имеет относительную действительность и силу. В самом термине «центр» выражена критика релятивизма. Вера решается утверждать свою зависимость от того события, которое является критерием всех событий откровения. Вера имеет мужество отважиться на подобное экстраординарное суждение и идет на риск ошибки. Однако без такого мужества и без риска она не была бы верой. Термин «центр истории» включает в себя также и критику всех форм прогрессивистского понимания проявлений Царства Божия в истории. Очевидно, что не может быть прогресса далее того, что является центром истории (кроме тех сфер, где прогресс сущностен). Все, что за ним следует, подчиняется его критерию и соучаствует в его силе. Но появление центра не является результатом прогрессивного развития, что обсуждалось выше в главе «Исторический прогресс: его реальность и его пределы» (Часть V, Раздел I А, 3 в).
Единственный прогрессивный элемент в подготовительной истории откровения и спасения — это ее движение от незрелости к зрелости. Человечество должно было созреть для той стадии, на которой центр истории мог бы появиться и быть воспринят в качестве центра. Процесс созревания совершается во всякой истории, однако некое особое развитие требовалось для того, чтобы подготовиться встретить Того, в ком произойдет окончательное откровение. Именно в этом заключается функция того развития, документом которого является Ветхий Завет.
Ветхозаветные проявления Царства Божия создали непосредственные предпосылки для его окончательного проявления, во Христе. Зрелость была достигнута; время исполнилось. Это случилось единожды в том изначальном промежутке истории, который имел характер откровения и спасения, но это случается всякий раз там, где центр воспринимается в качестве центра. Без более обширной основы истории религии и без меньшей основы пророческого критицизма и преобразования более обширной основы возможности принятия центра не существует. А если так, то всякая миссионерская деятельность внутри и вне христианской культуры должна использовать то религиозное сознание, которое или присутствует, или может быть разбужено во всех религиях и культурах. И всякая миссионерская деятельность как внутри христианской культуры, так и вне ее должна следовать ветхозаветному пророческому очищению религиозного сознания. Без Ветхого Завета христианство возвращается к незрелости всеобщей истории религии — включая и историю иудейской религии (которая для ветхозаветных пророков была главным объектом критики и очищения). А если так, то процесс созревания или подготовки к центральному проявлению Царства Божия в истории не ограничивается одной дохристианской эпохой; он продолжается и после центрального явления и совершается здесь и сейчас. Тема исхода Израиля из Египта — это та тема созревания для восприятия центра, которая является темой встречи Востока и Запада в сегодняшней Японии и которая была и все еще остается темой развития современной западной культуры в последние пятьсот лет. На библейском и теологическом языке это было выражено в виде символа сверхвременного присутствия Христа в каждом периоде.
И наоборот, всегда происходит процесс восприятия от центрального проявления Царства Божия в истории. Конечно, подобно тому как имеется изначальная история подготовки к центру, ведущая к его появлению во времени и пространстве, так имеется и изначальная история восприятия от центра, производная от его проявления во времени и пространстве; и это — история церкви. Однако церковь не существует просто явным образом — через восприятие того, что произошло в прошлом; она существует еще и латентно, предвосхищая то, что произойдет в будущем. В своей латентности церковь, посредством предвосхищения, зависит от того, что должно прийти как центр истории. Именно таков смысл «пророчества» в смысле возвещения будущего, и именно таков смысл фрагментов подобных тем, в которых Четвертое Евангелие указывает на пред-существование Христа48', — фрагментов, символизирующих потенциальное присутствие центра во все периоды истории.
Имея в виду эти коннотации термина «центр истории», мы можем сказать, что человеческая история, рассматриваемая с точки зрения са-мотрансцендирования истории, является не только устремленным вперед динамическим движением, но еще и тем структурированным целым, одна из точек которого является центром.
