выползает совершенно посиневший, валится на горячий песок и, стуча зубами, рассказывает о необыкновенных рыбах, ушедших от него в глубину. Его добыча, как правило, ограничивается небольшими морскими ленками, которых мы печем на костре.
У Миши есть страстная мечта — убить пелингаса. Однако осторожная кефаль только издали дразнит охотника, но на выстрел не подпускает. Зато ему подвернулась неплохая красноперка, как ее называют на Дальнем Востоке, рыба из семейства карповых. Мы несколько раз выслушали красочный рассказ о том, как подкрался к ней наш юный товарищ, как он гнался за раненой рыбой и метким выстрелом пронзил ее гарпуном. Мише страстно хотелось похвастаться перед своими друзьями охотничьей добычей, но, кроме нас с Николаем и команды баржи, занятой работой, никого не было в этом пустынном районе. Мы уговаривали Мишу испечь рыбу, но он был тверд, до вечера нянчился со своей красноперкой и повез ее домой.
Дни стоят удивительно жаркие и тихие. На мелководье вода прогрета до 25–27 градусов. Животные отошли немного дальше от берега, но в прозрачной воде дно отлично просматривается, и количество новых находок не уменьшается. Наши обязанности теперь разделились. Николай сидит в тени боярышника и рисует пойманных животных. Я поставляю ему натурщиков. В закутке из камней около берега плавают и ползают животные в ожидании своей очереди позировать.
Иногда попадается животное, управиться с которым не так-то легко. Однажды я отплыла подальше от берега и спокойно лежала на воде, глядя вниз в синюю мерцающую глубину. Солнце приятно припекало спину через резиновый костюм, пологие волны укачивали как в гамаке. Неожиданно перед самым стеклом маски возникла завеса из тонких полупрозрачных нитей, Я подняла голову. Рядом со мной, медленно пульсируя, плыла крупная медуза цианеа. Ее багровый купол с широкими лепестками лопастей достигал полуметра в диаметре. Из-под него веером расходились длиннейшие ловчие щупальца. Они волочились за медузой, как сеть, облавливая большое пространство воды. Цианеи часто встречались нам, когда мы пересекали бухту на барже, но попытки достать их ведром не увенчались успехом, а сачок рвет нежное, студенистое тело. Медуза была отличная, но как доставить ее к берегу? Всякое давление с моей стороны могло только испугать животное и заставить его уйти в глубину. Я плыла вслед за медузой, рассматривая это тончайшее произведение природы, более чем на 90 процентов состоящее из воды. Ближе к берегу, где первые длинные листья зостеры стали подниматься к поверхности воды, ловчие щупальца немного сжались и стали короче. Медуза, видимо, избегала прикосновения к траве. Она, все так же пульсируя, повернула обратно. Что ж делать? Мне очень не хотелось терять такой превосходный экземпляр. Ласты — вот что мне поможет! Я сняла одну из лягушачьих лап и сильными взмахами погнала медузу к нашей стоянке. Цианеа завертелась под струями воды, сжалась и пошла вниз. Но там была трава. Щупальца совсем сократились и превратились в спутанный клубок под куполом. То опускаясь вниз, то поднимаясь к поверхности, я гнала медузу мерными, взмахами ласта.
Плыть было очень неудобно. Один ласт был на ноге, другой в руках. Я то отставала от медузы, то почти втыкалась в нее головой. Несколько раз щупальца цианеи касались моего лба и подбородка, не защищенных маской. Жжется эта медуза еще больнее, чем медуза корнерот. Наконец мы с ней приблизились к самому берегу. Пришлось вынуть камень из нашей загородки и загнать туда добычу. Николай нарисовал ее купол со всеми подробностями, потом мы опять угнали медузу на глубину и зарисовали на пластмассовой дощечке, как она выглядит с распущенными щупальцами. После этого медузу отпустили с миром. Кажется, это было единственное животное, не поплатившееся жизнью за честь фигурировать в альбоме. Медуза была слишком велика и нежна — мы не смогли бы доставить ее в целости до дома.
Краб-плавунец харибдис долго не желал попадаться нам на глаза. Я ежедневно оплывала районы зостеры, тратя пленку на традиционные бесполезные съемки юрких чилимов, и время от времени приносила Николаю то пустой панцирь неуловимого краба, то клешню, еще не потерявшую яркости окраски. И вот наконец-то настал счастливый момент, когда среди короткой зостеры марины мелькнул крупный краб, пестрый как арлекин. Я ринулась за ним. Харибдис то взбегал бочком в толщу воды, то скрывался в траве. Чтобы не упустить краба, надо было действовать наверняка и хватать его как придется. Я натянула перчатку. Вообще-то, как оказалось, без них отлично можно обойтись, даже имея дело с колючими жителями Японского моря, но правую перчатку я всегда затыкала за пояс именно на случай встречи с харибдисом, о клешнях которого у Николая были весьма живые воспоминания со времен прошлых экспедиций. Он умудрился сесть под водой на пучок водорослей, в которых прятался этот краб.
