До сих пор нам неизвестно, какой именно один из трех возможных процессов — несостоятельность гражданских институтов, поддержка военных извне, недостаточность переговоров между государством и гражданами — в действительности протекает в современном мире. Нам придется это выяснить. Однако резкое отличие того, что происходит в государствах третьего мира, от тех условий, при которых власть перешла к гражданским лицам в Европе, позволяет предположить, что же именно могло бы происходить в Африке, на Ближнем Востоке и в Азии. Вот что мы думаем: сложившаяся после Второй мировой войны биполярная мировая система государств (и постепенный переход к триполярной) обострила соперничество между великими державами за государства третьего мира и общую тенденцию не оставлять нейтральным ни одного государства третьего мира. Это соревнование побуждало великие державы, в особенности, Соединенные Штаты и Советский Союз поставлять вооружения, обучать военных и консультировать многие государства по военным вопросам.
Взамен великие державы (или наиболее влиятельные группы в них) получают товары, такие как нефть, политическую поддержку на мировой арене и иногда доходы от продажи вооружения. В государствах, идущих таким путем, военные организации растут в размерах, силе и эффективности, а другие организации не меняются или даже сокращаются. Относительной жизнеспособностью военных организаций объясняется их привлекательностью для амбициозных, но не имеющих денег молодых людей. В результате таланты, привлеченные военной карьерой, отвлекаются от бизнеса, образования и гражданского государственного управления. Военным становится все легче захватить контроль над государством, а гражданским правителям становится все труднее и труднее их сдерживать. Складывается преторианизм в той или иной форме: олигархический, радикальный или массовый, в формулировке Самюэля Хантингтона. Побеждает милитаризация.
Можно ли считать это предположение верным? Данные относительно послевоенной политической истории тех стран, о которых мы имеем подробные сведения, подтверждают наши предположения. Крайние формы принял этот путь развития на Тайване и в двух Кореях, где широкая поддержка иностранными державами местных военных привела к жесткому контролю над национальными экономиками, пока даже самый успех экономического развития не начал подрывать гегемонию военных (Amsden, 1985; Cumings, 1984, 1988; Deyo, Haggard, Koo, 1987; Hamilton, 1986). Например, в Южной Корее генерал Пак Чон Хи, бывший офицер японской оккупационной армии, в 1961 г. захватил власть. Пак начал сознательно вводить «японский стиль» (богатая страна и могучие военные» (Launius, 1985: 2). Он мог с этим справиться по двум, главным образом, причинам: потому что в 1907–1945 гг. Корея жила как японская колония, под плотным контролем Японии, и корейские должностные лица без труда заняли властные позиции при новом режиме. А также потому что американская оккупационная армия, остающаяся в Корее и по сегодняшний день, поддержала этот план и помогала сдерживать оппозиционных рабочих и студентов.
Революционное перераспределение земли, после того как Северная Корея оккупировала Южную Корею летом 1950 г., покончило с землевладельцами как еще одним источником оппозиции гегемонии военных (Cumings, 1989: 12). Хотя Южная Корея прошла несколько кратких периодов номинальной демократии при содействии американцев, государственный переворот 1961 г. привел к власти военных. В условиях военного контроля и американской помощи в Южной Корее была создана ориентированная на экспорт с низкими зарплатами экономика, призванная обслуживать в особенности японский и американский рынки. Подобным же образом, хотя и с меньшим экономическим успехом, Советский Союз долгое время осуществлял военное присутствие и контроль в таких странах–сателлитах, как ГДР, Венгрия и Чехословакия.
За исключением, возможно, Панамы, Кубы и Гондураса, прямой иностранный контроль национального корпуса военных (и, таким образом, всего государства) в Латинской Америке не принимал таких крайних форм, как в Восточной Азии. У латиноамериканских государств была собственная устойчивая традиция военного вмешательства в политику, восходящая к тому времени, когда 200 лет назад они освободились от испанского и португальского владычества. В 1960–1970–е гг. здесь устанавливаются довольно устойчивые политические режимы. Эти режимы принимают две формы: личное клиентелистское правление некоего Стреснера в Парагвае или некоего Сомосы в Никарагуа, и «институциональный» контроль военных, установившийся в Аргентине после Перрона и в Бразилии после Варгаса.
