Ракушечный песок, покрывающий дно, поднимался в толщу воды под ударами волн, но сейчас же осаждался, оставляя воду прозрачной. Небольшие камни у берега и отдельные скалы, разбросанные по песчаному дну, на глубине почти голы. Рыбы было немного. Бычки на песке, стайки мелкой рыбы (шпрот или молодых сельдей), атерины, две-три маленькие камбалы в ладонь величиной — вот и все, что я увидела под водой.
Но, как водится, здесь-то море и поднесло мне сюрприз, выбрав для этого бухту, показавшуюся наиболее пустынной.
Мне навстречу медленно плыл большой судак. Он прошел прямо подо мной и остановился у камня на глубине метра в полтора. Я растерялась самым позорным образом. Бокс с фотоаппаратом остался на берегу. Вместо того чтобы кинуться на берег за камерой, я кинулась на судака. Одной рукой я схватила его под жабры, другой — за хвост. Судак легко выскользнул из моих дрожащих от волнения рук и спокойно поплыл в сторону. Я почти захлебнулась от огорчения. Но судак сделал круг над камнями и опять встал подо мной. Я кинулась на него и схватила его двумя руками. Судак вырвался, сделал круг и снова стал подо мной.
Это было похоже на кошмар. Если бы это повторилось еще раз, я не поверила бы глазам. Не может быть! Это противоречило всем законам поведения рыб! Тем не менее судак стоял подо мной и спокойно ждал следующего нападения. Я сжала зубы (вернее, резиновый загубник трубки) и кинулась на рыбу в третий раз. Я вцепилась в нее что было силы. Николай на берегу вскочил в изумлении, увидев, как я поднялась из воды, прижимая к груди здоровенного судака.
При осмотре рыбы на берегу мы поняли причину ее странного поведения. Судак был совершенно слеп. Белые пленки затягивали ему оба глаза. Большие опухоли у головы и на животе, вялые движения и полное равнодушие к своей судьбе были, вероятно, результатом какого-то тяжелого заболевания.
Это происшествие испортило мне настроение на несколько дней.
Из-за нагромождения камней, заросших можжевельником, терном и шиповником, некоторые бухты с северной и северо-западной стороны мыса менее доступны, чем та, в которой я ловила своего судака. Но они населены значительно большим количеством животных. Заросли лапчатого рдеста, занихеллии и зостеры, камни и заиленный песок служат убежищем множеству беспозвоночных, в свою очередь, привлекающих сюда рыб. Мне попадались кефали, ласкири, мелкие судаки (сантиметров по 10–15), камбалки, скаты и, разумеется, бычки, без них немыслим подводный пейзаж Казантипа.
Ближе к восточной стороне мыса береговые скалы поднимаются все выше над морем, их стены становятся все более отвесными, а бухты, заваленные большими камнями, все менее доступными.
Восточная часть скалистого мыса настолько обрывиста, что спуститься к воде очень трудно. Мне не пришлось плавать в этом районе, но можно предполагать, что он богат рыбой. Ближе к Татарской бухте, то есть на юго-восточной стороне мыса, как выяснилось, были самые населенные подводные угодья.
Глава 3
На следующий день мы могли убедиться, что наши расчеты в отношении ветра были правильны. Сильный северо-западный ветер поднял волнение в Арабатском заливе. А в заливе Казантип у берегов мыса был почти полный штиль. Кстати сказать, местные жители называют бухты, примыкающие к плоской пересыпи с запада — Русской бухтой, а с восточной — Татарской. Не знаю, насколько узаконены эти названия в географии, но если вам твердят целые дни о Русской и Татарской бухтах, то невольно начинаешь называть их этими именами.
Песчаный берег Татарской бухты начинался от скалистых обрывов, замыкающих бухту с севера, и исчезал на юго-востоке в розовой утренней дымке. На берегу выгружали привезенную со срезки рыбу. Чайки с криком вились у байд, подхватывая на лету мелкую рыбешку. Мы прошли немного по узкой полоске суши вдоль береговых утесов мыса, пока скалы не преградили нам путь. Тогда пришлось идти по мелкой воде вдоль берега. Вода была по щиколотку, кое-где дно понижалось и вода доходила до колен. На мягчайшем песке волны нарисовали сложные узоры.
Мы выбрали удобное место между двумя большими скалами, где мелкие плоские камни не мешали расположиться лагерем.
