возвращают меня к жизни. Останавливаемся на автостоянке, Виктор берет меня за руку и ведет в небольшой ресторанчик, точнее — в ирландский паб. В День Святого Патрика здесь, должно быть, людно и распевают баллады. Сегодня же посетителей, если не считать нас, всего человек шесть.
Садимся за дальний столик, Виктор, ни о чем у меня не спрашивая, делает заказ. Удивительно: он будто бы знает, что здешняя обстановка и продолжительное молчание — именно то, что мне сейчас нужно. В который раз отмечаю, что он отличный парень, но после сегодняшней встречи с Уилфредом больше даже не задумываюсь о том, могу ли быть с Виктором. Боюсь, теперь у меня вообще отпадет охота делить жизнь с кем бы то ни было. Может, лучше оставаться одной? Заведу себе собаку или кошку, заработаю денег, куплю большой дом…
Блеклые картинки, возникающие в воображении, почему-то не радуют. Кривлюсь, не представляя себе, что мне делать. И вдруг вспоминаю мудрый взгляд чалой лошади и величавость Красавца. В душе зарождается какая-то новая, еще непонятная мечта, и приходит успокоение. Смотрю на Виктора совсем другим взглядом. Он мне подмигивает.
Приносят заказ. Два горшочка с неким мясным блюдом. Вдыхаю головокружительный аромат и полнее возвращаюсь к жизни.
— Что это?
— Рагу по-ирландски, — спокойно отвечает Виктор. — Подкрепись — и поймешь, что жизнь не настолько ужасна. — Он улыбается (и как Уилфред мог назвать эту добрейшую улыбку идиотской?!) и приступает к еде.
Беру с него пример. Рагу оказывается на удивление вкусным, и ко мне, как и пообещал Виктор, возвращается способность видеть мир не только в мрачных красках. Откидываюсь на спинку сиденья и чувствую, что пора поговорить.
— Прости меня за сегодняшнее, — говорю, смущенно глядя на Виктора.
Он изумленно вскидывает бровь.
— За что?
— За то, что я заставила тебя так долго ждать, за то, что вообще втянула в эту нелепую историю, — жалобным голосом протягиваю я.
Виктор успокоительно похлопывает меня по руке.
— Ладно. Главное, что с тобой не стряслось беды. Пока ты не вернулась, я все гадал: не сделалось ли ей дурно? Не плачет ли она где-нибудь под сараем?
Усмехаюсь.
— Не настолько же я слабачка…
Виктор кивает и слегка прищуривается.
— Но, как бы то ни было и что бы у вас с Уилфредом там ни произошло, по-моему, мы не зря все это предприняли.
Вспоминаю обвинения Уилфреда, и у меня вспыхивают щеки.
— А по-моему, еще и как зря!
Виктор приподнимает руки.
— Прости, но… мне было достаточно взглянуть на вас двоих единственный раз, и я понял: они по уши влюблены друг в друга. И разошлись явно по глупости.
Задыхаюсь от злости.
— Да, ты прав! Но сделанного не изменишь! Мы расстались, и пути назад нет!
Виктор усмехается, отчего я негодую пуще прежнего.
— Не вижу тут ничего забавного!
— Я не забавляюсь, а просто не понимаю, зачем искусственно создавать сложности там, где их нет.
— Если хочешь знать, в наших с Уилфредом отношениях сложностей хоть отбавляй!
Виктор не произносит ни слова.
— Сегодня я попыталась распутать этот клубок, но лишь усугубила положение! — восклицаю я. Меня передергивает. — Даже вспоминать страшно о нашем с Уилфредом так называемом разговоре!
Виктор молчит. Мне становится стыдно. Повышаю голос, что-то доказываю, как будто это он обратился ко мне с просьбой, а не я к нему. Вздыхаю.
— К тому же он теперь с Селеной… — добавляю гораздо тише.
— Уилфред сам тебе сказал, что он с ней? — спрашивает Виктор.
Качаю головой.
— Нет. Но тут и говорить нечего, и так все ясно — куда он, туда и она.
Виктор поджимает губы и задумчиво трет пальцем висок.
— Знаешь, сегодня я внимательнее понаблюдал за ними… По-моему, Селена для Уилфреда все равно что тень.
— Тень? — Нахмуриваюсь.
— Ну, он ее совершенно не замечает, а отделаться от нее, как от тени, просто не может.
Криво улыбаюсь.
— В том-то и дело, что никакая она не тень. От назойливой женщины при желании можно отделаться в два счета.
— Как? — спокойно спрашивает Виктор.
Нетерпеливо вскидываю руки.
— Как угодно! Разок поговорить с ней четко и жестко.
— А если слова не помогают? — спрашивает Виктор. — Не бить же ее?
На секунду-другую задумываюсь и хмыкаю.
— Не знаю… Кстати, огромное тебе спасибо. Ты так здорово сыграл свою роль!
Виктор улыбается.
— Я старался.
— Откуда ты знаешь про мою диссертацию? — изумленно спрашиваю я.
— Роланда мне все уши о ней прожужжала, — весело и беззлобно говорит Виктор.
— Серьезно?
— Мать тобой очень гордится.
— Нечем тут гордиться… — говорю я, грустнея при мысли о том, что я, в отличие от Лауры, не в состоянии порадовать маму тем, что в каком-то смысле дарит надежду на бессмертие. Дети не идут ни в какое сравнение с дипломами и научными степенями.
Виктор берет меня за руку и ободряюще пожимает ее.
— Вот увидишь — все наладится.
Качаю головой.
— Нет, теперь тут нечего налаживать. Я больше не буду ездить на ипподром.
Виктор хитро прищуривается.
— Серьезно? А мне показалось, что ты всем сердцем полюбила Джоан? И она тебя…
— Джоан? — переспрашиваю я.
— Лошадку, на которой ты даже не посидела, — объясняет Виктор.
— Джоан, — задумчиво повторяю я, снова видя перед собой удивительный взгляд лошади, даже чувствуя ее тепло.
— К тому же, если ты больше никогда там не покажешься, Уилфред поймет, что мы ему наврали. Догадается, что сегодня ты ездила туда лишь затем, чтобы напомнить ему о себе. Получится глупо.
Напряженно размышляю над его словами. Он отчасти прав. Но не повлечет ли за собой новая встреча с Уилфредом поток новых обвинений? Я подобного больше не вынесу.
Вспоминаю, как мы расстались, и чувствую себя бесконечно униженной. Но вместе с тем возгораюсь и другим желанием: доказать Уилфреду и самой себе, что я выше этих глупостей и что мне нечего скрывать. Если я перестану ездить на ипподром, он лишь уверится в том, что я бессовестная изменница. Но ведь это плод его воображения, только и всего. Уилфред, если ему подобные нелепости доставляют удовольствие, пусть, сколько его душе угодно, упивается своей бредовой выдумкой. Мне же надо жить дальше, не оглядываясь на него.
