— Их давно здесь нет. Уже час, как ушли. Дурачье! Бегите. Может, поймаете.
Офицер выругался, выскочил из избы. За ним последовали и остальные бандиты. Мужики тоже выбежали из клуба, кое-кто успел забежать домой за ружьем, и вскоре вслед бандитам загрохотали выстрелы из дробовиков. Бандиты на огонь не отвечали. Видимо, торопились догнать Липкина и Матвеева.
— А теперь, браток, дай табачку, — сказал сосед Липкина, показав пустой кисет. — И еще тебе скажу: надо знать, когда можно стрелять, а когда нельзя.
— Это не Таккинен был? — спросил Липкин.
— Точно не знаю, но думаю, что он, — ответил мужик. — Пойдем ко мне, поужинаем.
Тем временем, пока Матвеев и Липкин ужинали, их спаситель привел старика, взявшегося вывести Липкина и Матвеева из деревни по известным ему одному тропам к железной дороге. Но прежде чем уйти, Матвеев решил сообщить о случившемся коммунистам села Руоколахти, куда сам он уже не мог добраться.
— Поездку в Екатеринбург, видимо, придется отложить, — сказал он, написав это письмо.
Рано утром из деревни вышли два паренька с сетями на плече и направились в Руоколахти. У одного из них в шапке было спрятано письмо Матвеева.
Волостной Совет Руоколахти помещался в брошенном доме. В просторной избе часто проводились сельские собрания. Во время собраний обычно горели две керосиновые лампы: большая висела под потолком, а маленькая, пятилинейная, стояла на столе перед секретарем, который вел подробный протокол собраний, записывая выступления чуть ли не слово в слово.
В этот вечер в Совете собралось всего одиннадцать человек, все члены партийной ячейки села. Когда расселись, секретарь ячейки Ермолов, высокий худой мужчина с черными усами, поднялся, оглядел собравшихся и взял со стола листок бумаги.
— На прошлом собрании мы уже обсуждали вопрос о положении в волости. Вот еще одно сообщение. Пришло оно, правда, из Тунгуды. Но оно касается и нас.
И Ермолов медленно зачитал письмо Матвеева.
— Да, это был Таккинен, кто же еще мог быть, — сказал он, прочитав письмо. — Выходит, слухи, которые тут ходили, будто он в Финляндии, нарочно распустили, для отвода глаз, так сказать. Это во- первых. Во-вторых, тот факт, что Таккинен действует открыто, говорит о том, что они готовы совсем распоясаться. Судя по всему, товарищи, дело принимает серьезный оборот, и теперь весь вопрос в том, кто нанесет удар первым, они или мы… Давайте выберем председателя и секретаря и обсудим вопрос по- серьезному.
— Да веди сам собрание, — послышался голос.
— Если вы не будете против, лучше я буду вести протокол, — ответил Ермолов.
Подумал ли кто-нибудь из коммунистов Руоколахти, обсуждая тогда этот вопрос, как тщательно будут изучать найденный в архиве десятилетия спустя протокол их собрания? Выступление каждого коммуниста было наполнено тревогой. Один из них рассказал, как незадолго до собрания он встретил в лесу своего односельчанина, который, по слухам, должен был быть в Финляндии. Тот остановил его и с ехидной усмешкой спросил: разве коммунисту не страшно ходить одному? Потом посоветовал идти и не оборачиваться. За деревом стояли еще двое с оружием. Пришлось идти и не оборачиваться. И на том спасибо, что в спину не выстрелили. А могли, конечно… О появлении бандитов сообщили и другие члены ячейки. Одни видели их сами, другие слышали о них. Ермолов торопливо писал, стараясь не упустить ничего. Правда, временами приходилось поправлять огонь в лампе, и на бумаге оставались масляные пятна от запачканных пальцев. Потом он взял сам слово и подвел итоги.
