Так-так… И в какой же области вы, так сказать, самочинно специализировались? - Я увлекся критическими явлениями - опалесценцией в критической фазе, флюктуациями плотности и координации. Потом, естественно, стал работать с гелием-2 и со сверхпроводимостью. - Понятно, понятно. - Иван Фомич улыбнулся еще шире, и его маленькие глаза превратились в зоркие монгольские щелочки. Подольский понял, что Иван Фомич уже знает о нем либо от Орта, либо от Урманцева и расспрашивает совсем не для того, чтобы узнать еще что-то новое. В каждом вопросе чувствовался какой-то обидный намек. Может быть, поэтому ему и трудно было хорошо отвечать. Возможно и напротив, стеснение, которое он испытывал, превращало самые обычные деловые вопросы в нечто неловкое, неделикатное. Но скорее, источник смутного беспокойства находился вне Подольского. Михаил понимал, что одни и те же вопросы у разных людей звучат по-разному. Ведь и Орт расспрашивал его довольно подробно. Только ему отвечать было легко, свободно, даже как-то радостно. А Ивану Фомичу… «Наверное, это потому, что Орт не только большой ученый, но и умный, хороший человек, - подумал Михаил. - У этого же всякое отклонение от нормы вызывает недоверие. Но разве горный инженер, который увлекся физикой и хочет работать в близкой для него области, - близкой по влечению души, а не по соответствию дипломной квалификации, - патологическое явление? Нет… Скорее, этот маленький профессор просто не любит странных людей. А я для него странный…» - У вас есть опубликованные работы? - Три статьи. Две в трудах горного института и одна в инженерно- физическом журнале. - Да-да, я вижу… Только это скорее физико-химия, у нас же… Не знаю, говорили ли вам? У нас теоретическая физика вакуума… - Я знаю. Евгений Осипович говорил мне о каких-то криотехнических задачах. - Ах, вот как… Отлично, отлично… В НИИуглеобогащения вы попали по распределению? - Да. - И проработали два года… В какой области? - В самых разных. У меня не было постоянной темы… Так, передавали из одной группы в другую… - Значит, два года? И ушли по собственному желанию… Почему, интересно? - Скучно мне там было. - Скучно? - Иван Фомич тихо засмеялся. - А вы веселья хотели? Какое же на работе веселье. Работа - дело серьезное. Эх, молодежь… - Не веселья я искал, а настоящей работы. Творческой, которая… Ну, как бы это сказать?.. Чтобы гореть, что ли… - И вы пошли в цирк, - смех Ивана Фомича сделался чуть громче, но оставался все таким же корректным и невыразительным. Михаил хотел ответить, что попал он в цирк совершенно случайно. Просто представилась возможность осуществить интересную идею. Он хотел рассказать об этой идее, о своих надеждах и о том, как пытался поступить в различные физические институты, но, взглянув на Ивана Фомича, он тихо махнул рукой и встал. - Очевидно, я не подхожу вам… для работы. Извините за беспокойство. - Нет-нет! Что вы! Я же ничего вам не сказал. Да я и ничего здесь не решаю… Решает Евгений Осипович. Он вас взял на работу, ему и… В общем, вы приняты. Сейчас мы спустимся в кадры. Пусть готовят приказ. Раз Евгений Осипович наложил свою визу, директор подпишет. Взяв со стола анкету, копию диплома и прочие бумажки, Иван Фомич направился к двери. Но, не дойдя до нее, вдруг остановился и, обернувшись, сказал: - А вы, собственно, можете подождать меня здесь. Зачем вам в кадры идти? Пустая трата времени, - он засмеялся. - Лучше подымитесь в триста восьмую к Урманцеву. У него для вас письмо от Евгения Осиповича… Нечто вроде инструкции. Он у нас неугомонный, Евгений Осипович. Любит, чтоб все быстро, шумно, масштабно! Широкий человек! И увлекающийся… Ну, я побежал.
