– Да. Почему?
– Чтобы мы посчитали его погибшим, а тебя приняли за лишившегося рассудка идиота. Ясно?
– Так точно.
– Идем дальше. С панелью разобрались: ты выронил ее в процессе борьбы. А куда, позволь спросить, подевался твой приемопередатчик?
– Его сорвал этот гад…
– Да как ты мог?! – взвивается Белецкий. – У тебя же на боку висит нож – наше основное оружие! И ты позволяешь какому-то вонючему британскому кладоискателю вытворять с собой ТАКОЕ?!
– Не горячись, – останавливаю Костю. – Похоже, в команде «Одиссея», кроме кладоискателей, были и боевые пловцы высочайшего класса. Так что наш дебютант легко отделался. Скажи… – снова поворачиваюсь к Фурцеву, – он забрал приемопередатчик с собой?
– Н-не знаю, командир. Почему вы так решили? – хлопает он бычьими глазами и мнет в громадном кулачище полотенце.
Черт, нет страшнее зрелища, чем знак «У» на стекле «БелАЗа»!
– Потому, юноша, что на дне мной найдены все потерянные тобой вещи, кроме передатчика.
– Выходит, забрал. Сука…
– Слушайте, да объясните же, в конце концов!.. – опять взрывается Белецкий.
– Терпение, Боря. Итак, Игорек, получается, что тебя ловко обчистил тот британец, которого наверху все посчитали погибшим. Куда же он делся на самом деле?
Старлей мнется, не решаясь сказать самого главного.
Наливаю очередные пятьдесят граммов, подаю стакан. Выпив и бряцнув донышком об стол, он выдыхает:
– Лодка!
– Небольшая, – смотрю в его ясные глаза.
– Да. Но не сверхмалого класса, – соглашается он, – тонн на пятьдесят-шестьдесят.
– Кормой в нашу сторону, носом на северо-восток.
– Точно. И не у самого дна, а почти вровень с нами. Метров на пять пониже.
Друзья застыли со стаканами в руках. В глазах любопытство. А я с облегчением вздыхаю. Значит, не померещилось и с головой у меня все в порядке.
– Вы не шутите? Под нами лазила чья-то лодка? – оживляется всегда спокойный Устюжанин.
– Да какие шутки?! – хмыкаю я и подхватываю лежащую на постели панель.
Включив, вывожу на экран сохраненную в памяти картинку с ускользающей подводной целью. Покуда я не услышал о лодке от Фурцева – не верилось даже в показания умного прибора. Мало ли? Иной раз и техника глючит…
– Почему же молчали гидроакустики? – негодует Белецкий. – Почему на корабле не объявили боевую тревогу?
Устюжанин кривится:
– Гидроакустики не святые. А новейшие лодки малого класса вообще хрен услышишь.
– Я заглядывал к гидроакустикам, интересовался, – я выключаю и откладываю панель. – Они ничего не слышали.
– Немудрено, – соглашаются друзья, – слишком сильный был фоновый шум: наверху два норвежца, «Одиссей», наша машина; внизу – помпа. Разве в этой какофонии услышишь маленькую лодку?..
* * *
Непродолжительная командировка закончена.
В Москву нас возвращают тем же путем; на аэродроме пути-дорожки расходятся: отряд грузится в автобус и едет отдыхать в один из подмосковных профилакториев, закрепленных за «конторой», а меня приглашают в «черный воронок» и везут на Лубянку.
Шеф в кабинете встречает недобрым взглядом поверх тонкой оправы очков. Не пригласив присесть и роясь в лежащих на столе бумагах, он долго ворчит:
– Стареешь, Черенков, стареешь. Хватка ослабла, нюх не тот, достойной замены вырастить не можешь. Дожили! Наш доблестный «Фрегат-22» не в состоянии выполнить простейшую задачу по охране водолазов!.. Я вот что думаю: а не перевести ли твою команду на Каспий или в другую лужу? А что?.. Ты у нас целый капитан второго ранга, один из опытнейших боевых пловцов в стране, орденов – полна грудь. Как говорится, большому кораблю – большая торпеда. Судя по результатам – самое время на покой; тренером в лягушатнике поработать…
М-да. Профессионально он меня обламывает. Это товарищ генерал-лейтенант умеет. Правда, со своим Каспием он уже прилично достал – каждый раз заводит речь о ссылке, когда в моем отряде случается какой-нибудь прокол.
Старик невысокого роста, щупловат; седые волосы обрамляют лицо с правильными чертами. Его кожа тонка и почти не имеет цвета – наверное, от большого количества ежедневно выкуриваемых сигарет. Однако это внешность, не имеющая никакого отношения к внутреннему содержанию. Мой шеф при некоторых недостатках характера был, есть и будет хорошим профессионалом, получившим навыки и опыт в старой доброй контрразведке КГБ. О его способностях можно говорить часами, но я обойдусь короткой ремаркой: Сергей Сергеевич не имеет ничего общего с армейским служакой, для которого существуют лишь два мнения – свое и неправильное. Иногда он может наорать, вспылить и даже влепить взыскание – в девяти из десяти случаев это произойдет заслуженно; а в десятом, осознав свою ошибку, он не побрезгует извиниться и пожать руку.
– Сергей Сергеевич, по правде сказать…
– Честный человек, Евгений Арнольдович, никогда не употребляет выражение «по правде сказать». Он всегда говорит правду!..
Ага! Таким, как вы, товарищ генерал, правду вообще лучше говорить из танка. Надежнее будет, потому как в нашей самой справедливой, демократичной и свободной стране закон правит один: сильный поедает вкусного.
Короче, завелся старик. Даже по имени-отчеству величает, что происходит по великим черным пятницам. Что же у нас за страна такая? Своих родимых граждан власть гробит пачками, а из-за одного паршивого англичанина каждый нерв готова вытащить плоскогубцами. И никуда ведь от этого сволочизма не деться, ибо коллективная глупость возрастом в несколько сотен лет называется традицией и должна пользоваться всеобщим уважением.
– Чего молчишь?
Ну, слава богу – выговорился. Отдохнуть захотел, меня послушать.
– Жду своей очереди, товарищ генерал.
– Она подошла. Рассказывай.
А вот хрен вам, Сергей Сергеевич, и еще раз хрен вместо отдыха и послушать. Читайте…
– Все подробно изложено в отчете, – кладу на стол несколько скрепленных стандартных листков.
– В отчете… – кривит старик тонкие губы, надевает очки, двигает к себе мою писанину и нехотя пробегает первые строчки.
К началу второго листа в его глазах появляется интерес, а к началу третьего он предлагает мне сесть. К четвертому радостно потирает ладони…
Да, Сергей Сергеевич, вы становитесь предсказуемы. Неужели вместе со мной стареете?!
Финал моего опуса он дочитывает, бегая по кабинету.
Все, ознакомился. Стоит и пристально смотрит в окно. Потом перемещается к большой карте; поправив очки, изучает Баренцево море.
– Как ты любишь приговаривать?.. Интересно девки пляшут? – по-доброму усмехается старик. И, бросив на листок очки, задает коронный вопрос: – Уверен?
– На девяносто два процента.
– А восемь куда дел?
– Оставил на погрешность видимости из-за фитопланктона.
Сквозь довольную улыбку звучит серьезный голос:
– Много ли народу знает о вашей встрече с неизвестной лодкой?
