пренебрежительно степняк, когда ему наконец удалось облечь свои сомнения в слова.
Безусловно, прежде сам он не раз представлял себе Альву в плену, в тюрьме, скованным, страдающим, и в душе его поднималась темная ярость. Но это были его собственные страхи, ничем не оправданные. Если подумать, зачем такие примитивные методы магу Первой ступени? Она бы добилась повиновения от Альвы куда проще.
Дэм Таллиан безмятежно улыбнулась.
– Ну что ж, мой недоверчивый друг, ты получишь копию и для себя. Я одену его в синее, чтобы проще было отличить.
И кавалер Ахайре соткался рядом с ним из воздуха. На нем был синий гвардейский мундир, на боку церемониальная шпага, как в тот вечер, когда вождь эссанти только прибыл в Трианесс и рыжий пришел к нему в полутемную спальню, возбужденный и пьяный, с такими бесстыдными глазами, что захватывало дух. Каждой черточкой, каждым движением он был его сладенький рыжий, ходячий соблазн, прекрасная греза.
– А я надеялся, что ты с места в карьер начнешь меня лапать, – сказал он весело. – Ну что ты стоишь столбом, Кинтаро? Ты сердишься на меня? Клянусь, я не мог поступить иначе. Эта женщина коварнее чародейки Азгун! Она поймала меня на дурацкий договор, как рыбку на крючок.
– Ты сам попался, и не без собственного желания, – возразила Дэм Таллиан с несвойственной теплотой в голосе.
– Да, черт возьми, но я уже отработал все, что был тебе должен. Ты двадцать раз обещала отправить меня домой!
– Куда домой, мой серебряный? Вот тебе твой эльф и твой варвар. Даю вам три дня на постельные забавы, а потом возвращайся к занятиям магией. Ты ведь не собираешься бросить все именно теперь, когда у тебя только-только начало получаться?
Альва провел ладонью по волосам, будто не зная, что делать, потом обернулся и крикнул:
– Эй, Динэ, хватит тискать эту бледную подделку, иди сюда! Мне столько нужно вам рассказать, и вы не представляете, как я по вам скучал!
С этими словами он припал к широкой груди степняка, подставляя губы для поцелуя.
Кинтаро с каменным лицом снял с себя его руки и отступил на шаг. Рядом с ним встал Итильдин, уже оправившийся от потрясения. Щеки его цвели бледным румянцем, ноздри раздувались от сдерживаемого гнева.
– Вы что, не верите мне? – жалобно сказал Альва в синем мундире. – Дьявольское пламя, как выражается Лэй, я же специально выбрал этот мундир, вы меня в нем видели миллион раз! Я могу доказать, что я настоящий! Рассказать, как мы встретились? Сколько раз ты поимел меня в своем шатре, вождь эссанти, после того большого пира в становище в честь моего освобождения? Я бы сказал точную цифру, если бы, черт возьми, считал! Или сказать, какого цвета были стены в нашей спальне в Фаннешту? Они были розовые, и этот цвет меня дико раздражал! А вот амулет, который мне подарили в Уджаи, я никогда его не снимал! – крикнул он, доставая серебряную вещицу из кармана и швыряя им под ноги.
Двое других кавалеров Ахайре хранили молчание. Тот, что в цепях, прислонился к колонне и закрыл руками лицо, явно пребывая в отчаянии. Второй, у ног чародейки, смотрел на них свысока, губы его презрительно кривились.
– Может быть, хотите еще один экземпляр? Не стесняйтесь, заказывайте, – произнесла Дэм Таллиан с издевательской вежливостью.
Звенящим от гнева голосом ей ответил Итильдин:
– Вы насмехаетесь над любовью, леди, а это значит, вы никогда ее не знали. Судьба накажет вас за это, помяните мое слово.
– Что ты знаешь о любви, эльф! – Чародейка даже приподнялась, упираясь в подлокотники трона, потеряв свою напускную холодность. – Воображаешь себя опытным, много страдавшим? Я старше тебя и познала куда больше лишений, чем ты можешь себе представить. Ты был разлучен со своим возлюбленным – сколько, год? И уже требуешь, хнычешь, грозишься, хотя уж Древний-то народ должен быть привычен к терпению. А мне осталось ждать побольше, чем тебе. Триста сорок три года семь месяцев и шестнадцать дней, – она не сделала паузы для подсчета. Как будто всегда, каждый день помнила точную цифру. – Я делаю вам королевский подарок: берите того Альву, который больше нравится, и убирайтесь. Даю вам неделю на размышления. – И она исчезла во вспышке голубого пламени.
