Все сидящие за большим столом дружно засмеялись.
Вопросов же ко мне было бесконечно много: спрашивали о родителях, о братьях, о сестрах, и о работе, и о географии.
— Определите долготу и широту города Москвы, — помню, предложил кто-то из дотошной комиссии.
Я подошла к карте, висевшей на стене, долго водила пальцем вверх по меридиану и вправо по параллели, наконец объявила. Все снова засмеялись. Но почему? Оказывается, перепутала долготу с широтой.
— Она же смущается, — вмешался представитель комсомола. Ударница она.
— Ну, если ударница… — шутливо протянул летчик, тогда скажи, девушка, в какую группу ты, собственно, желаешь поступить?
Я поняла, что «мычать» больше просто невозможно, нужно взять себя в руки и заговорить нормально, толково, иначе все рухнет, выгонят и только. Второй раз не позовут. Я вздохнула поглубже и сказала:
— Пилотом хочу быть!
— Э-э, какая шустрая, оказывается, а комсомол уверял, что она смущается. Сразу не куда-нибудь, в летную требует…
Кто-то из-за стола буркнул:
— Рановато, по возрасту не подходит, годок подождать надо.
Что за притча: из-за возраста меня в золотошвейки не принимали, из-за возраста из шахты на-гора выпроваживали и вот опять, когда я, сделав подлог, прибавила себе два года, опять по возрасту не подхожу?
— Пойдешь пока на планер…
— А что это такое?
— Не знаешь? Странно… Летательный аппарат. Ну как тебе попроще объяснить: самолет без мотора…
— Так, значит, я напрасно о моторе мечтала? — вырвалось у меня, я подошла к столу вплотную и заговорила быстро-быстро, обращаясь по существу лишь к летчику:
— Планер планером, а мне на самолет надо… Ведь я же очень, поймите, очень летать хочу…
— В этом году полетаете на планерах, понравится в летную группу переведем.
— Следующий!
Закрыв за собой дверь, я бессильно опустилась на кем-то любезно подставленный стул. Со всех сторон сыпались вопросы: «Ну, как там?», «Куда тебя?», «Строго спрашивают?».
Всю зиму мы занимались теорией. Трудно было совмещать работу и учебу на рабфаке, в аэроклубе. Но мы ухитрялись с Тосей и в кино сходить, и на танцы изредка. Театр оперетты шефствовал над нашей шахтой, и нам часто давали билеты на спектакли. Нашим кумиром был артист Михаил Качалов, я даже была влюблена в него. Старалась попасть на спектакли с его участием и тогда садилась поближе к сцене, слушая его бархатный голос, как завороженная.
Ранней весной стали мы ездить в село Коломенское на практику, туда, где когда-то холоп Никитка, соорудив себе крылья, прыгнул с высокой колокольни. Там с крутого берега Москвы-реки и парили на планерах. Конечно, по нынешним временам все делалось тогда весьма примитивно. Планер УС-4 устанавливали на крутом берегу, закреплялся штырем, в кабину садился курсант, а остальные спускались на склон, брались за концы амортизаторов, прицепленных к планеру, и по команде инструктора: «Натя-ги- вай!» — растягивали их, чтобы «выстрелить» сидящего в кабине безмоторного аппарата как из рогатки.
Чтобы побыть в воздухе две-три минуты, а остальное время так вот натягивать амортизаторы планера, я ездила в Коломенское, отработав смену в шахте, все лето, каждый день.
К осени на шахте уже в наклонном стволе в ноздри ударил уютный запах теплой сырости, малярки и лака. Добрый запах отделочных работ, верный признак того, что дело близится к завершению, рождал в груди приятные чувства. Ощущение чего-то праздничного, волнительного сопровождало нас и тогда, когда мы шли по почти готовому перрону станции. Кто-то заботливый тщательно выгреб и вымел еще накануне лежащий здесь строительный мусор, убрал с глаз все ненужное, уложил на пол фанеру и рубероид. Вот когда рождалась традиционная чистота московского метро! Первыми ее ревнителями были сами строители. И мы шагали по бетонному перрону осторожно, будто по зеркальному паркету. А ведь стены станции еще стояли «раздетыми». Еще несли и несли тяжелые ящики с электрооборудованием. Еще архитекторы и инженеры прикидывали, что где доделать. В общем, еще требовалась уйма труда, чтобы сказать москвичам: «Добро пожаловать!» Вчерашние арматурщики сегодня займутся облицовкой. Привычное явление для тогдашнего метро. Люди хотели возводить станции от начала до конца, осваивали несколько смежных специальностей. Начальник смены подвел нашу бригаду к одной из стен, возле которой стояли ящики с облицовочной плиткой, носилки с цементным, сказал:
— Вот стоит, понимаете, красавица. Наряд требует. Оденете ее до обеда?
— Конечно оденем!
— Дам распоряжение, чтобы цемент вам шел без перебоя. Договорились?
Со стеной мы управились досрочно и нам всем выдали талоны на ударный обед в шахтерской столовой. Вторую половину смены мы устанавливали красные мраморные плиты и полировали пилоны.
В октябре 1934 года в метро прошел пробный поезд из двух красных вагонов. Какое же было тогда ликование! Мы кричали «ура», пели песни, обнимались, плясали, бежали вслед за вагонами.
Первая поездка в поезде Метрополитена оставляет неизгладимое впечатление. Что творилось под землей 6 февраля 1935 года, когда строители «промчались» через свои тринадцать станций! А 15 мая 1935 года Московский метрополитен был открыт для всеобщего пользования. За ударную работу на метро Московской комсомольской организации была вручена высшая правительственная награда орден Ленина. Большую группу строителей метро тоже отметили орденами и медалями. Замечательной школой мужества, становления характера и закалки стал для нас Метрострой.
«Выходи за меня замуж!»
… — Ну хватит землю копать, пора браться за ум. Поступай-ка в институт, а пока, я договорился, поработаешь в редакции газеты «Труд». Должность не ахти какая, но зато будешь среди умных и образованных людей, глядишь, повлияют на твой партизанский характер, — заявил брат и отвез меня во Дворец труда на Солянку, где размещалась редакция.
И стала я читать письма рабкоров, читать да определять — в какой отдел отнести. Работа интересная, но мне не хватало коллектива энтузиастов «Комсомолстроя». Так что, «промучившись» в «Труде» четыре месяца, я удрала на строительство второй очереди метростроя, на шахту 84-85 — «Динамо». Только теперь стала работать слесарем по ремонту отбойных молотков и перфораторов, заодно и общественным библиотекарем при шахткоме, а вечерами занималась уже в летной группе. Рабфак и планерная школа были окончены — я получила среднее образование, являлась инструктором- планеристом.
В аэроклубе мы изучали теорию полета, аэронавигацию, метеорологию, «Наставление по производству полетов» и материальную часть самолета У-2. К весне по воскресеньям стали ездить с инструктором на аэродром в Малые Вяземы для наземной подготовки. Садились на Белорусском вокзале на