Там, где есть центральная точка, там возникает и вопрос о начале и конце того движения, центром которого она является. Мы не говорим здесь о начале и конце исторического процесса как такового. Это уже обсуждалось в разделе о предистории и постистории. Проблема здесь стоит так: «Когда началось то движение, центром которого является явление Христа, и когда оно придет к концу?» Ответ, конечно, не может быть дан в числовых терминах. Когда бы ни предпринимались подобные попытки, они опровергались самой историей — в отношении конца и историческим знанием — в отношении начала. Все расчеты приближающегося конца обращались в ничто каждый раз, когда рассчитанный день наступал, и все свидетельства о начале исторического времени (включая и библейские) бесконечно превосходились нашими знаниями о происхождении человечества на земле. Начало и конец в отношении к центру истории могут означать лишь начало и конец проявлений Царства Божия в истории, и ответ на этот вопрос детерминирован характером самого центра. История, которая является историей откровения и спасения, начинается в тот момент, когда человек начинает осознавать предельный вопрос своей отчужденной бедственности и своего предназначения эту бедственность преодолеть. Это осознание было выражено в тех древнейших мифах и обрядах, о которых имеются сведения, однако отметить некий определенный момент или определенную личность или группу никак невозможно. Конец истории (в том же смысле, в каком мы говорим о ее начале) наступает в тот момент, когда человечество перестает задаваться вопросом о своей бедственности. Это может произойти посредством внешнего прекращения существования исторического человечества по причине разрушения, вызванного космическими или человеческими факторами. Это может произойти и посредством тех биологических или психологических изменений, которые уничтожат измерение духа. Может произойти это и посредством той внутренней порчи в измерении духа, которая лишит человека его свободы и, следовательно, возможности иметь историю.
Когда христианство претендует на то, что событие, на котором оно основано, является центром истории откровения и спасения, оно не может обойти и тот факт, что существуют и иные интерпретации истории, притязающие на то же самое, — но относительно иного центрального события. Ибо выбор центра истории универсален везде, где бы история ни воспринималась всерьез. Центром национальных интерпретаций истории (зачастую в имперском смысле) является тот момент, в который возникает сознание призванности нации, будь то в актуальном событии или в легендарной традиции. Исход израильтян из Египта, основание города Рима и революционная война в Америке являются такими центрами отдельных историй. Они могут быть возведены в ранг универсальной значимости (как это произошло в иудаизме) или стать мотивацией имперских устремлений (как это произошло в Риме). Для последователей мировой религии центром истории является событие основания этой религии. Это истинно не только для христианства и иудаизма, но также для мусульманства, буддизма, зороастризма и манихейства. Имея в виду эти аналогии в политической и религиозной истории, мы задаемся неизбежным вопросом о том, каким образом христианство может оправдать свое притязание на то, чтобы быть одновременно и укорененным во времени, и иметь своим основанием универсальный центр проявлений Царства Божия в истории. Первый ответ, на который мы уже ссылались, это ответ позитивистский: это притязание является выражением мужества христианской веры. Однако этого недостаточно для той теологии, которая называет Иисуса как Христа центральным проявлением божественного Логоса. Христианское притязание должно обладать «логосом» — не аргументом в добавление к вере, но логосно-детерминированным объяснением веры. Теология такое объяснение дает, когда говорит, что на вопросы, подразумеваемые историческим временем и амбивалентностями исторической динамики, не было дано ответов ни в одном из других предполагаемых центров истории. Принцип, согласно которому выбираются политически детерминированные центры истории, является частным и не может утратить своего частного характера независимо от того, скользко бы он ни пытался империалистически стать универсальным. Это истинно даже и для иудаизма несмотря на универсалистский элемент в его пророческой самокритике.
Пророческие и апокалиптические ожидания иудаизма остаются всего лишь ожиданиями и не ведут к внутренне-историческому осуществлению, как в христианстве. Таким образом, после Исхода не видится никакого нового центра истории, а будущий центр является не центром, но концом. В этом пункте возникает фундаментальная и непроходимая пропасть между иудейской и христианской интерпретациями истории. Несмотря на все возможные демонизации и сакраментальные искажения центрального проявления Царства Божия в актуальном христианстве, весть о том центре, который
