прилавком я увидел старушку в белом халате, а помогала женщина, которая годилась ей в дочери.
— Бутерброд с сыром, пожалуйста.
— Какой сыр вы предпочитаете? Есть эмменталь, гауда, тильзитский.
— Пожалуй, тильзитский.
Дочь хозяйки стала разрезать булочку.
— Раньше, — заговорила старушка, — прямо из Тильзита привозили сыр и масло, до войны еще. Название у сыра старое, а города того нет больше.
— Ну почему же? Есть город. Называется только по-другому.
— Нет. Раз переименовали, значит, и сам город не тот уже. Камни да стены прежние, но никто из людей, которые там теперь живут, уже не называет город по-старому. Да они же и говорят по-русски. Так что совсем другой город стал. Сыр тильзитский — единственная память о старом городе, вкусный сыр, ничего не скажешь.
Дочь намазала булочку маслом, сверху положила два кусочка сыра. Передала бутерброд хозяйке, а та — мне. Дочь — ей было, по-моему, лет шестьдесят — мельком взглянула на меня, быстро и равнодушно, а старушка приветливо заулыбалась, протягивая через прилавок бутерброд.
— Булочки остались у нас? — спросила она у дочери. Та покачала головой. — Сходи, принеси десяток, нет, восьми штук хватит. Десять часов скоро, уже вряд ли кто придет за булочками к завтраку.
Дочь, как была — в белом халате, вышла на улицу, колокольчик на двери снова звякнул.
— Попить чего-нибудь не хотите?
— Да-да. Кофе у вас есть?
— Варить кофе нам не разрешается. Может, молока выпьете, а то, хотите, пахтанье есть.
— Пахтанье? Очень хорошо.
Она подала мне большую кружку с пахтаньем и соломинку.
— В конце года закрываем лавку. А открылись мы шестьдесят лет тому назад. Тогда еще муж мой был жив. Двадцать лет как он умер. Торговля нынче не идет. Жаль. Людям-то куда ведь проще забежать в магазинчик на своей улице, масла купить свежего к столу и прочего, чем три раза в неделю тяжеленные сумки из супермаркета таскать. А вы, наверное, погостить к кому-то приехали?
Я хотел ответить, да, приехал в гости, — чтобы избежать дальнейших расспросов, но подумал: зачем же врать этой милой старой женщине? И рассказал, ради чего приехал в Берлин.
Она засмеялась:
— Надо же, чего не бывает на свете! Писатель про картошку пишет!
— А картошку вы тоже продаете?
— Да. Но у нас всего три сорта, один крепкий, для варки, два — рассыпчатых. А раньше двадцать сортов продавали, картошку нам крестьяне привозили.
— Вам не встречался сорт, который называется «красное деревце»?
— «Красное деревце»? Нет, не слыхала. Странное какое название! Помню, в детстве, совсем я кроха была, тогда сорта разводили «рейхсканцлер», «графская корона», «синеглазка». В подвале у нас полно картошки было, крестьяне прямиком с полей везли. Четыре кучи картошки в подвале у нас насыпали, и еще гора угля там была. А позади картофельных куч каморка маленькая, там во время войны девушка одна пряталась. Родителей ее забрали, так они дочку соседке отдали, а та ее к нам привела, потому как у нас при лавке, там, на задах, подвал был. Да и прокормить девчушку нам ничего не стоило, в лавке, знаете, всегда кое-что оставалось, хотя в то время уже карточки на продукты ввели, за деньги ничего не покупали. У той девочки родители были не из простых. Отец — хозяин фабрики, на ней камертоны делали для настройки музыкальных инструментов. Вот и у девочки камертон свой был, в сумочке у нее лежал, в кожаной маленькой сумочке, раньше в таких бутерброды дети в школу с собой носили. В подвале она два года просидела. А ночью иногда по камертону ударяла — динь-динь! динь-динь! Звонко так в тишине разносилось. Это она со страху, в темноте-то. А мы тоже боялись, вдруг в доме кто услышит? Вот так все сидела в каморке, пока русские не пришли, два года просидела за деревянной перегородкой. В сорок пятом женщины от русских в нашем подвале попрятались. Которые за угольной кучей сидели, тех вытащили, ну и… На картофельные кучи иваны не полезли, те девчонки, что за ними спрятались, убереглись, а вот другие… — Старушка запнулась. — Девочка с тех пор немая сделалась, ни словечка от нее никто не слышал. — Она отвернулась и взяла с полки картонный пакет с пахтаньем. — Еще хотите?
— Спасибо, с удовольствием. Очень вкусно.
Зазвенел колокольчик, в лавку вошел молодой человек.
— День добрый! Йогурт, как обычно? Без вкусовых добавок?
Парень вытащил из ушей наушники. Хозяйка снова спросила:
— Йогурт, как обычно?
— Ага. И два банана, поспелее, если найдется.
Это был тот самый парень, который вчера вечером, когда я слушал басни по телефону, пришел с гоночным велосипедом на плечах. Высокий, подтянутый, лет двадцати пяти, с длинными, падающими на лоб добела выгоревшими волосами.
— Еще, пожалуйста, пятьдесят граммов льняного семени и связочку сушеного инжира.
— Одну минутку, сейчас принесу. — Старушка скрылась в подсобном помещении.
— Привет, — поздоровался парень. — Вы ведь тоже в пансионе живете? Я вас вчера видел, вы звонили.
— Верно.
— Я никогда не завтракаю в пансионе, дороговато для меня.
— А вы давно там живете?
— Месяц почти. Я тут на стипендии. А вы про картошку работу пишете?
— Как вы узнали?
— Все говорят, в пансионе то есть. Не секрет же. Или секрет?
— Нет.
— Еще я слышал, вы вчера тысячу единиц по телефону проговорили. Если верить девчонке с кухни, это у вас любовная история.
— Ну да, — сказал я. — Совершенно безумная история. — Я начал было объяснять: мой друг Тед, который уехал в Австралию, чтобы изучать обычаи и нравы аборигенов…
Но парень не дал мне договорить:
— Деньги можно вернуть.
— Что?
Он развязал рюкзачок, изделие умельцев с острова Бали, затолкал в него банку йогурта и бананы.
— Эти чудеса начались с появлением микрочипов, и только пессимисты от культурологии до сих пор ничего не поняли. Можете позвонить мне в институт часа этак через три. Вот номер, служебный. — Он достал карточку. — Позвоните, я дам вам еще один номер, но прежде мне самому надо его узнать. Причем этот номер действителен в течение одного дня, сегодня то есть. Вот сегодня и позвоните по нему. Не удивляйтесь, номер на краю света. Вам ответят, и счет за ваш разговор перепишут на тот номер, с которого вы им позвоните.
— Но каким образом? Откуда они переведут деньги?
Парень засмеялся:
— Придется пойти на подлость. Вы должны кого-то ограбить. Уж всяко найдется кто-то, кто вам задолжал, вот ему и позвоните. Можно, конечно, позвонить в какое-нибудь учреждение, например, в министерство финансов. Снимут деньги с их счета. Но разговор вам надо будет вести столько минут, чтобы набежало шестьсот марок. Так не забудьте, номер, который я вам дам, действителен только сегодня. — Он опять засмеялся. — Сим-сим, откройся!
— Быть не может.
— Может, может.
— Но как же это делается?
— Все вопросы — к умненьким мальчикам из компании «Телеком». Фокус называется звонок-бумеранг. Бросаете бумеранг, он летит по красивой такой кривой и возвращается, вы его ловите. Вы же в Австралию звонили, а не девушке.
