И впервые за все это время - никакого ответа.
– Юп! Ты слышишь меня? Юп!
Вот так. Заварил всю эту кашу, затеял этот гестаповский эксперимент, притащил их сюда - а теперь в кусты? Подонок.
– Юп!!!
А может, его просто не пускают сюда? Сказал же он в самый первый раз: 'Я получил полномочия отвечать на любые твои вопросы'. Или что-то в этом роде. Может быть, теперь его лишили этих полномочий? По случаю прекращения эксперимента, например.
Тогда не остается ни одного шанса. Что же дальше? Дальше, - как ни смешно, но именно то, чего хотел от них Юп: просто быть людьми. Оставаться людьми до самого конца. А в сущности, что он делал, кроме этого? Ничего. Просто был человеком. И все.
Но этого оказалось так мало.
– …Я надоела, разве нет? Тридцать дней одна женщина рядом - тебе скучно, разве нет? Только не говори: ты невеста. Я невеста - о-ля-ля! Смотри сюда - мой туалет… под венок. Разве нет? Белое-белое. Снег. Мертвый снег. Я - невеста!
– Дениз, успокойся…
– Я невеста деревянного… как сказать? Дерево, Пиноккьо. Но зачем так? Зачем?
– Ты хочешь сказать - почему? (А действительно, не все ли равно несколькими часами раньше или позже их уберут отсюда…) Мы очень мало рассказывали друг другу о себе, о своем детстве. Но не так давно мне вдруг вспомнилась одна забавная вещь, и, если хочешь, я расскажу тебе.
Ну вот - капризно скривила губы, боится, что это просто увертка, чтобы уйти от ответа.
– Я был совсем маленьким, когда мы с мамой уехали на лето куда-то в Прибалтику. Берег Балтийского моря, понимаешь? Так вот, в нашей комнатке, которую мы сняли, висела на стене странная картина: загадочный лес - не настоящий лес, а такой, как в доброй - обязательно доброй, Дениз! волшебной сказке. А в этом лесу - два старых короля - черный и белый - с пепельными бородами и тусклыми коронами. И на ладонях у этих старцев лежит маленький сказочный мир. Ты понимаешь, Дениз? Целый мир, а может быть, только одно королевство. Крошечный, но самый настоящий город, а кругом лес, ниже новорожденной травки, а люди, наверное, такие малюсенькие, что разглядеть их могут только зоркие и добрые глаза мудрых королей. Осенью мы уехали, и я никогда больше не видел этой картины - это, конечно, была только репродукция; но все детство свое я мечтал о том, чтобы иметь такое же игрушечное королевство, крошечный живой мир, который можно рассматривать без конца, и никогда не надоест…
– А как называется? - неожиданно спросила Дениз.
– Эта картина называлась 'Сказка королей'.
– И это тебя грустит? - она засмеялась. - Тебе тоже нужна игрушка. Но это так просто. Надо просить мсье Юпа. Он подарит тебе сказку. Мы - два короля. Мсье Юп! Две бороды, две короны!
Глупенькая ты моя, ничего ты не поняла. Ведь это мы копошимся в игрушечном саду, но не на добрых руках лежит наш ненастоящий мирок.
Впрочем, когда любишь в первый раз, простительно быть дурой. Он вдруг вскинул голову и внимательно всмотрелся в ее лицо. Заплаканная осунувшаяся рожица, круги под глазами, да еще зелененькая оттого, что умудрилась облачиться в неимоверно алую, словно лоскут гриновского паруса, переливчатую тряпку.
– Рыбка-зеленушка…
Дернулся подбородок, глаза стали узенькими и гадкими:
– Еще одна сказка? Про рыбку?
Когда любишь в первый раз… А с чего это он взял, что она любит его? Ах, да, - условия были созданы… И еще это спокойное, удивительно правильно выговоренное:'Я люблю тебя' - той ночью, последней; непонятно только - от любопытства или со страху? Да и он хорош - самонадеянный красавчик. Поверил.
Странная сказка, ей тысяча лет: он любит ее, а она его - нет… А она его - нет. Опять литература.
А ведь ничего еще не потеряно, Дениз, и только подойти, и взять в руки твое лицо, и целовать, и тихонечко дуть на ресницы, и чуть слышно гладить начало волос на висках - и ведь будет все, ведь полюбишь, ведь никого еще не любила, не уйти тебе от этого, никуда не уйти, только и нужно-то - губы мои и лицо твое.
А у самого окна - небо, тускло-серое, словно огромный оловянный глаз.
Я люблю тебя, Дениз, я люблю тебя больше света белого, больше солнца красного. Я люблю тебя, но если бы у меня сейчас была граната, которой можно было бы взорвать к чертям собачьим весь этот мир, эту планету, - я швырнул бы эту гранату нам под ноги, Дениз. Говорят, любовь - чувство созидающее. Есть такая прописная истина. Но сколько бы я сейчас отдал, чтобы моя любовь стала адским запалом, тысячекратной водородной бомбой, способной разнести в клочья всю эту сверхразумную цивилизацию! Я не знаю, гуманно это или не гуманно - уничтожить целое человечество, ибо разум землянина не в состоянии решать такую проблему, от такой проблемы разум землянина просто-напросто свихнется. Но за такую гранату, за такую бомбу я, не рассуждая и не мудрствуя, отдал бы свою жизнь. И твою жизнь, Дениз.
Потому что мир, разучившийся любить, не может, не смеет, не должен существовать во Вселенной!