Михаил остался один в большом, отделанном под мореный дуб кабинете. Застекленные полки с книгами, картины и фотографии, четыре телефона, стол для заседаний и письменный стол, заваленный бумагами, книгами и всякими мелочами, - все говорило, что хозяин этого кабинета человек не только солидный и заслуженный, но и разносторонний, немного безалаберный и не простой, ох, не простой… Зазвонил телефон. Михаил не двинулся с места. Телефон продолжал настойчиво звонить. Михаил оглянулся по сторонам и нерешительно снял трубку. Но звонил не этот телефон. Он положил трубку на рычаг и взял другую. Спрашивали Орта. Михаил сказал, что его сегодня не будет. Он еще раз оглядел лакированные книжные шкафы, картины, висящие на белых шнурах, и пришел к выводу, что никогда не был в таком солидном кабинете. И почему-то вспомнил о своих мытарствах, когда ушел из НИИуглеобогащения… - Ну, кто же так поступает? - всплеснула руками мать. - Сначала подыскивают работу, договариваются, а потом уж подают заявление. Что же теперь делать будешь? Ведь взрослый уже, пора жить, как все люди. Он пошел в Институт физической химии. - Что вы кончали? - спросил инспектор по кадрам. - Физфак или химфак? - Горный институт. - М-да. Ну, что ж, оставьте ваши бумаги и… наведайтесь в конце будущей недели… - Я готов работать на любой должности, - сказал он профессору Забельскому из ФИАНа, - лаборанта, механика. Только бы мне разрешили самостоятельно экспериментировать. Профессор дал свой телефон и попросил позвонить дней через пять. Михаил позвонил, но ему сказали, что Забельский уехал в длительную командировку…
…Он попытался попасть на прием к директору Института химической физики, крупнейшему ученому и видному государственному деятелю, но секретарь направил его в теоретический отдел. Заведующий отделом окинул Михаила отрешенным взглядом и дал ему дифференциальное уравнение второго порядка… Потом Михаил совершенно случайно узнал, что профессор принял его за протеже одной знакомой. «Здорово я отшил этого «позвоночника», - сказал профессор, когда дверь за Михаилом закрылась. - По знакомству можно стать даже министром, но только не ученым». И профессор принялся искать очки, которые разбил неделю назад.
…Досадно и нелепо проходило время, дни сгорали впустую. Родители уже не спрашивали его, как прошел день и когда, наконец, он устроится на работу. А он чувствовал, что начинает сдавать. Он уже готов был пойти в первое попавшееся учреждение, чтобы снова два раза в месяц получать зарплату, спокойно возвращаться домой и не ловить жалостные и недоуменные взгляды. И, главное, не звонить. Не звонить по десять раз на день совершенно незнакомым людям, ссылаясь при этом на очень мало знакомых людей. Конец мучительному и неестественному существованию положила совершенно случайная встреча со школьным приятелем Тишкой Давыдовым в задымленной шашлычной. Михаил скупо и стесненно рассказал ему о своем патологическом невезении. Через неделю он уже работал в цирке. На «подготовку и разработку новых цирковых номеров, основанных на законах современной физики» (именно так было записано в бухгалтерской ведомости) отпустили большие средства. За три месяца Михаилу удалось оборудовать очень неплохую лабораторию, «В лучшем научно- исследовательском институте, - подумал он, - на это ушли бы годы». Его бурная деятельность довольно скоро нашла практическое выражение, обогатив программу известного иллюзиониста. К Михаилу стали относиться не только с уважением, но и с какой-то тревожной почтительностью. - А у нас ничего здесь не взорвется? - спросил заместитель директора по АХЧ, - Все-таки физика - дело опасное. - Я уже обещал не делать здесь атомную бомбу, - пошутил Михаил, - и постараюсь сдержать свое слово. Счастливый иллюзионист получил эффектный номер с «самозажаривающейся яичницей», а Михаил выявил влияние поля индукционной катушки на опалесценцию метана в критической фазе. Он даже подготовил небольшое сообщение. Но для публикации его в одном из научных журналов требовалось направление от учреждения и акт экспертизы. Цирк для этой цели явно не подходил, и Михаил спрятал статью в папку. А месяцев через восемь он нашел в американском журнале химической физики сообщение об аналогичных исследованиях. В первую минуту он огорчился, но потом успокоился. Зато от потаенного беспокойства и постоянного ожидания каких-то перемен избавиться было труднее. Казалось, что вся атмосфера