– Вот так так! А что можно?
– Изложить факты капитану Рубченко, когда он придет сюда. Только факты. Долгонько же он собирается…
Верка сказал:
– Он обещал быстро прийти. Говорит, освободится и живой ногой явится.
Сур кивнул и посмотрел на часы. Я понял его. Он думал о Степке. Но кто разыщет Степку лучше, чем милиция?
Мы стали ждать. Сурен Давидович велел мне быть в кладовой, в сам пошел в стрелковый зал. Верка побежал во двор, чтобы высматривать капитана Рубченко. Я от волнения стал еще раз надраивать пистолет, только что вычищенный Веркой. Гоняя шомпол, заглянул в блокнот Сура.
Внизу листа было написано жирно и дважды подчеркнуто: «Почему все трое хватались за сердце?»
Он был прав. В пеньке хранится оружие, с конфетами передаются, предположим, записки, но почему все хватались за сердце?
И тут Верка примчался в тир с криком!
– Дядя Сурен, дядя Павел пришел!
Павел Остапович Рубченко - однополчанин и друг Сура. Раньше они дружили втроем, но третий, Валеркин отец, умер позапрошлой осенью. Для нас Павел Остапович был вроде частью Суре, и я чуть на шею ему не бросился, когда он вошел. Большой, очень чистый, в белоснежной рубашке под синим пиджаком. Он редко надевал форму.
– Здравия желаю, пацан!
Я сказал весело:
– Здравия желаю, товарищ капитан!
– Какие у вас происшествия? Пока вижу - проводите чистку оружия. Опять школой пренебрегаешь?
– У, такие происшествия… Вы Степку не видели?
Он Степку не видел. Тут заглянул Сур и попросил одну минуту подождать, пока он примет винтовки. Рубченко кивнул и покачал пальцем. Сур сказал «вас понял» и позвал меня оттащить винтовки. Ого! Рубченко не хотел, чтобы его здесь видели, следовательно, уже известно кое-что… Я выскочил, бегом потащил винтовки. Сур даже чистку отменил, чтобы поскорее выпроводить студентов из тира, и сам запер входную дверь. Теперь нам никто не мог помешать, а Степка в случае чего откроет замок своим ключом или позвонит в звонок. Наконец Сурен Давидович прикрыл дверь в кладовую, закурил свой астматол и показал на меня:
– Вот наш сегодняшний докладчик. Понял, Остапович?
Рубченко поднял брови и посмотрел довольно неприветливо. По-моему, каждый милицейский начальник удивится, если его притащат по жаре слушать какого-то пацана.
Сур покраснел и сказал:
– Алеша - серьезный человек. Рассказывай подробно, пожалуйста, - и открыл свой блокнот.
Я стал рассказывать и волновался чем дальше, тем пуще. «Где же Степка?» - колотило у меня а голове. Я вдруг забыл, как Федя познакомился с таксистом, какие слова они говорили у пенька. Сур подсказал мне по блокноту. Рубченко теперь слушал со вниманием, кивал, поднимал брови. Когда я добрался до разговора о конфетах - первого разговора, на проселке, - хлопнула входная дверь, протопали шаги, и в кладовую влетел Степка.
Мы закричали: «У-ру-ру!». Сурен Давидович всплеснул руками. Степан порывался с ходу что-то сказать и вдруг побелел, как стенка. «Что за наваждение, как нанялся он бледнеть! - подумал я. - Упустил он гитариста, что ли?»
Степка стоял у двери и смотрел в пол - как воды в рот набрал. Таким белым я его еще не видывал.
Наверное, Сур что-то понял. Почувствовал, вернее. Он быстро увел Степку под окошко, посадил на койку и налил воды, как мне только что. Степка глотал громко и выпил два стакана кряду.
– Набегался, хлопчик, - ласково сказал Рубченко. - Вода не холодная в графине? Напьешься холодного - раз-раз и ангина!
Степка и тут промолчал. Даже Верке-несмышленышу стало совестно - он заулыбался и засиял своими глазищами: не обижайся, мол, дядя Павел, Степка хороший, только чудной.
Сурен Давидович сказал:
– Степа тоже принимал участие в этом деле. (Рубченко кивнул.) После Алеши он тоже кое-что расскажет. Хорошо, Степик?
Степка пробормотал:
– Как скажете, Сурен Давидович.
Кое-как я продолжал говорить, а сам смотрел на Степку. Они с Суром сидели напротив света, так что лица не различались. Я видел, как Сур подал ему винтовку и шомпол, придвинул смазку. Сам тоже взял винтовку. И они стали чистить. Степка сразу вынул затвор, а Сур, придерживая ствол под мышкой, открыл тумбочку и достал пузырек с пилюлями против астмы. Я в это время рассказал про пустую поляну и про следы в одну сторону, а Рубченко кивал головой и приговаривал:
– Так, так… Не было следов? Так, так… Подожди, Алеша. - Он повернулся к Степке; - Ты, хлопчик, до самого города проехал в такси?
