— Смотря на какое время, — отзывается шофер.
— А через сколько вы там будете?
— Да не скажу пока, у пассажиров заезд тут в городе.
— Да?.. — Девушка на секунду теряется. — Тогда свяжитесь со мной попозже, может, все-таки успеете…
— Куда их понесло? — хмурится Знаменский.
— Решили что-то переиграть… Эх, как бы чистенько мы их взяли на Щелковском шоссе!
— Александр Николаевич, Арутюнова-то, водителя, предупредить бы… хоть намекнуть, чтоб остерегался! — умоляет старшая.
— Любой намек они поймут раньше него. Теперь уже спросить, где именно он едет, и то небезопасно.
— Саша, выход должен быть! Думай!
Томин шагает из стороны в сторону.
Думай… думай… думай… — Останавливается. — Он из какого парка?
— Из первого.
— Данилов, зови Кирпичова! Галина Сергеевна, они сейчас поговорят, а вы прервите, будто Кирпичов на линии. Арутюнова из своего парка знаете? — встречает он вопросом входящего Кирпичова.
— Знаю.
— История с Ермолаевым ему известна?
— Всем известна.
— И то, что он из больницы еще не выписан?
— Само собой.
— Идемте, переброситесь с ним парой фраз. Его надо предупредить об опасности.
Кирпичову все ясно.
— Эй, Гошка! — зовет он в микрофон. — Две чертовы дюжины!
— Кто еще зовет?
— Это я, Артем. Новость есть. Просили передать, что у тебя все шансы сегодня встретиться с одним человеком — с Мишей Ермолаевым.
— Шутки шутишь?
— Не шутки, а точно. Ты не перебивай, некогда. Тебе с Ермолаевым встречаться вовсе не к чему, верно я говорю? Сообрази хорошенько!
Арутюнов отвечает после паузы словно бы спокойно, но очень медленно.
— Ага. Что-нибудь соображу.
— Товарищи водители! — строго прерывает старшая. — Прекратите посторонние разговоры, мешаете работать!.. «Букет» вызывает свободные машины в районе Проспекта Мира, Шаболовки, Парка культуры… — имитирует она диспетчерскую рутину.
— Похоже, понял, — облегченно вздыхает Данилов.
— Но что один против двух!.. — качает головой старшая.
— Если не растеряется, сможет, — уверен Кирпичов.
Они ждут несколько минут, давая шоферу время для размышления. И снова:
— Вызываю тринадцать-тринадцать. Ответьте «Букету»!
— Слушаю.
— Заказ из Щелкова в аэропорт снимать с вас или нет? Люди нервничают.
— Жалко мне этот заказ, «Букетик», да, видно, не судьба. Мимо меня сейчас девятнадцать-двадцать восемь проскочил, пустой. Отдайте ему.
Сумел-таки Арутюнов дать зацепку!
— Вызываю девятнадцать-двадцать восемь. Вызываю девятнадцать-двадцать восемь, — поспешно выкликает девушка.
— Девятнадцать-двадцать восемь на приеме.
— Где вы находитесь?
— В Сокольниках. Оленьи пруды.
Томин мгновенно кидается звонить в ГАИ:
— Автомашина тринадцать-тринадцать изменила маршрут: Сокольники, на трассах, расходящихся от Оленьих прудов!
На аллеях Сокольников разыгрывается короткая погоня.
Такси тринадцать-тринадцать засекли патрульные машины, но Арутюнов, повинуясь, видимо, приказу пассажиров, вынужден уходить от преследования.
И только когда милицейская машина вылетает из боковой аллеи и останавливается поперек дороги, а сзади несется вторая, такси тормозит…
Наутро Тамара Георгиевна Томина с облегчением отправится по магазинам, не опасаясь встреч с соседями. А сам Томин недели полторы будет пользоваться в доме исключительной популярностью.
Но другая победа останется ему неизвестной, потому что не увидит он, как Петухов предпринимает первые шаги на новой стезе.
— Вот так, — говорит он за чаем у тетки. — Не академик, не герой, не мореплаватель и не плотник, да! Бригадир грузчиков! Это, между прочим, не в конторе сидеть. Ящики сами не бегают.
У Надежды Ивановны голова кругом.
— Как сейчас вижу тебя маленького… — бормочет она. — Закутан в три шарфа… носик красный…
— Ну! Теперь, если надо, и собачью упряжку снаряжу и обед сварю. Одним словом, работаю, хлеб задаром не ем. Чего мне стыдиться?
— Бог с тобой, Боренька, стыдиться тут нечего! Но Аня… так она гордилась, что ты вышел в люди!..
— Надо заведовать Северным полюсом, чтобы считаться человеком, да?
— Да нет же! Я говорю, для Ани удар и для отца.
— Да что они, не знали, что ли? Наивная ты душа! Они на этом спокон веку помешаны: мы, мол, не добились, но перед тобой любые дороги и возможности!.. То к какой-то немке в группу пристроили, до сих пор помню: «Анна унд Марта баден», в смысле — моются. То кинулись музыке учить, хоть мне медведь оба уха отдавил… Все им мерещилось что-нибудь особенное, и все для показухи, понимаешь? Я, может, со зла и куролесил. А когда из дома смылся, они принялись сочинять похвальбушки… Вот ты, тетя Надя, старуха трезвая, ты скажи: такого, какой я есть, обыкновенного — ты уважаешь?..