Он отметил, что обстановка становится все напряженнее. В деревнях образовалось как бы три лагеря. Первый — коммунисты, советские активисты, красноармейцы. Их мало. Бедняки на их стороне, но запуганы бандитами и живут в постоянном страхе, понимая, что открытая поддержка Советской власти может стоить жизни. Второй лагерь — это те, кто, устав от войн и желая обрести покой, ушел из деревень и скрывается в лесных избушках, занимаясь охотой и рыбной ловлей. Но многие из них волей-неволей оказываются в бандитских отрядах, так как этих людей легко запугать и к тому же они таятся в тех же избушках, что и бандиты. Третий лагерь — бандиты. Они становятся все нахальнее, уже проводят свои собрания в деревнях чуть ли не в открытую, обманом и угрозами заставляют крестьян вступать в свои шайки. На их стороне целый ряд преимуществ: они вооружены и терроризируют население; они грабят склады продовольствия и в пропагандистских целях распределяют награбленные продукты среди населения; у них есть люди и в советских органах, потому что в глухих деревушках на выборах в органы власти выдвигали людей прежде всего грамотных, и зажиточные мужики часто навязывали свою волю, заставляя зависевших от них бедняков голосовать за угодных им людей.
— И еще вот это… — Ермолов показал кипу брошюр и листовок, выпущенных белыми. — Бумага хорошая, слова красивые: «Братство, свобода Карелии, райская жизнь…» Это они умеют. А мы? А нам частенько не хватает времени, а то и умения рассказать народу об идеях революции, партии, о Советской власти. Мы все надеемся, что идеи революции ясны и благородны, что они сами собой дойдут до сердца народа. А надо людям разъяснить, что это такое, почему совершилась революция, к чему стремится. Советская власть. Конечно, мы ведем пропаганду, но пока ведем ее мало и чаще в больших селах, забывая об отдаленных деревнях…
В оценке положения в волости разногласий не было. Ермолов набросал проект резолюции и зачитал его:
— Пункт первый: срочно известить через нарочного губком и Карельский обком партии о фактах, выявленных на данном собрании. Пункт второй: просить прислать в волость вооруженный отряд для поимки бандитов и обеспечения безопасности населения. Пункт третий: незамедлительно вооружить всех членов волостного Совета и партийной организации. Пункт четвертый: задерживать и доставлять для допроса в волостной Совет граждан, вызывающих подозрение своим поведением, а также дезертиров и бандитов, которых удастся поймать. Пункт пятый: организовать в волисполкоме постоянное дежурство, с привлечением к нему всех членов партячейки, волостного Совета и милиции. Пункт шестой: в окрестностях подозрительных деревень провести разведку для выявления белобандитов, для чего направить туда помощника начальника милиции и двух милиционеров. Пункт седьмой, — Ермолов, поднял глаза. — К исполнению пунктов четвертого и шестого приступить немедленно. Пункт восьмой. — Ермолов переложил листок в левую руку и, размахивая сжатой в кулак правой рукой, отчеканил последний пункт резолюции: — На основании вышеизложенного можно заключить, что на территории волости развертывается контрреволюционная агитация со стороны Финляндии и создается гнездо контрреволюции. С этим необходимо вести борьбу, и как волостные, так и областные органы власти должны принять решительные меры для того, чтобы вскрыть этот гнойник. Потакание врагу не приведет к добру. Необходима революционная твердость…
Слушая Ермолова, все подтянулись, выпрямились.
Резолюцию одобрили единогласно. Ермолов переписал ее набело, и в ту же ночь один из коммунистов села вскочил на коня и поскакал на станцию. В кармане у всадника был протокол собрания партийной ячейки села Руоколахти, который он должен был доставить в Петрозаводск.
Ранние морозы принарядили берега широкой реки: облетевший голый березняк опушился инеем, размякшая от осенних дождей земля затвердела и, чуть-чуть припорошенная снежком, предстала перед желтоватым солнцем чистой и обновленной; толстые сосновые бревна причалов обросли сосульками и, заледенев от брызг, стали скользкими и блестящими.
Рано утром от деревни Совтуниеми отправились вниз по реке три вместительные лодки, переполненные красноармейцами, которые, отслужив свой срок, возвращались домой. Ребята были сонные, невыспавшиеся. Вечером в деревне на танцах веселились допоздна. Деревенские девушки, пришедшие провожать красноармейцев, были в праздничных нарядах. Женщины постарше глядели вслед отплывшим лодкам со слезами на глазах, растроганные мыслью о том, как обрадуются матери, увидев скоро возвратившихся сыновей. Лодки, уходившие все дальше и дальше, были как бы мостом, связавшим этих простых карельских женщин-матерей с незнакомыми им далекими русскими женщинами. Кроме того, лодки