насыщена тревогой и наэлектризована ощущением непрочности. Принимая от него непривычно большую зарплату, мать почему-то не радовалась и смотрела в сторону жалостливо и невесело. Теперь она никогда не спрашивала о его планах на будущее и сама уже больше не строила таких планов. Точно это будущее вдруг сгорело, и нужно было жить лишь единым днем, ни о чем не задумываясь. И сам он старался не думать о будущем. Может быть, потому, что оно рисовалось ему похожим на уже пережитые поиски и разочарования. Он знал, что переход к будущему лежит через некое понятие «устроиться», которое утратило для него условный абстрактный смысл и превратилось в символ бесконечных звонков и изматывающих разговоров. В то же время он и мысли не допускал, что осядет здесь, в цирке, надолго. Легче было обманывать себя надеждой, что подвернется случай, который сам собой все и разрешит. Кроме того, нужно было осуществить тот эксперимент, единственно ради которого он, как ему теперь казалось, пошел сюда. В успехе эксперимента было заложено многое. И прежде всего, от него зависела вера в себя. Иногда просачивалось темной водой сомнение: «А может быть, все правы, и никакой я не физик, а просто возомнивший о себе юнец, отлынивающий от настоящей работы?» Но работал он много. Едва успевал спать и торопливо, кое-как ел. И нужно было следить за научной литературой. Не реже одного раза в неделю он ходил в зал периодики Ленинской библиотеки, просматривал реферативные журналы, выписывал на карточки названия научных статей. И все же иногда такая жизнь представлялась ему странным запутанным сном. Тогда хотелось куда-то немедленно пойти, что-то кому-то объяснить, чтобы раз и навсегда поставить все на свои места. В ту или иную сторону разрушить, наконец, мучительное метастабильное равновесие. «Как хочется жить просто», - подумал он однажды, и эта мысль показалась ему одновременно мудрой и легковесной. Ом придумал эффектный трюк с твердой углекислотой, брошенной в аквариум, наполненный красной водой. Иллюзионист вынул такой аквариум из-под плаща. Клубился густой алый дым. Это было удачной заменой традиционных золотых рыбок…
…«Интересно, что делает сейчас Иван Фомич в отделе кадров? - пришла в растревоженную воспоминаниями голову мысль. - Наверное, исподволь ведет дело к тому, чтобы меня не взяли… Ну и пускай! Мне и в цирке неплохо. И зарплата высокая…» Но стало обидно. -Задумались? - спросил Иван Фомич. - Приказ уже на машинке. Так что можете приносить трудовую книжку. - Спасибо, - смутился Михаил. - Ну, за что тут благодарить! К Урманцеву заходили? Нет? Тогда идите сейчас. Евгений Осипович хотел, чтобы вы сразу же начали думать над его заданием. «Оказывается, он очень милый человек, - решил Михаил, выходя из кабинета Орта. - А я бог весть что надумал… Или у меня успел развиться какой-то комплекс неполноценности?» Сейчас он впервые поверил, что будет работать в этом большом теоретическом институте. До сих пор, из чувства самосохранения, он смотрел на это как на мыльный пузырь, который вот-вот лопнет. В нем поднялось радостное волнение, и чтобы как-то выразить нахлынувшее чувство, он быстро-быстро пошел по коридору и, что-то напевая, взлетел по лестнице на третий этаж. Но тревога не проходила. Она затаилась глубоко-глубоко и мешала безмятежно ощутить неожиданную радость…
…Урманцев встретил его приветливо, но сдержанно-деловито. Достал стопку белой бумаги и стал объяснять задание. - Вы знакомы с современными представлениями о структуре вакуума как некоего средоточия виртуальных частиц? - Очень отдаленно. Кое-что читал о творящем поле и довольно смутно представляю себе осциллирующий вакуум. - Для начала этого вполне достаточно… Так вот: мы хотим получить максимально чистый вакуум… - На меня ложится криостатирование объема? - Не перебивайте меня… Евгений Осипович хочет осуществить в таком вакууме мощный энергетический разряд… Он рассчитывает, что после этого свойства вакуума существенно изменятся. Понимаете? - Вакуум перестанет быть вакуумом за счет эквивалентности энергии и массы? - Дело не только в этом… Точнее, совсем не в этом. Вопрос стоит гораздо шире: о дуализме пространства-времени и массы. Это вам что-нибудь говорит? - Н-нет… Честно говоря, нет. - Не беда. Не все сразу. Пока от вас требуется только экспериментальное искусство и дьявольское хитроумие… Нужно убить сразу двух зайцев или поймать двух коней, хотя, если верить пословицам, это