Рыбаки скоро разошлись по домам. Большие смоленые байды казались от нас не больше арбузного семечка. Бухта осталась во владение нам и чайкам. Я побродила немного, намечая план осмотра бухты. Под камнями, лежащими у самого уреза воды, было много мелких, с ноготь, крабиков брахинотусов. У них почти квадратный панцирь с геометрическим узором, в котором сочетаются песочно-желтые, зеленоватые, черный и белый цвета. Рисунок узора очень разнообразен.
Другие крабы, ритропанопеусы, несколько крупнее. Их округлые панцири достигают размеров пятачка. Разумеется, они малютки по сравнению с крупными крабами Черного моря, не говоря уже о крабах северных морей или гигантских крабах океана.
Интересна судьба ритропанопеуса. Несколько десятков лет назад он был случайно завезен в Голландию с побережья Северной Америки. Такие переселения личинок крабов или моллюсков давно наблюдаются учеными. Прошло еще какое-то время, и ритропанопеус появился в Бугском и Днепровском лиманах. А теперь он широко распространен по Азовскому морю. Мы находили его на Казантипе и у Бердянска.
Некоторые камни снизу были покрыты таким количеством актиний, что студенистые тела лепились вплотную друг к другу.
Одна из них, довольно крупная, медленно сжималась в комок, постепенно поджимая внутрь, ко рту, свои прозрачные щупальца. Из центра клубка торчали ножки маленького кра- бика. Множество мелких ракообразных шныряло по мокрым камням берега в зоне заплеска.
Там, где глубина воды была сантиметров двадцать пять, уже начинались лужайки морских трав.
Я поплыла почти от самого берега, чтобы видеть все постепенные изменения дна.
Ближе к берегу на песке лежали крупные плоские камни, обросшие нитевидными водорослями. Тут же начинались большие лужайки лапчатого рдеста, занихеллии и зостеры. Чем дальше я плыла, тем меньше становилось камней, пока подо мной не потянулась бесконечная песчаная равнина. Хотя я была уже далеко от берега, глубина оставалась почти неизменной, колеблясь от 70 сантиметров до метра с небольшим. Равнина изрыта массой небольших ямок, глубиной в пять-десять сантиметров. И в каждой ямке лежал бычок. При моем приближении бычки некоторое время лежали неподвижно, плотно прижимаясь ко дну своих убежищ. Но я плыла над ними на очень небольшой высоте, и они в конце концов не выдерживали и обращались в бегство.
Все бычки, даже лежащие в относительно глубоких местах (примерно полтора метра), кидались обязательно к берегу, под прикрытие камней и травы. Немного дальше вдоль скалистой части бухты дно понемногу понижалось. Но даже на расстоянии сотни метров от берега глубина была всего метра два или даже еще меньше.
Заросли зостеры, занихеллии и лапчатого рдеста кишмя ки шели мелкими ракообразными. Полупрозрачные креветки сто яли между стеблями, вытянув длинные, тончайшие усики.
Бычков здесь было множество. Местами на песчаных плешинках между травой они лежали, почти сплошь покрывая дно своими толстыми тельцами. Я подсчитала их количество на этом участке, выбирая и перенаселенные места, и места, где рыбы было меньше. В среднем на квадратный метр дна приходилось от 10 до 12 бычков. Я снимала направо и налево, забыв обо всем на свете, как вдруг из-за зарослей появилась стая кефали. Они прошли, к сожалению, слишком далеко, чтобы можно было их фотографировать. В стае было штук десять крупных рыб. Через несколько минут прошла еще одна стая, которую я успела снять в тот момент, когда они были от меня на расстоянии немного более метра.
Кефали заметили меня, только подойдя совсем вплотную. Они испуганно кинулись в сторону берега и исчезли. Гоняться за ними было бессмысленно. Я продолжала совершенно неподвижно лежать на поверхности над зарослями рдеста. Через несколько минут появились еще кефали, может быть, те же самые.
Они медленно приближались, время от времени почти становясь на голову, чтобы подхватить что-то между корнями растений и на песчаных плешинках. Возясь среди травы, они развели порядочную муть. Под прикрытием этой завесы я начала осторожно подбираться к кормящейся стае. Однако движение ластов создало шум или определенные колебания воды, вызвавшие тревогу рыб. Они кинулись спасаться, но так как я опять замерла в полной неподвижности, то по ошибке направились в мою сторону, не замечая меня за длинными стеблями рдеста и мутной пеленой. Толстая морда кефали с вытаращенными глазами появилась у самого моего лица. Кефаль сделала такой прыжок, что ей мог бы позавидовать акробат. Она выскочила из воды, метнулась в сторону и исчезла. Вслед за ней пролетели почти рядом со мной остальные кефали. Их паническое бегство вызвало заметное беспокойство среди флегматичных бычков. Они начали сниматься со своих мест и направляться к берегу, под камни.
