совсем другое — возможный убийца! И нужно не выдать ни подозрений своих, ни цели допроса. Более того, поначалу успокоить Ладжуна, который наверняка встревожен предыдущей встречей. Ведь если энский эпизод прикрывает «Терек», то интерес следователя к Энску должен вызвать панику.
За Дайнеко группа волновалась напрасно. Он был сама естественность и благодушие и легко согласился с Ладжуном. когда тот, нервно сглотнув, произнес заготовленную фразу:
— Время идет, дело пора закрывать.
— С тем сегодня к тебе и намеревался. Сроки истекают, основное мы в общем прояснили, осталось немного дочистить, и распрощаемся. Любопытно, Юра, будешь меня вспоминать добром или худом?
В ответ полились заверения в вечной любви, затем разговор незаметно потек иным руслом (надо ж напоследок потолковать по душам): каково будущее Юрия Юрьевича, как вести себя в суде, сколько могут дать за его «художества». Юрий Юрьевич стонал и маялся при мысли о грядущей расплате и охотно переключился на любимую утешительную тему: жизнь в прошлые годы, победы над женщинами, дурачье, которое он водил за нос и ощипывал.
Михаил Петрович выжидал и подавал короткие реплики, осторожно направляя беседу. Он и раньше знал, что в многослойности Ладжуна есть неведомые глубинные пласты, и не надеялся вскрыть их, обладая всего лишь догадкой, но не доказательствами. На первый раз достаточно было убедиться, что не зря он подозревает Ладжуна в убийстве на «Тереке». Для этого следовало атаковать в точно выбранный момент.
— Сегодня нужна до-олгая подготовка, — предупредил нас Михаил Петрович. — Дам ему расслабиться, поболтать, распустить хвост. Когда речь зайдет о пароходных путешествиях, включайтесь. Тут я кину внезапный вопрос, и посмотрим, какая будет реакция.
… Прошло часа два, прежде чем в наушниках прозвучала фраза Дайнеко.
— Ты, видно, больше любил путешествовать по воде.
Вместо традиционной команды: «Мотор! Камера!» Виктор Виноградов хлопнул по спине кино — и звукооператоров: давайте!
— Да-а, плавать-то я люблю. Мои похождения можно назвать «Морской дракон». Я люблю морские книги, недавно я читал про американскую подводную лодку…
Дайнеко, служивший некогда на флоте, компетентно обсудил с ним книгу, снискав завистливое почтение Юрия Юрьевича.
— Ну хорошо, а с чем у тебя связана эта склонность?
— К морю?
— Да.
— Не знаю. Люблю! Я готов умереть на море, хоть сейчас. Люблю я шторм, бурю. Чтобы ей наперекор идти. Бороться чтобы с ней. Люблю, чтобы волны большие. Так бы и любовался!
— Значит, преодолевать стихию морскую?
— Во-во. Если б не этот век, я бы пиратом стал.
— Под черным флагом.
— Да! Уважаю моряков и люблю. Не то, что там романтика… а в общем-то и романтика. С детства я их уважал. И сам с детства плаваю. Мне дома говорили, что утону. Я был как щепка, мог плавать целыми днями…
— Выходит, когда ты назывался капитаном дальнего плавания, это было осуществлением детской мечты?
Юрий Юрьевич просиял искренней улыбкой — в сердце тронули чистую струну. Возможно, единственную.
— А на «Тереке» не доводилось плавать? — беспечно уронил Дайнеко.
Ни разу мы не видели Юрия Юрьевича столь обмякшим и безоружным. Момент был выбран точнее некуда! И все же по мечтательному его лицу не скользнуло ни облачка. Веки не дрогнули! Лишь какие-то секунды ему понадобились, чтобы перестроиться и ответить. Он задумчиво оглядел свое правое плечо, — неведомо для себя повернувшись к камере, — и дунул на невидимую пушинку. Но та, вероятно, не исчезла; тогда он снял ее пальцами, отвел в сторону, проследил, как она медленно падает вниз.
И поднял к Михаилу Петровичу полное лицо с невинными глазами:
— По-моему, нет, — безукоризненная равнодушно-небрежная интонация. Только голос севший, с хрипотцой, да с излишним упором на «о».
— Каков?! — спросил Дайнеко, отпустив Ладжуна. — А ведь был он на «Тереке», был, негодяй!
«Терек» находился в очередном экскурсионном рейсе и на днях прибывал в Москву. Состав команды остался прежним.
У причала Северного речного порта теплоход встречали Дайнеко и съемочная группа.
В убийстве Титовой существовали две загадки.
Во-первых, в соседних каютах за тонкими звукопроницаемыми переборками находились пассажиры. Если бы женщина хоть раз крикнула, они почти наверняка услышали бы. Однако люди не слыхали ни криков, ни шума борьбы.