Степка сказал:
– До места доехал.
– Куда же?
– Въехал в ваш двор со стороны улицы Ленина. Через арку.
– Они тебя обнаружили?
– Я спрыгнул под аркой. Не обнаружили.
– Молодец! - горячо сказал Рубченко. - Ловко! Проследил, что они делали впоследствии?
В эту секунду Сурен Давидович щелкнул затвором и вскрикнул:
– Каковы мерзавцы! Патрон забыли в стволе!
Капитан повернулся к нему:
– Прошу не мешать! Речь здесь идет о государственном преступлении!
Во! Я чуть не лопнул от гордости. Говорил я им, говорил - шпионаж! Я страшно удивился, когда Степка швырнул винтовку на кровать и сказал тихим, отчаянным голосом:
– Сурен Давидович… Вон он, - Степка ткнул пальцем прямо в Рубченко, - он тоже хватался за сердце перед пеньком. Он - «Пятиугольник двести». Я видел.
Мы замерли. Мы просто остолбенели. Представляете? И капитан сидел неподвижно, глядя на Степку. Сурен Давидович прохрипел:
– Остапович, как это может быть?
Но капитан молчал. А Степка вдруг прикрыл глаза и откинулся к стене. Тогда Рубченко выставил подбородок и ответил:
– Объясню без свидетелей. Государственная тайна! - и опять уставился на Степана.
Он смотрел сурово, с уверенным ожиданием, словно Степка должен был отречься от своих слов. Но где там! Степка вскочил и выкрикнул:
– Объясняйте при нас!
Сур прохрипел снова:
– Остапович, как это может быть?
– Пустяки, пустяки, - ответил Рубченко и живо завозился руками у себя на груди. - Ничего не может быть…
А-пах! - поперек комнаты ширкнуло прозрачное пламя, щелкнула винтовка. Я ничего не понял еще, а капитан Рубченко уже падал со стула. Сурен Давидович смотрел на него, сжимая винтовку, и из стены, из громадной черной дыры, сыпался шлак. Дыра была рядом с головой Сура.
Говорю вам, мы ничего не поняли. Мы будто остолбенели. В косом столбе солнечного света блеснул седой ежик на голове Павла Остаповича - капитан падал головой вперед, медленно-медленно, в полной тишине. Только шуршал черный шлак, осыпая белую клеенку на тумбочке. Степке еще стоял с поднятой рукой - так быстро все произошло. Я еще без страха, будто во сне, смотрел, как капитан грудью и лицом опустился на половицы, как из-под его груди снова ширкнуло пламя, ударило под кровать, и оттуда сразу повалил дым. Потом Сур вскрикнул: «Остапович!» - и попытался поднять капитана, а Степка неуверенно взял графин и стал плескать из него под койку, откуда шел дым. Я очнулся, когда Верка закричал и закатил глаза.
Мне пришлось вытащить его в коридор. Он сразу перестал кричать и вцепился в меня, трясясь. У меня до сих пор синяки - так он крепко ухватился за мои руки. Я сказал Верке:
– Сейчас же прекрати истерику! Надо помогать Сурену Давидовичу. А еще гвардеец…
Он немного ослабил руки. Кивнул.
– Ты, может, домой побежишь? - спросил я.
– Я буду помогать, - сказал Верка.
– Нет, уходи домой, - сказал я, но это были пустые слова.
Верка по-детски, с перерывами, вздохнул и пошел за мной.
В кладовой остро пахло дымом. Павел Остапович лежал на кровати. Сур стоял над ним и жалобно говорил по-армянски, ударяя себя по лбу кулаками. Он совсем задыхался. Мрачный, но нисколько не испуганный Степка стоял набычившись и не смотрел в ту сторону.
Я прошептал:
– Степ, как это получилось? Он умер?
Степка дернул плечом. Я понял; умер. Но я все еще думал о случайном выстреле и поэтому хотел понять, как Сур, такой опытный стрелок, мог случайно выстрелить, доставая патрон из ствола?
Тогда Степка сказал:
– Смотри, - и показал куда-то вбок.
Я не мог отвести глаз от Сура и не понимал, куда Степка показывает. Он за плечи повернул меня к столу.
На столе лежал поразительный предмет. Он был ни на что не похож, только с первого взгляда смахивал на стальную палку. Стоило секунду приглядеться, чтобы понять - эта штука не стальная, и даже не металлическая, и не палка уж наверняка. Даже не круглая. Овальная? Нет, бугристая, будто ее мяли пальцами. Зеленовато-блестящая. На одном конце был черный, очень блестящий кристалл, а у другого конца выступали две пластинки вроде двух плавников. Несколько секунд я думал, что это сушеный кальмар - пластинки были похожи на хвост кальмара или каракатицы. В длину штука имела сантиметров тридцать.