В течение некоторого времени до 1960–х гг. Соединенные Штаты держали под своей «военной опекой» многие государства Центральной Америки и Карибского бассейна, так что даже американцы не задумываясь посылали морпехов для поддержки или восстановления угодных им режимов (Rouquie, 1987: 117–128). И все–таки до этого времени ни американский капитал, ни американская военная помощь не проникали глубоко в Латинскую Америку вообще. Бесконечные государственные перевороты в Южной Америке не вызывали прямого вмешательства США. Однако после Кубинской революции, в эпоху последующего советско–кубинского сотрудничества администрация Кеннеди начала пересматривать свою латиноамериканскую политику. С 1962 г. американская военная помощь «усиливается и принимает более определенные институциональные формы. Получает структурное оформление американское военное планирование, теснее становятся связи латиноамериканских армий с армией метрополии. Армия США имеет военные миссии (разного значения) в 19 странах этого субконтинента, и их присутствие часто бывало условием соглашений по продаже или предоставлению в долг вооружения» (Rouquie, 1987: 132).
Военная помощь США Латинской Америке выросла примерно с 40 млн долларов в год в 1953–1963 гг. до 125 млн долларов в год в 1964–1967 гг. (Rouquie, 1987: 131). Американское присутствие помогло предотвратить многие военные перевороты в Латинской Америке, одновременно укрепляя те военные режимы, которые уже пришли к власти. И только в 1970–е гг., когда Соединенные Штаты начинают сокращать поддержку местных военных, начинается слабое движение к передаче власти гражданским лицам — огражданствление.
В этом смысле показателен опыт Бразилии. Хотя здесь военная политика была определенно важнее гражданской (после свержения военными Бразильской империи в 1889 г.), но прямой и надолго захват государственного контроля совершился только с «Апрельской революцией» 1964 г. Затем военизированный режим открыл Бразилию американскому капиталу, американской военной помощи и бразильско– американскому сотрудничеству в делах холодной войны. Военные продержались до 1985 г. Во время региональных выборов 1982 г. лидеры оппозиции пришли к власти в ключевых провинциях, и в 1984 г. умеренный оппонент военной власти Танкредо Невес стал президентом Бразилии. Началась демилитаризация, однако одновременно военные получали значительную компенсацию, в стране росли производство вооружения и военный бюджет. Соединенные Штаты прямо не вмешивались здесь в процесс огражданствления, но американское влияние проявляло себя в поддержке борьбы за права человека и в сокращении помощи терявшим власть военным.
Соседний Суринам пришел к военному правлению через пять лет после обретения независимости от Нидерландов, но суринамские военные объявили себя социалистами (Sedoc–Dahlberg, 1986). В период от получения независимости в 1975 г. до военного государственного переворота 1980 г. три крупнейшие партии Суринама представляли три основные этнические группы: индусов, креолов и яванцев. Когда же 600 человек войска под предводительством сержантов захватили государственный контроль (после долгих трудовых споров в армии), новое правительство начинает получать значительную помощь от Кубы и корректирует свою политику с кубинской. Увеличивается численность военных, организуется народная милиция примерно в 3000 человек для осуществления контроля внутри страны, и вообще под ружье поставлено примерно 1,4% всего населения, более чем в три раза превышающая обычные цифры для государств с низкими доходами. Бразильские лидеры, обеспокоенные тем, что рядом с ними находится левацкое государство, начинают готовить соглашение в 1983 г., согласно которому «Суринам будет продавать Бразилии рис и алюминий в обмен на вооружение, достаточное, чтобы удвоить армию Суринама» (Sedoc–Dahlberg, 1986: 97). Кроме того, от Суринама требовалось перейти к более умеренной социальной политике. Эта двойная поддержка (со стороны Кубы и Бразилии) обеспечила военным такой простор для маневра, что они были в состоянии править в Суринаме, даже не имея широкой социальной базы.
Другим путем пришла к военному правлению Ливия (Anderson, 1986: 251–269). Во времена итальянского империализма здесь были объединены территории враждебных и совершенно разных Триполитании и Киренаики. Санусит Идрис, ставший королем во время борьбы за независимость в 1951 г., получал поддержку главным образом от Киренаики. Его участие в действиях союзников по изгнанию Италии
