к дому.
— Этот подонок думает, что меня можно без хлопот ограбить! — восклицает Раиса.
— Эх, прийти бы с мужиком, который может морду набить! Другой был бы разговор!
— Ты весь миллион моих друзей знаешь. Кто? — Раиса недолго ждет ответа подруги и сама подытоживает. — Людей навалом, а настоящего мужика нет!
Обе не обращают внимания на «Волгу», которая въезжает в ворота. Из нее вываливается Пузановский, грузный, лет пятидесяти мужчина «авторитетной» наружности.
— Здравствуйте, мастер, — говорит Пузановский.
— Здравствуйте… гражданин, — с запинкой откликается механик.
Этим «мастер» и «гражданин» они быстренько условились: я тебя не знаю — ты меня не знаешь.
— Чинить машину? — поворачивается Татьяна к новоприбывшему.
Тот издает нечленораздельное междометие, которое можно понять скорее отрицательно и перехватывает инициативу.
— Что-нибудь случилось? Конфликт? — обращается он к Раисе, стремясь уйти от вопросов Татьяны.
— Совсем маленький, — саркастически отвечает женщина. — Я отдала в ремонт «Жигули», и теперь машины нет!
— Где же она?
— Вчера сказал — угнали. Сегодня говорит, что вообще не брал!
— Черт-те что! Машина здесь? — рявкает Пузановский на механика.
— Нету, — опасливо и виновато отзывается тот.
Пузановский сглатывает ругательство и вновь переключается на женщин.
— Что вы собираетесь делать?
— Заявить в милицию, что же еще!
— Да, конечно… Садитесь, я подброшу. Я и минуты здесь свою машину не оставлю! — Он торопливо открывает перед подругами дверцы. — Прошу вас, прошу…
Прежде чем сесть, Татьяна придвигается к автомеханику:
— Таких, как ты, надо отстреливать в детстве!
На уличных часах без десяти двенадцать. Вор с чемоданчиком идет на дело — собранный, пружинистый, почти праздничный. Впереди — облюбованные им дома-близнецы.
Дверь квартиры задерживает его на одну-две секунды: к пробою замка он приставляет ребром что-то небольшое, плоское, отсвечивающее металлом. Слышится гудение, потом щелчок, и Царапов убирает приспособление в карман. Дверь послушно открывается и затворяется за ним.
В комнате он останавливается, опускает на пол чемодан и медленно-медленно обходит по кругу, ни к чему не прикасаясь, сосредоточенный и самоуглубленный. Не шарит суетливо глазами по стенам, даже не выделяет особо каких-то предметов, но, кажется, словно ему сейчас слышны голоса вещей и каждая сообщает о своем местонахождении.
Круг завершен. Вор стряхивает оцепенение и уверенно открывает одну из секций мебельной стенки…
И вот уже шагает с чемоданом прочь от подъезда, заворачивает за угол — и нет его.
Час спустя у подъезда роится кучка соседей: идут обычные в таких случаях пересуды.
— Четырнадцатую квартиру обворовали!
— Шесть магнитофонов взяли!
— Четыре, — поправляет подросток.
— Ну магнитофоны — не горе, — говорит одна из женщин.
Ветхая старушка подхватывает за женщиной:
— Какое горе, милая! Хоть потише станет, спасу не было. В однех руках шесть магнитофонов!
— Четыре, — упрямо вставляет подросток.
— Много он вам мешал, — заступается за потерпевшего мужчина с хозяйственной сумкой. — Всю жизнь по экспедициям, два месяца здесь, а десять — нету. Одна у человека радость была, музыку послушать!..
Из подъезда выходит Томин, и беседа прерывается.
— Товарищи! — обращается он к собравшимся, — кто-нибудь был вблизи подъезда около двенадцати часов?
— Да я почти безотлучно, — откликается старушка.
— Посмотрите, такой вот мужчина. Проходил он мимо вас в подъезд и обратно?
Старушка взволнованно рассматривает фотографию.
— Это жулик? Никогда не подумаешь!
Через плечо старушки заглядывают любопытные, и вот уже карточка пошла по рукам.
— Всю захватали, а толку чуть, — говорит Томин, бросая фотографию Царапова на стол. — Однако почерк его.
Вернувшись на Петровку, тройка заседает в кабинете Знаменского. Дело Царапова начинает обретать плоть.
— Есть хоть предположения, чем он вскрывает двери? — спрашивает Знаменский у Кибрит.
— Нет, Пал Палыч, совершенно «нестандартный» инструмент.
— Наш Цап-Царапов еще войдет в историю криминалистики! — усмехается Томин. — Очень ловкий прохиндей! И звериный нюх — ведь ни разу не полез в квартиру, которая поставлена на сигнализацию! А сегодня с этими магнитофонами? Даже по шкафам не рылся, пошел и достал. Причем какие магнитофоны — два наушных, роскошный «Шарп», «Грюндик»! Унес, и никто не видал!
