Передав жене лопату, Бумба-Бумбелявичюс подошел к копилке.
– Ну, Марите, сколько сегодня накапало?
– Не густо, Йонитис…
– Меньше, чем вчера?
– Угадай… – опершись на лопату, улыбнулась супруга, обнажая крупные желтые зубы.
– Сотенка!.. А? Угадал?!
– Бери пониже…
– Девяносто девять?
– Еще ниже…
– Еще ниже?… Девяносто пять?
– Не угадал…
– Ой-ой-ой. Скверно, Марите!
– Перед твоим приходом девяносто второй пошел…
– Ангел ты, Марите!.. – Бумба-Бумбелявичюс хотел обнять и поцеловать жену, но на ее переднике чернело какое-то подозрительное пятно, а руки были испачканы. Сравнив свою трудолюбивую супругу с ангелом, будущий домовладелец подумал, что хватил через край, что для такой работы, как надзор за ломовиками и рабочими, нужен по крайней мере дьявол.
Молодая Бумбелявичене, по-деревенски повязанная платком, походила на клушку: согнувшись, она шныряла во все стороны, озираясь то вправо, то влево, выгребала из-под себя железяку или обрывок проволоки, путавшийся под ногами, и складывала в одну кучу: весь этот хлам Бумба-Бумбелявичюс продавал старьевщикам. Четвертый помощник чувствовал себя в собственных унавоженных владениях петухом, нашедшим жемчужное зерно. На этом основании он не столько работал сам, сколько осматривался и командовал.
– А как рабочие? Всё на том же месте возятся?
– Да вроде работают все время, – отвечала жена.
– Лентяи! – бормотал, глядя на бетонщиков, четвертый помощник. – Деньги, небось, подавай в срок. Придет суббота – выкладывай… А работают, как черепахи…
– Вот что, ребятки, – подходя к рабочим, бубнил нетерпеливый домовладелец, – я же объяснил – быстрей будет фундамент, быстрей будут деньги… А вам хоть кол на голове теши!
Когда со двора трогался воз с гравием, Бумба-Бумбелявичюс и тут не мог промолчать:
– Ну и нагрузил за пол-лита! Пожалел бы свою клячу, дружок. Ишь, как надрывается, дрожит, как овечий хвост.
А если ему попадалась телега мусорщика, он тоже вставлял словечко:
– Уважаемый, порожняком возвращаешься! Тебе что – самоуправление за запах платит?
Превратив свой надел в огромный карьер, смешав гравий с отборным мусором, сдобрив его ночным золотом, Бумба-Бумбелявичюс пустил участок под ячмень. Он не представлял, что вообще может уродиться на такой почве. Кроме того, четвертый помощник готовился отпраздновать новоселье и одновременно свадьбу.
– Я, – объяснял Бумбелявичюс Марите, – сварю из ячменя такое пиво, которое свалит всех гостей и убедит моих коллег, что я мастер на все руки.
Одно беспокоило его – часть надела, отведенная под сад, напоминала поле после усиленного артиллерийского обстрела. Некоторые ямы были так глубоки и широки, что следовало всерьез подумать, чем их засыпать: мусорщики и золотари, поняв, что Бумба-Бумбелявичюс без них не может обойтись, задрали нос, сговорились и потребовали вознаграждения за свой товар. Как Бумба-Бумбелявичюс ни пытался умаслить их, ассенизаторы были непреклонны. Не помогли ни уговоры, ни угощения. Перед четвертым помощником встал вопрос: или прекратить продажу гравия, или начать покупку мусора. И Бумба- Бумбелявичюс уступил.
Наконец настал долгожданный день. Около надела Бумбелявичюса, который он сам называл предприятием, остановилась пролетка. Из нее вылезли Спиритавичюс с супругой и верными помощниками. Увидев спешащего навстречу, скачущего по ямам зятя, Спиритавичюс удивился:
– Ну, знаешь ли, то да се… никогда бы не думал, что отдаю свою единственную дочь на свалку! Попахивает, зятек! – говорил Спиритавичюс, затыкая нос.
– Без навоза и урожая не будет, господин директор, – оправдывался Бумбелявичюс, целуя руку теще.
– Ну-ну, не мели, показывай свои владения. Давно хотел проведать, да дела не пускали. Как там говорится – рад бы в рай… Ишь ты, что он наворотил в этом курятнике… Есть, есть то да се.
Бумба-Бумбелявичюс провел гостей по собственной земле, теплой и мягкой, как пышный пуховик. Ноздри чиновников, тещи и тестя щекотал какой-то острый аромат. Правда, землей участок Бумбелявичюса мог назвать только человек с большим воображением. Это был попросту слой мусора, достигавший местами нескольких метров, свалка городских отбросов, стыдливо прикрытая тонким одеяльцем песка. Теплая от непрекращающегося гниения почва была пригодна для выращивания разных благ домашнего значения. Надел эксплуатировался в двух измерениях: горизонтально и вертикально. Часть его продавалась тачками и возами, как строительный материал, часть была завалена мусором и превращена в огород, часть засажена фруктовыми деревьями, кустарниками и цветами. Тут же стоял крохотный сарайчик с плоской крышей, под которой молодая чета наслаждалась медовым месяцем, строя в мечтах сказочные замки. У самого тротуара был забетонирован высокий фундамент для солидного дома.
– Ну и ну!
