Бледный лейтенант гусарского полка вытянулся по стойке смирно.
– Что тут произошло? Лейтенант, изложите суть дела.
– Дозвольте объясниться, господин полковник! – щелкнул каблуками Дзиндзиляускас.
– Пожалуйста…
– Когда я кончал военное училище… на выпускном вечере… их превосходительство президент государства, вручая мне саблю, повелел всегда защищать офицерскую честь…
– Так… знаю… далее… – не поднимая глаз от земли, кивал полковник Близгулявичюс.
– …Я сидел за столиком с барышней…
– Понятно… Продолжайте, – рубил слова начальник гарнизона.
– …Вдруг появился этот фрукт… и бессовестно взял мою даму за…
– За что?… – поинтересовался полковник, – Надеюсь, не за руку?
– Слово офицера, господин полковник, – оживился лейтенант. – Я потребовал извинения. А он нагло заявил…
– Что заявил, лейтенант?
– Сказал: «Скройся с глаз, красноногий!»
– Довольно!.. – удовлетворенно промычал начальник гарнизона. – Уточните еще одно обстоятельство.
– Слушаюсь! – звякнул шпорами лейтенант.
– А что же дама?…
– Дама?… Как бы тут выразиться… Поначалу смеялась… беспомощно смотрела на меня… потом, как вьюн, выскользнула из моих рук, слилась с толпой танцующих, помахала рукой и исчезла…
– Ясно!.. Достаточно!
– Тогда я, – продолжал давать показания довольный Дзиндзиляускас, – защищая честь мундира, не выдержал, стал следить за этим негодяем и, увидев его здесь…
– Вы поступили, как подобает офицеру… Состава преступления в ваших действиях не усматриваю… Можете быть свободны…
Из глубины коридора, ведущего в комнату с надписью «Messieurs», этот разговор слушали Спиритавичюс, Уткин и Пискорскис. Когда начальник гарнизона ушел с убийцей, они вылезли из укрытия и при. близились к самому младшему своему сослуживцу Пищикасу, который, увы, не подавал никаких признаков жизни. Оторванный от покера врач послушал пульс, осмотрел раны и велел везти раненого в больницу. Между прочим, заметил врач, такие случаи в Каунасе участились, но револьверные раны, особенно малого калибра, – сущие пустяки. Вытирая о полотенце руки, врач Блознялис скосил глаза на недвижимое тело пациента и поспешил к столу, за которым в поте лица трудились его партнеры, столпы общества.
Когда четверо широкоплечих кельнеров подняли с земли беспомощное, отяжелевшее тело Пищикаса, Спиритавичюс, достав из заднего кармана сюртука белый носовой платок, вытер пот и высморкал нос, чтобы никто не заподозрил его в мягкосердечии. Глядя на застрявшее в дверях тело своего чиновника, он произнес:
– Эх ты, Пищик-прыщик!.. Сколько раз тебе было говорено: женись!.. Была бы твоя, не носился бы, как кобель!.. Когда я вас, бараньи головы, научу жи-и-и-ить на свете, – зло посмотрел он на Уткина с Пискорскисом и опять высморкался.
– Ну и стыд, ну и стыд!.. – кусал губы Спиритавичюс. – Во что превратилось мое учреждение… А вы смотрите за своими!.. Бесятся ваши бабы! Не досмотрите – пеняйте на себя!.. Губят молодежь… Вот что!.. – он хотел добавить еще одну крылатую фразу, но махнул рукой и после грустной паузы подвел итог:
– Заварили кашу дамочки-благотворительницы!.. Теперь начнутся истории, объяснения, следствия, допросы… Хорошо, если выживет… А теперь, господа, марш по домам! Никакого толку от вас! Пе-ту-хи задрипанные!
Последний путь Пищикаса
Смерть чиновника министерства финансов в первый день наделала шума не только в столице, но и во всей Литве. Утренние десятицентовые газетки образно описали событие во всех подробностях. На первой полосе крупными буквами было набрано: «Пуля в мышцах высокопоставленного чиновника». Другая газета поместила описание под заголовком: «Кровь на благотворительном балу». Но так как газеты частенько пичкали читателей такими сенсациями и к ним привыкли, убийство это было очень скоро забыто.
Гибель Пищикаса, прикрытая флером романтики, больше всего потрясла знакомых покойника, особенно его сослуживцев – чиновников балансовой инспекции – и весьма обширные круги столичных красавиц. Коллеги усопшего вернулись с благотворительного бала в расстроенных чувствах, хотя персонал больницы уверял, что больной, возможно, выживет. Весть о его смерти ошеломила всех.
– Такой парень… такой парень… – говорил, вперив взор в дно чернильницы, Спиритавичюс. – Такой парень. Какой дьявол свел его с этим красноштанником!.. Подумаешь, офицер!.. Рыцаря на лбу носит; саблю ему вручил господин президент… Такому бы не оружие в руки, а кнут, и марш свиней пасти!..
– Он был человек фринципа!.. – бия себя в грудь, верещал Бумба-Бумбелявичюс. – Ей богу. Однажды в ресторане сцепились двое пьянчужек. Пищикас долго следил из утла за разворотом событий. Неудобно в конце концов!.. Литовец с литовцем, в независимой отчизне, в стольном граде… Лопнуло у него терпение: «Немедленно прекратите это безобразие! Вы мараете честь мундира». Но гуляки не унимались. Тогда покойник преспокойно встал, подошел к забиякам, схватил их за шиворот и так стукнул друг о друга, что они тотчас же успокоились и тихо опустились каждый на свое место. Вот каким был Пищикас, царствие ему небесное!
– Высокой культуры был… – глядя вдаль, цедил слова Пискорскис. – Прекрасно понимал гражданские обязанности. Был ли случай, чтобы этот человек не выполнил приказа господина директора? Не было такого