Во-вторых, согласно протоколу осмотра, окно и дверь каюты были заперты изнутри. Каким же образом преступнику удалось просочиться наружу?
Расспросив команду, Дайнеко собирался получить хотя бы предположительные отгадки. И, кроме того, показать команде ключ из обширной связки, что изъяли при аресте у Ладжуна. На ключе имелась надпись: «Сделано в Венгрии». А именно в Венгрии по советскому заказу построили «Терек».
(Несколько раньше, «запеленговав» интерес Ладжуна к большим денежным сейфам, Дайнеко решил с помощью экспертов установить, нет ли среди «коллекции» ключей от сейфов. Таковых не оказалось. Ключи были мебельные и дверные, и для чего их Юрий Юрьевич использовал, понятно. А изготовленный в Венгрии походил, по мнению специалистов, на ключ от корабельной каюты. И так как «Чернышевский» тоже был родом из Венгрии, то с ним Дайнеко тогда и связал этот ключ.)
Работа на «Тереке» началась с одноместной каюты № 15 — бывшей каюты Титовой.
— Скажите, как взломали дверь в тот день?
— Каюта № 15 вскрывалась после того, как… — деревянно начал помощник капитана, покосился на оператора и умолк.
— Не обращайте внимания, пока пробуем аппаратуру, — слукавил оператор. — Рассказывайте.
— Ну, мы с капитаном спустились вниз. Попытались ключом — не поддается: замок не заперт, не замок держит, чувствуем — закрыто на задвижку. Тогда я ударил плечом, и она отлетела.
— Понятно. Задвижка восстановлена в прежнем виде?
— Да… боцман привинтил потом обратно.
Дайнеко позвякал задвижкой в раздумье: нет, при всем желании снаружи ее не запрешь.
— А в каком положении находилось окно?
— Поднято и на защелке.
(Защелка, естественно, тоже приспособлена для запирания изнутри.)
— Как у Агаты Кристи, — шепнул кто-то.
— Сейчас проверим, — отозвался Дайнеко, опуская окно. — Снимайте. Проводится следственный эксперимент.
Он застелил столик у окна газетой.
— Пожалуйста, наступайте только на газету и руками на за что не хватайтесь. Вылезайте.
Помощник капитана легко перемахнул на палубу.
— Отлично. Оттуда протяните руку, заберите газету. Так… Задерните шторки… Отлично. Теперь снаружи толкните раму вверх… Не получается? А посильнее?
Помощник двинул посильнее, рама пошла вверх, запорное устройство щелкнуло и встало на место.
— Вот вам и тайна запертой двери, — весело сказал Дайнеко. — И никакой Агаты.
Он пригласил для разговора боцмана.
— Если я вам представлю несколько ключей, вы узнаете среди них ключ с «Терека»?
— Как я свой не отличу? Конечно, отличу.
— Ну, пожалуйста, вот они разложены.
Боцман обежал взглядом рядки ключей и ткнул пальцем в тот самый.
— Наш.
— Без ошибки?
— Даже не сомневайтесь. Можно, между прочим, конкретно сказать, от какой двери. По дубликату.
Принесли дубликаты. Ключ из связки Ладжуна был безусловно того же образца, но в точности ни с одним дубликатом не совпадал.
— Вон что! Выходит, от двадцатой он, — рассудил боцман. — Тот один остался.
Ключ и в самом деле подошел к двери двадцатой каюты. А в книге регистрации выдачи ключей имелась пометка, что в интересующем нас рейсе пассажир ключа не сдал и в ход пустили запасной.
— Значит, поймали его все-таки? — спросил боцман. — Бандита, который из двадцатой?
— А какие у вас основания подозревать именно его?
— Ну, первое, что он драпанул спешно.
— Тому есть свидетели?
— Даже я сам конкретно.
— Расскажите, пожалуйста.
— Во время прихода в Ярославль — это утром рано — мы только пристали, и он хотел спрыгнуть. Я его воротил. Когда пришвартовались, он выбежал первым… Молодой человек, одет в коричневое пальто джерси, сам темный, лет 35.
— И больше вы его не видели?
— Больше не видал. К отплытию он не воротился. Впоследствии проверили, что билет у него был до конца рейса.
— А раньше он не привлекал вашего внимания? Подозрений не вызывал?
— Раньше — нет… прошу извинения, правда, перед Тутаевым он привлек внимание.
— Чем же?
— Значит, так. До захода в Ярославль мы спускались с капитаном в рубку. Смотрим, у бортика человек, на палубе. Капитан спрашивает: что ты здесь делаешь, почему не отдыхаешь? Он отвечает: душно, и мне нехорошо, сейчас пройдет.
— У бортика на какой палубе?
— На нижней.
