символ преодолевает как эту возможность, так и, вместе с нею, амбивалентности языка. Именно здесь термин «Слово Бо-жие» получает свое конечное оправдание и характеристику. Слово Бо-жие — это детерминированное Духом человеческое слово. В этом своем качестве оно не связано ни с каким отдельным событием откровения, христианским или нехристианским; оно не привязано к религии в узком смысле этого термина; оно не связано с особым содержанием или с особой формой. Оно возникает везде, где Духовное Присутствие являет себя в индивиде или группе. Под этим воздействием язык оказывается за пределами как скудости, так и изобилия. Немногие слова становятся великими словами. Таков все время повторяющийся опыт человечества относительно священной литературы отдельной религии или теономной культуры. Но этот опыт выходит за пределы «священных писаний» всякой отдельной религии. Во всех произведениях литературы и при всяком употреблении языка Духовное Присутствие может охватить говорящего и возвести его слова до уровня состояния носителей Духа, преодолевая амбивалентность скудости и изобилия. Точно также он преодолевает амбивалентности отдельного и универсального. Всякий язык особен потому, что он выражает особенную встречу с реальностью, однако тот язык, который является носителем Духа, в то же время является и универсальным, поскольку он трансцендирует ту отдельную встречу, которую он выражает, в направлении того, что универсально, — то есть Логоса, критерия каждого отдельного логоса. Духовное Присутствие преодолевает амбивалентность неопределенности языка. Неопределенность неизбежна во всякой обыденной речи, поскольку существует бесконечное расстояние между формирующим язык субъектом (коллективным или индивидуальным) и тем неисчерпаемым объектом (любым объектом), которым он стремится овладеть. Слово, детерминированное Духовным Присутствием, не стремится овладеть всегда ускользающим объектом, но выражает единство между неисчерпаемым субъектом и неисчерпаемым объектом в том символе, который по самой своей природе является одновременно и неопределенным, и определенным. Он оставляет открытыми потенциальности обеих сторон созидающей символ встречи (и в этом смысле он неопределенен), но он исключает иные символы (и всякую произвольность символизма) вследствие уникального характера встречи. Еще одним примером силы Духовного Присутствия преодолевать амбивалентности языка является власть над амбивалентностью его коммуникативных и антикоммуникативных возможностей. Поскольку язык не может проникнуть в. самый центр другого «я», он всегда представляет собой смешение открытия и сокрытия, причем сокрытие создает возможности намеренного сокрытия — лжи, обмана, искажения и опустошения языка. Детерминированное Духом слово достигает центра другого слова, однако происходит это не в терминах определения или ограничения конечных объектов или конечной субъектности (например, эмоций); оно достигает центра другого слова посредством объединения центров говорящего и слушающего в трансцендентном единстве. Там, где есть дух, там преодолевается и отчуждение в терминах языка (как это показывает история Пятидесятницы). А если оно преодолевается, то преодолевается и возможность искажения естественного смысла языка. Имея в виду все эти аспекты, можно сказать, что амбивалентности человеческого слова преодолеваются тем человеческим словом, которое становится божественным Словом.
