось?
Но вот двери ратуши распахнулись, на площадь парами вышли сенаторы. Среди них был и Михай Лештяк.
- Идет, идет! - закричали вокруг. Началась страшная давка. Все хотели протиснуться вперед, к новому бургомистру.
Лештяк выступал горделиво, величественно. От былого Мишки не осталось и следа. Лицо рдело молодым румянцем, а веселый взор его скользил по толпе. Словом, вел он себя, как и подобало баловню судьбы. Слева и справа от него, подобно ликторам римских консулов, вышагивали два гайдука с поднятыми вверх палками: то был символ высшей власти в Кечкемете!
Впрочем, без них и впрямь было бы опасно. Ведь двадцатидвухлетний юноша в потрепанной жилетке поверх рубашки являл собою несколько необычное зрелище на фоне почтенных господ сенаторов, разодетых в доломаны с серебряными пуговицами. А может быть, как раз это обстоятельство и пришлось но душе народу, встретившему появление молодого человека криками одобрения?
Старый же Лештяк то бледнел, то густо краснел.
- Боже мой, уж не снится ли мне все это? - протирая свои маленькие серые глазки (или, может быть, украдкой смахивая с них слезы?), повторял он. -Держи меня сосед, не то упаду...
И он в самом деле чуть было не повалился наземь. Хорошо еще, что Балинт Катона вовремя подхватил его, заметив при этом:
- Вот теперь и попробуй высечь его, нашего бургомистра, коли ты такой смелый!
Старик ничего не ответил на замечание, а только выпустил из ослабевших рук аршин и зажмурился. Но, и не глядя, старый портной чувствовал, что к нему приближается сам бургомистр. С проворством кошки подскочил он к сыну и накинул ему на плечи новенький, неотутюженный еще ментик, на котором виднелись и белые нитки, и проведенные портновским мелком линии.
А толпа и тут разразилась одобрительными возгласами, только Балинт Катона шутливо выкрикнул:
- Эй, дядя Матяш! В чем же теперь халашский бургомистр в Фелюк поедет?
На это старый портной гордо ответил:
- Пусть его милость в сюре своем едет. Невеликая он персона, чтобы я для него еще ментики шил.
С этими словами старик, расталкивая всех локтями, пробился сквозь толпу и поспешил прямиком домой, в маленький свой сад, где у него росло огромное грушевое дерево, густо усыпанное желто-красными спелыми плодами. Могучие ветки дерева-великана свешивались на улицу. С проворством белки вскарабкался старик на грушу и, как ополоумевший, начал трясти ее верхние ветки. Сочные, ароматные груши, которые старый портной в иную пору пуще зеницы ока берег от непрошеных гостей, градом посыпались вниз, в толпу, а ребятишки и бабы кинулись собирать их, будто монеты, что королевский казначей в день коронации горстями мечет в народ. Даже кое-кто из взрослых мужчин не постеснялся наклониться да поднять катившиеся по земле плоды.
- Ешьте, пируйте! - кричал старик и еще сильнее тряс ветки дерева до тех пор, пока на них не осталось ни единой груши.
...Так отметил старый Лештяк избрание своего сына бургомистром.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Первый хмель после выборов бургомистра прошел. На другой, на третий день народ наконец опомнился.
- И все же великую глупость мы совершили! - начали поговаривать одни. - Ей-ей, выкинули шутку, как на масленицу!
- Смеяться будут теперь над нашим городом! - вторили другие.
- Сенаторская проделка! Они шкуру свою спасти да за зиму от работ отдохнуть захотели!
То здесь, то там подняла голову злоба, заговорила зависть, пустило ростки недовольство. Однако властелины за пределами города Кечкемета не стали медлить с признанием нового бургомистра. Зюльфикар-ага прислал ему дружеское письмо 'из хорошо укрепленной крепости Сольнока', в котором предлагал Лештяку отметить начало своей деятельности благородным делом и выкупить двух все еще находившихся у него в плену монахов. Господин Чуда тоже довольно дружелюбным тоном попросил у Лештяка четыре воза хлеба. И только Халил-эфенди представитель будайского каймакама8 прибывший в Кечкемет для сбора дани, высказал в ратуше недовольство тем, что ему приходится совещаться с каким-то безбородым юнцом. В ответ на такой упрек молодой бургомистр повернулся и, хлопнув дверью, ушел. А через несколько минут гайдук Пинте ввел в комнату через эту же самую дверь старого козла.
- Зачем привел ты сюда сию глупую тварь, неверный пес? - спросил гайдука изумленный эфенди.
- Господин бургомистр велел передать, что вы можете совещаться с этим вот козлом. Он - с бородой!
Кечкеметцам понравился остроумный ответ, и весы общественного мнения склонились в сторону Лештяка.
- Башковитый человек выйдет из него! Не позволяет помыкать собой. Хорошо проучил он глупого эфенди! Такого бургомистра у нас еще никогда не было, -говорили теперь жители Кечкемета.
И с большим вниманием стали присматриваться к Лештяку: что-то получится из него?
А он, что ни день, удивлял своих сограждан новыми и новыми неожиданностями.
Рассказывали, например, что бургомистр вызвал к себе знаменитого золотых дел мастера Яноша Балага и переселившегося в Кечкемет из Брашова ювелира Венцеля Вальтера и приказал им изготовить кнут с рукояткой из чистого золота, украшенной топазами, смарагдами и другими драгоценными самоцветами, а также тонкой работы топорик: топорище золотое, сам топор - серебряный.
- Работайте не покладая рук, не зная ни дня ни ночи, - наказал Лештяк мастерам, - пока не сделаете!
Целое состояние придется уплатить за эти два драгоценных орудия. (Значит, есть у городской казны деньги на такие вот безделушки?)
