— Большая война будет, — твердила Марфа. — Я знаю. Сон видела. Большая черная птица сидела на крыше. Крылья были длиной в несколько саженей. А большая птица — большая война.
Ёвкениэ не удержалась и рассмеялась, прикрыв передником свои красивые зубы, когда Липкин со всей серьезностью согласился:
— Тогда другое дело, если птица такая большая. А почему меня одного берут на большую войну? Птица не сказала?
— Всех возьмут. Всех мужиков до единого.
— А потом и бабы пойдут воевать, так? — спросил Липкин.
— Упаси бог до такого дня дожить, — Матвей даже перекрестился. — Если бабы всей земли подерутся, считай, конец свету пришел.
Когда соседи ушли, Ёвкениэ притихла. Она прижалась к мужу и заговорила, всхлипывая:
— Опять уезжаешь, опять оставляешь меня.
Поезд подходил к Москве. Он долго полз мимо длинных товарных и пассажирских составов, стоявших на запасных путях. Липкин взял свой фанерный чемодан и приготовился к выходу. Увидев себя в зеркале в новом черном костюме и при галстуке, Оссиппа не мог не улыбнуться. Особенно смешным ему показался галстук. Впервые в жизни он нацепил на шею этот буржуйский пережиток.
Наконец поезд остановился. Выйдя из вагона, Липкин увидел, что вокзал украшен красными флагами, лозунгами. Прямо перед вагоном рабочие прикрепляли к стене здания огромный транспарант. Москва готовилась к Первомаю.
— Товарищ Липкин, с приездом!
Встретивший Оссиппу молодой человек взял у него фанерный чемодан и повел к коляске, ожидавшей во дворе вокзала.
Мягко покачиваясь на дутых шинах, коляска покатилась по булыжной мостовой. Липкина одолевал смех. Ишь каким важным господином он стал! Едет как барин!
— Куда мы едем?
— В гостиницу.
Гюллинг жил в гостинице, неподалеку от Кремля. Хотя Липкин был не в военной форме, о своем прибытии он отрапортовал Гюллингу по-военному.
— Наконец-то! — сказал Гюллинг, вставая из-за письменного стола, заваленного бумагами.
— Я нигде не задерживался, — начал оправдываться Липкин, здороваясь с Гюллингом за руку.
— Я не о том, — прервал его объяснения Гюллинг. — Просто мы вас очень ждали… Сейчас вы должны отдохнуть с дороги. Ваш номер рядом с моим. Потом прошу ко мне на завтрак.
Номер, приготовленный для Оссиппы, оказался просторной комнатой с высоким потолком с лепными украшениями. Обставлен он был так же, как и номер Гюллинга. Красивый письменный стол, круглый обеденный стол, широкая кровать, мягкие кресла. Все в номере казалось таким изысканным, что Липкин не мог найти места для своего фанерного чемодана. Наконец он пристроил его в углу в ванной. Потом Оссиппа не знал, где ему сесть. Очень уж непривычными показались ему мягкие кресла. «Для кого они, если не для нас?» — усмехнулся он и осторожно опустился в кресло. Ничего, сидеть в нем было удобно.
Завтрак был накрыт на круглом столе в номере Гюллинга. Овсяная каша, хлеб с маслом, кофе… Завтрак главы правительства Карелии!
— Я с детства люблю овсяную кашу, — заметил Гюллинг.
Гюллинг расспрашивал об обстановке на границе, о настроениях людей в пограничных деревнях и их жизни.
Сперва Оссиппа отвечал односложно, потом, видя, что Гюллинг хочет знать обо всем подробно, решил рассказать все как есть.
— Из Кеми до Ухты двести верст. Лошадей мало, людей тоже. Завезти удается лишь часть продовольствия. К тому же и бюрократы всякие мешают, и воровство случается, спекуляция… Так что положение неважное… А мы даже с контрабандистами не можем покончить, — запальчиво говорил Липкин, словно за столом был кто-то третий, виновный во всем. — У богатых все есть. И сахар, и мука. И кофе. Гляди, мол, народ. Из Финляндии все это. Вот такие дела, Эдвард Александрович.
— Пейте кофе. Остынет, — заметил Гюллинг, записывая что-то в блокнот.
Но Оссиппа уже не мог остановиться. Раз уж начал говорить, так надо сказать обо всем. И о том, что не хватает врачей и медикаментов, и о том, что в школах нет учебников, тетрадей…
Кофе они пили холодным.
После завтрака Гюллинг открыл свой портфель, взял какую-то бумагу, подержал в руках и сунул обратно. Походив по комнате, он вдруг спросил Липкина, что он думает о карелах, которые бежали в Финляндию.
— Бежали? Как сказать… Кто бежал, а кто нет. Ведь белые целые деревни угоняли, прикладами в спину толкали.
— А что вы скажете, если беженцы начнут возвращаться?
— Это было бы здорово! — воскликнул Липкин. — Большинство вернется с охотой. Люди нам нужны.
Гюллинг подошел к окну, из которого открывался вид на Кремль.
— Там сейчас решается этот вопрос.
— А Ленин сейчас там?
— Ленин болен.
— Ему лучше? Он скоро поправится?
— Если бы это зависело от нас…
— Я однажды собирался к нему, — сказал Липкин и рассказал, как в октябре семнадцатого года солдаты выбрали его в делегацию, которая должна была после боя с юнкерами пойти в Смольный и доложить Ленину о том, что их рота готова сражаться за революцию до полной ее победы. В том бою они это доказали. Но в Смольный Оссиппа не попал — он оказался в лазарете, где провалялся до марта восемнадцатого года.
Если бы Оссиппа сейчас мог побывать у Ленина, он столько рассказал бы… О вымерших деревнях, о том как угоняли женщин и детей, как убивали, грабили, жгли…
— Вполне возможно, что вопрос о беженцах будет решен завтра.
— Это было бы здорово! — ответил Липкин. — А меня вы зачем вызвали, товарищ Гюллинг?
Гюллинг загадочно улыбнулся.
— Дел у нас много, людей маловато. Знаете, когда я пробирался из Финляндии сюда, у меня и в мыслях не было, что мне придется стать главой правительства Карелии. Давайте подождем. Можете идти сейчас отдыхать. Вечером увидимся.
Оссиппа отправился гулять по Москве. Дошел до Охотного ряда, поглядел на лавки. Дальше побоялся уйти — в Москве недолго и заблудиться. Здесь была уже настоящая весна. Появились листики на деревьях. А там, на севере, откуда Липкин уехал всего несколько дней назад, еще лежит снег.
Оссиппа вернулся в гостиницу. Обед ему принесли в номер. После обеда он решил лечь спать. Что же делать? Раз велено отдыхать, так будем отдыхать.
Вечером его пригласили на ужин к Гюллингу.
Гюллинг рассказывал о положении в Финляндии. О белом терроре, о различных карельских обществах, о борьбе акционерных обществ между собой. О многих этих вещах Оссиппа знал по газетам, но Гюллинг приводил такие подробности, что Оссиппа заслушался. Наконец Гюллинг, видимо, заметил, что он увлекся, и подал Липкину кипу финляндских газет.
— Вот возьмите. Полистайте на досуге… А я займусь своими делами.
Оссиппа никогда не видел финляндских газет. Он с удивлением разглядывал рекламные объявления фирм и компаний, занимающие первые страницы газет. Стал просматривать заголовки статей…
«…Судьба Гавкина». Что же они; пишут о нем?
«…Гавкин бежал в Финляндию, но, затосковав по родине, вернулся домой. Большевики его сразу же арестовали, убили и труп утопили в болоте…»