Альва в алом камзоле немедленно занял ее трон и развалился в нем, закинув ногу на подлокотник.
– Вы же знаете, что я настоящий, – сказал он надменно, задирая подбородок. – Только вам не хочется в это верить. Не тратьте время на уговоры, я все равно не собираюсь покидать эту уютную башню. Впрочем, – он провел рукой по бедру, – кое-какие аргументы я готов выслушать…
Альва в цепях тихо рыдал у колонны.
Альва в синем мундире подошел к Хатталю, безмолвно держащему в руках поднос с вином, и осушил полный бокал не отрываясь.
Хатталь смотрел через его плечо, и в глазах его было сочувствие. Сожаление. Горечь. Можно было поставить что угодно: он не слишком доволен своей службой и своей хозяйкой. Может быть, в его лице они найдут союзника против Дэм Таллиан.
Беглое дознание показало, что все три кавалера Ахайре обладают вполне точными знаниями о своем прошлом, а если что-то и забыли, то не больше, чем мог забыть настоящий Альва. Тот, что казался самым живым и близким, в гвардейском мундире, хлестал вино абсолютно так, как это делал Альва, и абсолютно так же вредничал, отказываясь отвечать на вопросы. Однако было понятно, что ответы он знает.
Когда Итильдин рискнул задать пару вопросов, на которые он и сам не знал ответа, например, какие цветы выращивала матушка Альвы в цветнике их фамильного поместья, они тоже не стушевались.
– Флоксы, – лениво протянул Альва в красном. – Глупые цветы.
– Анютины глазки и бархатцы, – отозвался Альва в цепях.
– Идиоты, – пожал плечами Альва в мундире. – Это были тигровые лилии. Она всегда говорила, что они напоминают ей отца. Вам еще не надоело? Я знаю способ лучше.
Он прижал эльфа к стене и принялся целовать взасос с таким пылом, что Хатталь со стуком поставил поднос и сквозь зубы проворчал:
– Чертовы извращенцы.
Кинтаро с трудом поборол желание заехать ему в зубы. Вместо этого он двинулся к трону Дэм Таллиан. Альва в алом камзоле взвизгнул и спрятался за трон.
– Н-не п-подходи! – крикнул он, как будто это могло остановить варвара.
Несколько обманных движений – и Кинтаро поймал его, без труда удерживая одной рукой за оба запястья, а другой за затылок. Альва сопротивлялся, тяжело дыша, но его сопротивление выглядело не слишком убедительно, особенно когда он застонал в рот Кинтаро и обмяк, прильнув к нему всем телом.
– Сволочь… грязный варвар… животное… – шептал он в перерывах между поцелуями, и это звучало, как просьба трахнуть его здесь и сейчас.
Кинтаро первым прервал поцелуй и расцепил руки, хотя ему понадобилось все его самообладание. Отрезвила только мысль о данном обете. Это мог быть Альва. А мог и не быть. Почему-то мысль о том, чтобы переспать с другим человеком в теле рыжего, была омерзительной.
Он оттащил Альву номер три от Итильдина и схватил эльфа за руку.
– Пойдем. Надо поговорить.
Хатталь проводил их обратно в комнату на нижнем этаже. Он взялся было заправлять постель, но Итильдин отстранил его и улегся лицом вниз на кровать, доведенный отчаянием до предела физических сил. Кинтаро сел рядом, поглаживая его по спине, по распущенным волосам. Прикосновение к эльфу успокаивало его самого, помогало собрать разбегающиеся мысли.
– Слушайте, мне правда жаль, что так вышло, – сказал Хатталь неловко, стесняясь своего сочувствия.
Кинтаро взглянул на него зло:
– Ты же знаешь, который из них настоящий.
– Знаю, – согласился фарри. – Но вам не скажу. Это ваш квест.