Индикаторный пульт диктофона. Лампочки - плотно одна к другой, словно оловянные солдатики. Сколько их? Сто на сто, не меньше. На звук шагов они отозвались голубоватым мерцанием, словно язык синего тусклого пламени лизнул пульт. Вот так. И сиди здесь до самого конца, ибо есть в столь любимой твоей мировой литературе четкий такой штамп, что настоящий человек умирает на боевом посту. Или на рабочем месте, на худой конец. Агитационно.
А на самом деле - чтобы не видеть злое и равнодушное лицо.
'Лицо твое и губы мои…'
Лампочки на пульте диктофона послушно мигнули. Синее, фиолетовое, лимонное.
Сколько еще бесконечных дней перед этим пультом, сколько еще лекций, рассказов, стихов, преданий, сколько еще просто вранья?
– У попа была собака.
Синее, фиолетовое, оранжевое.
Артем протянул руку и выдернул из гнезда одну лампочку. Бесцветный остренький колпачок, вроде тех, что идут на елочные гирлянды.
– И он ее таки любил.
Лампочка в его руках мигнула лиловым, потом - изумрудным. Вот оно что, реагирует на звук. И обходится без питания. Артем обошел сзади коробку диктофона, отыскал дверцу, поддел ножом - распахнулась. А внутри ничего.
Бутафория. 'Вам нужно дело…' Примитивное приспособление, с помощью которого создавалась иллюзия занятости делом. Хватит с него дешевых иллюзий!
Тоненький удивленный звон. Осколки лампочек щекочут руки, даже не. царапая кожу. А в дверях беседки - бесстрастный розовый лик анатомического муляжа. Явился-таки, гад. Явился как ни в чем не бывало.
А может, брякнуться перед ним на колени и плаката, просить, молить? Испокон веков боги любили, чтобы перед ними унижались, ползали на брюхе.
Ради Дениз можно вынести и это.
– Юп, я прошу тебя… У каждого эксперимента должны быть свои пределы. Границы разумного. Границы человечного. Вы же мудрые, добрые боги, Юп (ох!), и если в вас есть хоть капля благодарности за все, что мы для вас делали, - помогите нам вернуться домой.
Этого он боялся больше всего. Этой крошечной паузы…
– Ты просишь невозможного.
Стало даже как будто бы легче.
– Если вам необходим человек для дальнейших исследований - оставьте меня. Но верните на Землю Дениз.
– Вы получите все, что только сможете себе представить. Все, чего никогда не имели бы на Земле.
– Но здесь не будет Земли.
Юп не отвечал.
– Юп, я прошу тебя, поверь мне: у нас есть книги, Шекспир, Пушкин, Гете…
– Информация неполная и в большинстве случаев - заведомо ложная. Один эксперимент на живых людях даст нам больше, чем все литературные данные по вопросу человеческих эмоций. И, потом, не забывай, что я один доставил вас сюда, но не я один распоряжаюсь теперь вашей судьбой.
Не он один… Значит ли это, что, будь на то только его воля, он вернул бы их на Землю?
– Юп, старина, ты же был космолетчиком, ты должен помнить, что такое хотеть к себе домой. У тебя есть корабль, Юп. Насколько я понял, ты управляешь им один. Я прошу не о себе…
– Ты находишься на палубе этого корабля.
Артем судорожно раскрыл рот и хлебнул стерильного кондиционированного воздуха.
– Это прогулочная палуба нашего последнего космического корабля. Моего корабля. Как ты видишь, здесь можно создать любые условия, любую обстановку. Невозможно только одно: дойти до конца этого помещения, хотя оно сравнительно небольших размеров. Когда много веков тому назад этот корабль совершал регулярные рейсы к другим звездам, мы предпринимали целые путешествия… практически не сходя с места.
Ну да, белка в колесе. А как это выполнено практически - 'этого вы не поймете'.
– Тысячи лет назад, когда цивилизация на Земле только еще зарождалась, состав наших атмосфер был почти одинаков. Мы не рассчитывали, что сейчас расхождение будет столь большим, что вас придется содержать в специальной барокамере. На корабле легко можно было создать любые необходимые условия, но на поверхности планеты пришлось бы возводить специальное здание с комплексом сложного оборудования.
Юп видимо замялся.
– Для вас, всемогущих, это было плевым делом, - не удержался Артем.
– Это было бы действительно несложно… но никто не захотел за него браться. Мы МОГЛИ - и НЕ ХОТЕЛИ. Мы разучились создавать, в лучшем случае мы могли только воспроизводить. Тогда я предложил оставить вас на корабле.
– Значит, мы в космосе? На орбите?
– Нет. Корабль, правда, не был приспособлен для посадки на поверхность планеты, но он ведь был нам больше не нужен, и я использовал самые мощные антигравитационные установки, чтобы спустить его на одном из безлюдных плоскогорий нашей планеты. Последний наш корабль встал на мертвый якорь.
Ау, где ты, находчивый супермен? Все условия созданы - ты на чужом корабле, остановка только за тем, чтобы проникнуть в рубку, за каких-нибудь пару часов постичь принцип управления, затем нажать кнопку и ты летишь к Земле.
– А… если снова поднять его? - Господи, каким идиотским, наверное, кажется ему этот вопрос!
– Поднять? Но мы не располагаем столь мощным антигравитатором, который смог бы вынести на орбиту такую массу.
– А стартовать с поверхности?
– Ты даже не представляешь, что говоришь. Старт звездолета крейсерского типа сорвет атмосферу с поверхности планеты и уничтожит на ней все живое.