порочные методики… Вообще, поскольку глубокое охлаждение вакуумной камеры превращает ее в сверхпроводник, интересно попытаться использовать парение магнита для регулировки. Это дает жесткую взаимосвязь параметров тока сверхпроводника, объема камеры и напряженности конденсатора. Понимаете? - Нет. - Простите… Я-то уже над этим думал и формулировки у меня отштамповались… Смысл же ясен только посвященным… Просто камера будет представлять собой конденсатор. Одна обкладка - сверхпроводник, другая - магнит, пустота - диэлектрик. Отсюда напряженность есть функция объема, то есть по сути пространства. - Ясно! Понял!! Вот это да! - Мне тоже это кажется интересным… Помните у Киплинга? «Пора подаваться в свою стаю». Михаилу стало так хорошо, как давно уже не было. Даже чуть-чуть щекотало ноздри. Он с трудом заставил себя следить за нитью рассуждений Урманцева. Радость искала выхода и мешала сосредоточиться. - Как у вас прошел разговор с Иваном Фомичом? - неожиданно спросил Урманцев. - Разговор? Ничего… прошел. А что? Урманцев ничего не ответил. Михаил почувствовал себя уже не так радостно и безмятежно. Но был не в состоянии анализировать причину внезапного спада настроения. Чтобы преодолеть какую-то беспокойную внутреннюю паузу, он поспешил задать вопрос: - До какой температуры придется охлаждать камеру? - Одна тысячная градуса Кельвина. - Ух ты! Урманцев улыбнулся и как-то снисходительно и вместе с тем весело посмотрел на Михаила. И это было совсем не обидно, а скорее хорошо, по-свойски. - Та-ак… - протянул Урманцев. - Ну, да ладно, продолжим наши игры. Чертить вы, конечно, умеете? - Умею. - Вот и набросайте эскиз. Думайте, коллега, думайте, как говорил мой учитель Мандельштам. Кстати, имейте в виду, что полученное вами задание не сложнее, чем то, которое Рентген дал при первом знакомстве Абраму Федоровичу Иоффе. Но и не проще, - после недолгой паузы сказал Урманцев. - И это должно страшно льстить нам обоим. Усекли? - Усек! - улыбнулся Михаил. - Тогда вам повезло. - Да, здорово повезло, что я встретил Орта и вас! - Ну, в этом-то вы ошибаетесь! И вообще, вы мне кажетесь закоренелым индетерминистом. Что у вас было в институте по философии? Четыре? Очевидно, к вам были слишком снисходительны. Учтите раз и навсегда, молодой человек, Орт лишь ускоряет правильно текущие процессы, но никогда их не инициирует. Вы все равно пришли бы в настоящую науку… Вопрос только во времени, то есть мы не можем с достаточной вероятностью судить об очередности событий А и В, где А - время вашего первого соприкосновения с настоящим делом, а В - время вашего исчезновения как биологического объекта. Они рассмеялись. - Нет, кроме шуток! Орт в людях не ошибается. - Но он же меня совсем не знал! Он просто искал… создателя этого злополучного циркового номера! - Правильно. Он видел отлично сработанный эксперимент и захотел заполучить экспериментатора к себе в фирму. - А может, я склочник? Пьяница? Или… вообще подлец? Я, помню, хотел пойти к одному доктору в ассистенты, так он прежде чем дать окончательный ответ, обзвонил всех, кто имел со мной дело… - И не взял. - Не взял. - Были блестящие аттестации? - Нет. Хотел взять, но не смог. - А!.. Ну, у Орта так не бывает! И вообще людей он подбирает только по деловым качествам, все остальные свойства проявляются потом… К сожалению! Имейте в виду, юноша, у Орта великая душа, но он беззащитен против сволочей. Он теряется в их присутствии. Но хороших людей лелеет и в обиду никому не дает. Будьте хорошим человеком, и у вас будет великолепный шеф и отличный друг. Вы ведь хороший человек, Подольский! - Урманцев без тени улыбки смотрел прямо в глаза. - Кажется, хороший, - чуть помедлив, серьезно ответил Михаил. - Ну, сами себе мы всегда кажемся хорошими. - Нет, не всегда. Я иногда очень мучаюсь, когда чувствую себя нехорошим. - Отличный аргумент! Главное, очень последовательный и безукоризненно скоррелированный с вашей первой тезой, где утверждается, что вы хороший. - Единство и борьба противоположностей, - улыбнулся Михаил. Ему нравился Урманцев, и он не обижался, когда ловил в его словах оттенок насмешливого превосходства. - Ну, ладно. Пусть внутренние противоположности раздирают ваше единство, но над заданием подумайте. Приходите сюда в следующий вторник. Часов в десять. Вас примет Евгений Осипович. Он сейчас дома добивает свою монографию. Надеется закончить к понедельнику. Я думаю, что так