Я нашла харибдиса под большим камнем, из-под которого виднелись только радужные клешни. Мы крепко схватили друг друга. Краб показал себя молодцом. Он висел на моих пальцах, вцепившись в них одной клешней и размахивал другой, предлагая мне единоборство по всем правилам. Я уклонилась от предложения и употребила обычный предательский маневр — схватила его за спинку левой рукой. Оставалось только выдернуть руку из перчатки, которую краб держал очень крепко. К сожалению это не удалось. Так мы и поплыли к берегу в классической позиции вальса — правая рука дамы в левой «руке» партнера.
На берегу Николай освободил меня от крепкой хватки краба. Матерчатые перчатки были плохой защитой: багровая полоса глубоко вдавилась в пальцы. Мы посадили харибдиса в ведро. На его лиловатой спине были зеленые и темно-сизые узоры. Большие розоватые снизу клешни сверху переливались багрово-фиолетовыми, зелеными и бирюзовыми красками. Ноги голубые с розовым и лимонно-желтым.
Как положено от сотворения мира, человек не бывает доволен. Хоть я и с риском для жизни поймала отличного краба, Николай немедленно потребовал второго. Ему, видите ли, надо поглядеть, насколько характерна окраска данного экземпляра, а для этого нужно сравнить его с другими. Чем больше крабов, тем лучше. Лучше двух или трех. Еще лучше штук пять. Что ж, пять, так пять. Все равно столько здесь не найти.
Как в лесу или в поле, где шумное вторжение человека заставляет разбегаться и прятаться зверей и птиц, так и в подводном царстве исследователь, не соблюдающий определенных правил, не увидит многих обитателей моря, испуганных его резкими, неосторожными движениями. Только некоторые морские беспозвоночные — такие, как морские, ежи, звезды и некоторые моллюски, почти не реагируют на приближение опасности. Но рыбы, крабы, креветки, более осторожные моллюски, сразу же стараются спрятаться, когда к ним направляется шлепающее ластами по воде, быстро плывущее чудовище. Они спешат забиться в самую гущу водорослей, скрыться под камнем или, втянув сифон, отгородиться от опасности толстым слоем песка.
Тогда подводный исследователь выходит на берег, сетуя на то, что «море мертво», что нет здесь ничего интересного, ни рыб, ни крабов.
Чтобы усыпить осторожность боязливых животных, лучше всего некоторое время пробыть в полной неподвижности, давая им возможность освоиться с присутствием человека, или приближаться при помощи плавных почти незаметных движений. Надо помнить, что каждый взмах ластов посылает в толщу воды не видимый и не слышимый человеком сигнал, отлично воспринимаемый обитателями моря.
Понемногу потревоженный человеком мирок успокаивается, выплывают из укрытий рыбы, неторопливо пробирается краб, ощипывая нежные веточки водорослей и заглядывая по дороге во все уголки в поисках добычи; высовываются из песка сифоны моллюсков и нежные щупальца червей. Пестрые креветки стайкой повисают в воде или пасутся, собирая на травинках какую-то съедобную мелочь. Теперь наступило время для наблюдений за животными или осторожного фотографирования их.
С каменистого дна до самой поверхности поднимаются коричневатые гладкие шнуры. Они растут по два, по три вместе, отдельными редкими пучками. Это водоросль хорда. Я медленно плыву, стараясь не запутаться в слабо натянутых гибких стеблях, таких длинных, что их «излишки» плавают на поверхности воды.
Дно у основания стеблей затянуто легким, беловатым пухом гидроидов. Кое-где их прозрачные облака, похожие на размокшую вату, прилепились и на самой хорде. Участок, занятый хордой, просматривается насквозь. Животные могут прятаться только под слоем гидроидов.
Осторожно раздвигаю пухлые клубы и нахожу шкурку слинявшей каллианассы — рака, обитателя илистого и песчаного грунта. А вот еще и еще. Сколько же их здесь, этих тончайших опалово-перламутровых шкурок, в совершенстве сохранивших форму тела своего хозяина, Я набираю в мешочек самые крупные и целые сброшенные одежды каллианассы. Камней все больше. На них пушистые кусты саргассов, часто обвитые той же хордой. Еще дальше виднеются бесформенные глыбы, образующие на дне как бы невысокие стены. Между ними спокойно разрастаются разноцветные водоросли. В тихой воде у водорослей расправлена каждая веточка, каждый отросток. Здесь они пышные и удивительно яркие. Среди водорослей мелькают пестрые извивающиеся рыбы маслюки. Узким телом и непропорционально маленькой головой они напоминают угрей, но разрисованы, как бабочки. Терпуги, сверкая красными глазами, подглядывают за мной из-за прикрытия густых кустов саргассов. Когда я застываю, неподвижно лежа на воде, рыбы успокаиваются и продолжают кормиться, склевывая что-то с пышных гидроидов, или затевают драки, гоняясь друг за другом. Некоторые из них стоят неподвижно у самого дна и оживляются только при приближении других рыб. Тогда с воинственным видом, расправив все свои плавники, терпуг направляется к пришельцу. Обычно дело кончается отступлением вторгшегося в чужой участок.