Насыщенная мельчайшими живыми организмами и частицами взвеси вода Азовского моря сильно ограничивает возможности фотографирования. Даже в относительно прозрачной воде тихих бухт желательно снимать на расстоянии не более одного или полутора метров.
Я поплыла дальше, надеясь на новые интересные встречи. Пока, кроме новых «залежей» бычков и мелких рыбешек — молодых атерин, никого еще не было. У многих атеринок на загривке или между жабрами, у их основания, иногда у анального отверстия сидели крупные темные бородавки. Пользуясь тем, что атеринки подпускали меня совсем вплотную, только увертываясь от протянутой руки, я внимательно рассмотрела странные наросты. Это были паразитические ракообразные, похожие на сфером. Они сидели на теле атеринок, крепко вцепившись в беззащитных рыбешек, заметно отстававших от стайки. Еще накануне, плавая в бухтах западной стороны, я обратила внимание на танцующих в воде круглых рачков-изопод, которых я по ошибке приняла за сфером. Попытки их поймать просто рукой были совершенно безнадежны. Нужен был сачок, но его у меня не было с собой, быть может, в первый раз за все поездки на море.
Вероятно, человеческая кожа слишком груба и толста, чтобы рачки могли к ней присосаться. Они иногда прикасались к лицу и рукам, но сейчас же отскакивали прочь, продолжая, однако, свои танцы перед стеклом маски. Здесь, в Татарской бухте, их было очень много. Пока другой рыбы не было видно на моем, ограниченном семью-восемью метрами подводном горизонте, я подсчитала атеринок с паразитами на теле. Оказалось, что каждая двадцатая рыбка в стае несла на себе сосущего ее рачка.
Понемногу дно начало углубляться, затягиваясь зеленоватой мглой. Было уже метров шесть глубины. Я нырнула, чтобы рассмотреть большую темную рыбу. Это был громадный бычок, патриарх среди остальных, тоже не маленьких, лежавших во множестве среди редких кустиков зостеры. У дна было сумрачно. Видимость заметно снизилась, и на расстоянии трех- четырех метров предметы были едва видны. Немного дальше появились очертания странных камней, напоминавших мягкие складки ткани. На них тоже лежали бычки. Складки переходили в ячеистую стену, тянувшуюся до самой поверхности. Это было крыло ставного невода.
Немного дальше в сети торчало странное животное, состоящее из двух хвостов, по хвосту с каждой стороны стенки. Пришлось нырнуть поближе, чтобы понять в чем дело. Бычка, завязшего в сети по брюхо, начал заглатывать с головы другой бычок, чуть побольше. Между ними была ячеистая стенка. Может быть, бычку, заглатывающему своего собрата, удалось бы не только проглотить его, но и пройти таким образом сквозь стену? Это осталось невыясненным. Я так внимательно разглядывала двухвостое животное, что бычок смутился, выплюнул голову жертвы и недовольный ушел на дно. Как ни странно, заглатываемый бычок был живым, очень живым. Он опрометью кинулся на дно, как только я освободила его из сетки. Белая перетяжка вокруг тела за жаберными крышками показывала, где капроновая нить врезалась в кожу.
Плывя от берега вдоль крыла, я повторяла путь рыбы, заходящей в ставник. Время для обследования невода было выбрано неудачно. С момента последней срезки прошло всего несколько часов, рыбы в ставнике было мало. Несколько крупных сарганов быстро плавали вдоль стен. Некоторые из них пробовали проплыть сквозь ячею сети, но удавалось это не всем. Застрявшие сарганы служили доказательством того, что толстый живот иногда очень мешает при бегстве из тюрьмы. Они завязли в сетке как раз в самом широком месте своего змеевидного туловища. Все сарганы были еще полны сил. Они отчаянно извивались, протискиваясь сквозь ячею, и застревали еще больше. Одному, что был поменьше, удалось-таки, ободрав бока, вырваться на свободу.
Кроме сарганов, в ставнике были бычки и несколько мелких скатиков, относившихся к своему плену с полнейшим равнодушием и спокойно лежавших на складках сети, вряд ли даже замечая, что находятся в ловушке.
Прошло уже не менее двух часов, как я вошла в воду. Пора было возвращаться к своему лагерю. По дороге обратно вдоль береговой линии поминутно встречались косячки кефали штук в 10–15. В поле зрения все время мелькали серебристые, толстые тела рыб. Они, видимо, предпочитали держаться у глубины в метр или полтора, медленно переплывая с места на