— И, по-вашему, он работает без наводчиков? — спрашивает Кибрит.
— При его разъездах установить контакты на местах — маловероятное дело, — возражает Знаменский.
— Но как он в чужом городе определяет, у кого что взять? — продолжает сомневаться Кибрит.
— Не знаем, — разводит руками Томин. — Наверняка мы знаем одно: Царапов всегда орудует в полдень.
— Какая-нибудь суеверная примета, — замечает Кибрит.
— Дай-ка, Паша, справочки с мест. Покопаюсь еще раз… — Томин углубляется в изучение ответов на запросы.
— Между прочим, вы не забыли, что выговоры по автоделу висят? — спрашивает Кибрит.
— Это, Зиночка, незабываемо. Завтра — кровь из носу — начальству нужен план расследования, — вздыхает Пал Палыч.
— Шурик, отвлекись от вора!
— Сейчас, Зинаида. — Томин продолжает возиться с бумагами. — Про план я помню. Сейчас составим грандиозный план, как переворошить всю автомобильную подноготную города и области…
Махнув на него рукой, Кибрит достает технический паспорт на машину и заключение экспертизы, протягивает Пал Палычу.
— Мы думали, только горзнак подделан. Оказалось, весь техпаспорт фальшивый. Но подделка на очень высоком уровне. При разовом изготовлении подобного качества добиться нельзя.
— Налаженное производство фальшивок? Такой размах?.. Эх, как мы с доцентом напортачили! Остались в наследство никчемный Ванечка и красивые следы удравшей задним ходом «Волги».
— А слепки с них сняли?
— Сняли. Изобразили тщательную работу на месте происшествия.
— Послушай, Пал Палыч… — Некая мысль бродит у нее в голове, но еще не оформилась. — Если «Волга» из угнанных, то найти бы хозяина… Я, правда, не знаю, что это даст, но…
Томин захлопывает «воровскую» папку:
— Никаких зацепок. Только через сбыт краденого… Ну-с, к вашим услугам. Каким это манером ты собираешься найти хозяина «Волги»?
— По-моему, любой владелец скажет, что, например, левая задняя резина у него самая стертая, переднюю правую недавно чуть не пропорол об гвоздь и осталась метка и так далее. Я могу составить подробное описание. А вдруг…
— Ты, оказывается, фантазерка, — усмехается Томин. — Но трудолюбие надо поощрять, Паша. Выдай ей слепки.
У тех, кого нашим героям так хотелось бы изловить, тоже заседание. В квартире Пузановского собралась уголовная компания. Кроме самого хозяина и автомеханика Молоткова присутствуют Печкин, Тыква и Самородок. По форме главенствует Пузановский, по сути заправляет Печкин. Он минутами звероват, но без ярко выраженной блатной окраски в речи и повадках. Однако ухмылка выдает натуру хитрую, властную и жестокую.
— Это куда ж тебя повело? А, механик? — мрачно, с расстановкой спрашивает он Молоткова.
— Да, куда? — подхватывает Пузановский и подкрепляет фразу энергичным движением руки, в которой зажата надкушенная сосиска. Пузановский почти всегда жует.
Вскакивает Тыква.
— Уж ты падла!.. Себе кусок рвешь, да? В одиночку? — впадает Тыква в блатную истерику. — А знаешь, что за это бывает? — Трепеща от возбуждения, он выхватывает из кармана нож и поигрывает им.
Хотя Тыква наслаждается пока лишь воображаемой расправой, Молотков следит за ним неотрывно. И когда тот, пугая, делает выпад, в руках у автомеханика оказывается стул.
— Уйди, припадочный!
Пузановский перестает жевать. Ему нужен не мордобой, а воспитательное мероприятие в его, так сказать, коллективе.
— Леша… — просительно окликает он Печкина, которому картина потасовки доставляет некоторое удовольствие.
— Ладно, будя ножиком играть, — решает Печкин. — Хотя я лично Тыкву понимаю.
Пузановский вслед за Печкиным принимает суровый вид.
— Вот, Боря, до чего дошло! — укоряет он механика. — Мы тебе разрешили калымить по ремонту. Но если заказчик от тебя идет в милицию…
— Данилыч! Да постыдись! — возмущается Молотков. — Они разрешили! Да что бы вы без меня! Кто вам номера-то перебивает? Кто выучил машины из-под любой страховки брать? Кто вас вывез, когда задним ходом драпали? А Константина кто предоставил? — Автомеханик указывает на сидящего на отшибе Самородка. — И теперь нож сулите?!
Настроение присутствующих смягчается: заслуги Молоткова несомненны.