Там, где водоросли не закрывают камни дна, медленно переползают трепанги. Их здесь очень много, самых разнообразных оттенков, от светло-коричневого до почти черного. Не было только белых и голубых, хотя я не теряла надежды, что когда-нибудь всем на удивление мне удастся найти белого трепанга. Пестрые моллюски хитоны с пластинчатыми панцирями собираются группами в укромных уголках.
Короткоиглые ежи тоже ищут место потише, в расщелине или под нижним откосом камня. Черные нудусы не прячутся и, как всегда, сидят где им вздумается.
Здесь было много мидий, правда не таких крупных, как на противоположном берегу, но достаточно больших, чтобы удивить новичка. И здесь же я нашла трубу, обыкновенную железную трубу, лежавшую на высокой подставке. Все это сооружение находилось метрах в полутора от поверхности воды и было так плотно облеплено устрицами, что совершенно скрывалось под ними. Белые, чуть желтоватые или розоватые раковины, казалось, были обшиты рюшем из нежного, просвечивающего в солнечных лучах шелка. Другие, испещренные темными пятнышками обрастаний, были похожи на кружевные чепчики с широкой гофрированной оборкой по краю. Я фотографировала их со всех сторон, пока не кончилась пленка. Отломить устрицу оказалось делом непростым. Такие нежные на вид оборки из известковых складок, украшающие раковину, были остры, как бритва. Кроме того, моллюски сидели плотной щеткой, срастаясь друг с другом и со своей опорой. Изрезав руки в кровь, с трудом удалось отделить одно семейство из трех крупных устриц и несколько мелких, лепившихся на их створках. На берегу выяснилось, что резиновый костюм тоже пострадал при соприкосновении с устрицами. Острые края раковин как ножом распороли тонкую резину.
Если харибдисы — крабы-плавунцы — встречались в этом районе нечасто, то на отсутствие мохнаторуких японских крабов мы не могли пожаловаться. Их было много и на мелководье около устья реки, и на каменистом участке дна под береговыми обрывами. Стоило притаиться на несколько минут, как из какого-нибудь укромного уголка под камнем вылезал прятавшийся там краб. Это очень осторожные животные. Я подбиралась к ним с фотоаппаратом без особого успеха, пока не загнала одного из них в тупичок между двумя камнями.
Тут он был в моей власти. Съемки происходили с расстояния в несколько десятков сантиметров. Краб прижался спиной к камню и угрожающе махал клешнями. Потом попытался спрятаться в небольшой кустик водорослей, но это ему не удалось — он был слишком велик. Тогда он побежал вдоль камня, все так же прижимаясь к нему спиной и держа наготове клешни с роскошными муфтами. Я в этот момент переводила пленку и немного замешкалась. Краб успел выскочить из тупика и удрать.
Часто встречаются крабы, у которых не хватает двух-трех ног. Возможно, какое-то количество калек носит на себе следы нападений других животных, но мне кажется, что
большая часть увечий происходит в результате драк крабов друг с другом. Конечности краба легко отламываются в суставах, и ранка сразу затягивается. Как и многие другие беспозвоночные животные, ракообразные обладают способностью к регенерации (восстановлению) утерянных конечностей. Через некоторое время на обрубке появляется короткий отросток, из которого развивается такая же нога или клешня, но размеры их могут сравняться с размерами остальных ног только после нескольких линек. Мы нашли как-то крупного промыслового краба, у которого не хватало одной ноги, обломанной у самого тела. От нее оставался только первый членик, «розочка», как его называют промысловики, а из центра розочки торчала совершенно сформировавшаяся ножка сантиметров пяти длиной. Если принять во внимание, что остальные ноги достигали полуметра каждая, понадобится порядочно времени, чтобы новая нога сравнялась с остальными.
Мохнаторукие крабы не прочь подраться, особенно самцы. Мне пришлось наблюдать схватку, в результате которой прибавился еще один калека ко множеству других. Не знаю, чем была вызвана ссора, Я застала момент, когда бойцы, делая быстрые шажки на широко расставленных ногах, старались ухватить друг друга за раскрытые, вытянутые вперед клешни. В пылу боя они забыли об осторожности и подпустили меня к себе вплотную. Я приняла на себя роль рефери, решив вмешаться в случае нарушения спортивных правил.
Крабы были примерно одного размера, и силы их были равны, но один из них вел себя агрессивнее. Он постепенно теснил отступающего противника. В какой-то неуловимый момент крабы сцепились клешнями и перешли к «рукопашному бою». Они кружились, толкая друг друга, пока один из них не прижался спиной к камню. Он как-то изловчился, освободил клешню и схватил противника за ногу. Тот рванулся в сторону, и, прежде чем рефери мог вмешаться, нога отломилась. Схватка сразу кончилась. Соперники выпустили друг друга и разбежались в стороны, а нога досталась мне.
