— Конечно нет. Даже наоборот.
— Шоколадное молоко, — говорю я, приподнимая руку с одной из кружек. — Будешь?
— Холодное? — с улыбкой спрашивает Дэниел.
— Из холодильника.
— Тогда буду. С удовольствием.
Он берет кружку свободной рукой, делает несколько глотков, отставляет молоко в сторону и продолжает работу. Я сажусь на невысокий детский стульчик у окна, и на душе при виде мужчины, который занимается домашним делом, становится теплее.
— Когда возвращается Брэд? — спрашивает он, немного сдвинув брови.
— Скорее всего, сегодня. Или завтра. Его мать живет в Тоттенвилле. Ей восемьдесят один год — дышит на ладан.
— Диванчик можно перенести с ним, — говорит Дэниел. — Он не откажется?
— Брэд? — Смеюсь. — Да он для нас с Лаурой готов горы свернуть. Только мне не очень-то удобно дергать его по каждому пустяку.
— Разве это пустяк? — спрашивает Дэниел. — Где девочке спать, если в комнате нет ни дивана, ни кровати?
Пожимаю плечами.
— Со мной.
По лицу Дэниела скользнула едва уловимая тень. Впрочем, когда я присматриваюсь к нему внимательнее и задумываюсь об этом, решаю, что мне это опять всего лишь примерещилось.
— Ребенок должен спать на своем месте, в собственной комнате, — говорит он.
— У тебя тоже есть дочь или сын? — интересуюсь я.
— У меня? — Дэниел смеясь морщит высокий лоб. — Разве я похож на папашу?
Склоняю голову набок и задумываюсь, могут ли у такого, как он, быть дети.
— Если бы ты сказал, что ты отец, я бы не удивилась.
Дэниел качает головой.
— Нет уж, увольте. — Он кривится. — Роль воспитателя не для меня. Я вообще человек не семейный. Со мной только мучались бы — и жена, и дети.
— Ты что, никогда не был женат? — Делаю глоток молока.
— Был, даже дважды. Но не официально — жил с подругами гражданским браком. И первая, и вторая сбежали от меня, не выдержали и года.
— Верится с трудом, — говорю я, наблюдая, как искусно и легко он собирает детский шкафчик. — Ты сам говоришь: я мастер на все руки. Холостяку и противнику семейной жизни это ни к чему.
— Ошибаешься. Даже у противников семейной жизни есть матери, сестры, братья, у которых, что называется, не оттуда растут руки. Когда надоедает все — любимая работа, встречи с друзьями и со случайными людьми, — милое дело что-нибудь приколотить или, скажем, покрасить.
— Тем более если без этого зудят руки, — с улыбкой добавляю я.
— Вот-вот! — Дэниел кивает.
— Что-то тут не то… — задумчиво бормочу я. — Такое чувство, что ты просто обманываешь — и себя и других. И с ролью воспитателя прекрасно справился бы. Когда ты рассматривал фотографию Лауры, я заметила у тебя во взгляде…
— Давай поговорим о чем-нибудь другом, а? — резковато перебивает меня Дэниел.
Удивленно хлопаю глазами, решаю про себя, что эта тема для него почему-то мучительна, незаметно вздыхаю и киваю.
— Конечно.
По-видимому, он, хоть и сыплет шуточками, тоже носит внутри и пытается заживить некие сердечные раны, размышляю я, следя за его быстро и уверенно работающими руками. Может, это связано с теми подругами. И, не исключено, он, чтобы не мучиться, дал себе зарок больше ни с кем не сходиться, тем более не обзаводиться детьми. Слишком это больно — прикипеть к кому-то душой и внезапно остаться одному, уж я-то знаю…
Делается грустно. Наклоняю голову над кружкой и смотрю на светло-коричневую жидкость.
— А Лаура? — прежним бодрым голосом спрашивает Дэниел. — Когда она вернется? Сегодня?
Поднимаю на него глаза.
— Должна сегодня. В противном случае я не пекла бы пирог. Сама я к выпечке и сладостям равнодушна.
— А я нет, — с полуулыбкой говорит Дэниел. — В каком-то смысле все никак не расстанусь с детством. У родителей я третий ребенок, младший. Когда изредка появляюсь у мамы, она обращается со мной, как с мальчишкой лет двенадцати. До сих пор не может поверить в то, что я взрослый мужчина, что повидал такое, о чем детям лучше слыхом не слыхивать. — Он мрачно усмехается, а я задумываюсь, что значат его последние слова. Что довелось ему повидать? Какого хлебнуть горя? — Опять мы обо мне! — восклицает он. — Причем я сам же перевел разговор на себя.
Пожимаю плечами.
— И хорошо.
Дэниел качает головой.
— Болтать обо мне не интересно.
— Не интересно для тебя, а мне весьма и весьма любопытно, что за человек добровольно убивает выходной на мебель моей Лауры.
Дэниел бросает на меня быстрый многозначительный взгляд, но я не понимаю, что за чувства он выражает, и слегка хмурюсь.
— Этот человек не представляет собой ничего особенного, уж поверь. Лучше расскажи о себе. И о своей дочери.
— Гм… — Его поведение немного озадачивает. На миг задумываюсь, в самом ли деле он оказался на нашей улице случайно, но тут же отбрасываю бредовую идею. — Лаура… знает все буквы и цифры, для своего возраста неплохо рисует и лепит, в компьютерных играх весьма и весьма разборчива, но привыкла побеждать и вечно затевает что-нибудь немыслимое. — Мои губы при мыслях о малышке Лауре сами собой растягиваются в счастливой улыбке. Порой я представляю, что было бы, если бы я осталась совсем-совсем одна, без единой частицы Ричарда, и от ужаса блекнет весь мир вокруг.
Замечаю краем глаза, что Дэниел тоже улыбается какой-то странной задумчивой улыбкой, и присматриваюсь к нему внимательнее. Он ловит на себе мой взгляд и поводит бровью. Выражение его лица мгновенно меняется — становится несерьезно веселым, почти ироническим.
— А ты? — спрашивает он.
— Я? — Напрягаю память, вспоминая, о чем мы только что беседовали, и смеюсь. — Я рисую и леплю гораздо хуже Лауры. К компьютерным играм равнодушна. А затеять немыслимое… впрочем, тоже могу, но куда реже, от случая к случаю.
Дэниел покатывается со смеху, крепко вцепляясь в стенки шкафа, чтобы они не рухнули.
— Спасибо, что предупредила, — говорит он, насилу успокаиваясь. — Надеюсь, сегодня не такой случай и я уйду из этого дома целый и невредимый.
— Боишься, что мне взбредет в голову попускать петарды, прямо здесь, в этой комнате? — спрашиваю я, вертя в руках кружку.
Дэниел вновь от души смеется.
— Представляю! — Качает головой. — Если честно, я совсем не то имел в виду. О тебе мне хотелось бы узнать другое. Успешно ли ты лепишь из пластилина динозавриков, меня не очень интересует.
— Серьезно? — с наигранным удивлением спрашиваю я. — А что же интересует очень?
Дэниел пожимает плечами.
— Ну… где ты работаешь, чем любишь заниматься в выходные — так сказать, гораздо более приземленные вещи.
Медленно киваю. Разглагольствовать о своей работе у меня нет ни малейшего желания. Я устроилась в эту благотворительную организацию просто потому, что туда меня из жалости позвал отец одного товарища Ричарда, а сил и времени на поиски более приличного места у меня тогда не было. Пока нашу