Чтобы преодолеть амбивалентности познания, божественный Дух должен преодолеть раскол между субъектом и объектом еще решительней, чем в случае языка. Раскол возникает, к примеру, в силу тех обстоятельств, что в любом когнитивном акте должны использоваться абстрактные понятия, и это приводит к игнорированию конкретности ситуации;
в силу тех обстоятельств, что приходится давать частичный ответ, тогда как «истина есть целое» (Гегель) и что приходится использовать те модели концептуализации и аргументации, которые подходят лишь для сферы объектов и их отношения друг к другу. Этой необходимости нельзя избежать на уровне конечных отношений, отчего возникает вопрос о том, существует ли иное отношение, в котором может быть достигнута целостность истины и преодолен «демонизм абстракции». Этого не сделать в диалектической манере Гегеля, претендовавшего на то, что он овладел целым с помощью включения всех частей в согласованную систему. Поступая так, он самым очевидным образом стал жертвой амбивалентнос-тей абстракции (не достигнув при этом той целокупности, к которой он стремился). Божественный Дух объемлет как целокупное, так и конкретное, однако при этом универсалии (а без них никакой акт познания невозможен) не избегаются, но используются лишь как средства для возведения частичного и конкретного к тому вечному, в котором укоренена как целокупность, так и уникальность. Религиозное знание — это знание чего-либо отдельного в свете вечного, а вечного — в свете чего-либо отдельного. Этого рода знание преодолевает амбивалентности как субъектности, так и объектности; это самотрансцендирующее познание и исходит из центра целокупности, и возвращает к нему. Воздействие Духовного Присутствия проявляется также в методе теономного познания. В рамках структуры субъект-объектного разделения наблюдение и умозаключение являются теми способами, посредством которых субъект пытается овладеть объектом, всегда оставаясь чуждым ему и никогда не имея уверенности в успехе. В той мере, в какой преодолевается субъект-объектная структура, наблюдение заменяется соучастием (которое включает в себя наблюдение), а умозаключение — проникновением (которое включает в себя умозаключение). Такое проникновение на основе соучастия — это не метод, которым можно пользоваться как угодно, но состояние возведенное™ к тому, что мы назвали трансцендетным единством. Такое детерминированное Духом познание — это «откровение», подобно тому как детерминированный Духом язык — это «Слово Божие». И как «Слово Божие» не ограничивается Священным Писанием, так и откровение не ограничивается теми опытами откровения, на которых основаны все актуальные религии. Признание этой ситуации стоит за утверждением многих теологов классической традиции (как католиков, так и протестантов), что и в мудрости некоторых нехристианских мудрецов присутствовала божественная Мудрость — Логос — и что присутствие Логоса означало для них — как и для нас — Духовное Присутствие. Мудрость можно отличить от объективирующего познания
Эстетическая функция культурного самосозидания человека ставит перед нами ту же проблему, что язык и познание: в поисках выразительности своих творений она наталкивается на вопрос о том, выражает ли искусство субъект или объект. Однако прежде, чем на этот вопрос начнут искать теономный ответ, возникает другой вопрос — вопрос об отношении человека как самоинтегрирующей личности к целостной сфере эстетического выражения: это проблема эстетизма. Как и предыдущий вопрос, он коренится в субъект-объектной структуре конечного бытия. Субъект не может преобразовать любой объект в «ничто кроме объекта», если будет пользоваться им для себя вместо того, чтобы попытаться проникнуть в него в воссоединении разделенного. Эстетическая функция — дохудожественная или художественная — создает такие образы, которые являются объектами эстетического наслаждения. Основой наслаждения является экспрессивная сила эстетического творения даже в том случае, если выражаемое безобразно или внушает ужас. Наслаждение эстетически сотворенными образами, дохудожественными или художественными, согласуется с созидательностью духа. Однако эстетизм, принимая наслаждение, устраняется от соучастия. Воздействие Духовного Присутствия, объединяющего субъект и объект, делает эстетизм невозможным.
Таким образом, на вопрос, что именно выражают искусства — субъект или объект, — мы должны дать очевидный ответ: ни то, ни другое. Субъект и объект должны быть соединены в теономном созидании Духовного Присутствия посредством эстетической функции. Этот вопрос касается оценки различных художественных стилей. В каждом стиле отношение субъекта и объекта различно; отсюда возникает вопрос, существует ли такой стиль, который был бы более теономным, чем другие, или какой стиль теономен в противовес другим. Выдвинуть такой постулат очень трудно, но сделать это необходимо. По аналогии с когнитивной функцией вопрос этот обычно задается в следующей форме: «Обладает ли определенная философия (к примеру, философия Платона, Аристотеля, стоиков или Канта) большей теономной потенциальностью, чем другие?» Ответом на этот вопрос должен быть и всегда был актуальный труд тех теологов, которые использовали ту или иную из этих философий в убеждении, что она более адекватна человеческой ситуации и более пригодна для построения теологии. Однако представляется невозможным
