мои знакомые не могли получить и 180. Это был один из первых моих уроков маркетинга: для высоких продаж не обязательны низкие цены, если есть хорошая реклама.
Бывало, я прилетал в Новосибирск, брал такси и мотался по сельпо, райпотребокооперациям, скупая всё электрическое. В городах уже всё раскупили спекулянты, а в деревнях электрика ещё лежала. Иногда на пять минут заскакивал к маме в Ленинск-Кузнецкий, чем сильно её удивлял, – она-то думала, что я в Ленинграде, на лекции.
Как-то Юлиуш рассказал нам о бизнесе, которым занимались поляки. Они возили сигареты в Берлин. Пачка там стоила одну немецкую марку – вдвое дороже, чем в Польше. С моим советским паспортом можно было въезжать в Польшу, но не в Германию. Но я рискнул ехать с ним. Я просто протянул паспорт немецкому пограничнику, он не стал разбираться и просто поставил красный штамп.
Немцы знали, что поляки торгуют сигаретами, ходили по вагону и спрашивали: «Зигареттен, зигареттен?» В польском поезде возить товар было сложно, и я придумал подсаживаться в советский поезд Ленинград-Варшава-Берлин, договариваясь с проводниками о провозе сигарет в больших объёмах: я забивал сигаретами резервуар для угля, немцы его никогда не осматривали.
В Берлине меня поразил контраст между капитализмом и социализмом, Западной и Восточной частями. Как раз в то время разрушали знаменитую Берлинскую стену. Я сел на поезд S-Bahn, который следовал из Западного Берлина в Восточный. Это была фантасмагория: из чёрно-белого кино попал в цветное.
Я вышел на станции Zoologische Garten и окунулся в очень вкусные запахи. Кругом горели огни, светилась реклама, на уличных лотках продавались тропические фрукты: киви, бананы, ананасы. Ничего подобного не было ни в СССР, ни в Польше. Там, в Западном Берлине, окончательно разрушились коммунистические иллюзии, и подтвердились слова моего папы о том, что капитализм – это круто.
О встрече с поляком
Однажды я хотел поменять злотые, но пункт уже закрыли. Ко мне подошёл пожилой поляк:
– Что ты хотел?
– Поменять деньги, у меня немецкие марки, а нужны злотые, чтобы поесть.
Вид, наверное, у меня был неважный, поэтому поляк завёл меня в бар, купил бутерброд и чай.
– Русский?
– Да.
Он стал мне рассказывать об освобождения Польши советскими войсками. В 1944 году поляки подняли восстание, но поддержки от Красной армии не получили, и немцы восстание подавили. По его версии, русские специально не помогли полякам, чтобы избавиться от тогдашних «диссидентов». Говорил и о насилии русских по отношению к местному населению. Для меня, воспитанного на том, что мы спасли всю Европу, это был шок. И вот я сижу в этой Европе, голодный, меня кормит спасённый нами поляк, рассказывает, какие мы плохие.
– А зачем ты меня накормил?
– У меня нет предубеждения к тебе, ты бедный голодный студент, но вы должны знать эти факты.
Тогда я понял, что одни и те же исторические события могут быть интерпретированы по-разному. Советская версия сильно отличалась от польской: командующий Первым Белорусским фронтом, а затем министр национальной обороны Польши Константин Рокоссовский утверждал, что польское восстание вообще не было согласовано с Красной армией.
Хочу поехать в Берлин и сходить в этот дурацкий зоопарк – в конце 1980-х я не мог себе этого позволить, ведь билет стоил несколько марок. Хочу посмотреть на рекламные вывески, давшие мне вдохновение и силы. Ощущение «как у нас всё плохо» и желание стать богатым я испытал именно там.
В Берлине нам с Риной приходилось спать на вокзале. Как-то, гуляя по улице, мы увидели отель и объявление, что номер стоит 50 марок в сутки. Сейчас это прозвучит пафосно, но я сказал: «Рина, поверь мне, наступит время, когда я заработаю денег, и мы сможем жить в этом отеле».
Потом я уже не рисковал ездить в Германию без загранпаспорта. Мотаться стала Рина. Помимо сигарет там хорошо покупали юбки и рубашки. Мы на базаре в Варшаве брали чёрные турецкие юбки с поясом и рубашки милитари «под джинсу» с надписью US Army. Рина стройная, поэтому одевала на себя пять-семь юбок и столько же рубашек.
На вокзале в Берлине это жуткое шмотьё цыгане покупали за марки. Куда они его девали – совершенно непонятно, ведь качество вещей было отвратительное. Однако на их продаже мы зарабатывали хорошие деньги. Цыгане за 15-20 минут раскупали всё, и Рина ехала обратно в Варшаву.
Из Европы мы возили газовые баллончики, пистолеты, картриджи. Всё это хорошо продавалось в Питере. К окончанию лета 1990 года мы смогли заработать несколько тысяч марок. На них я купил компьютер и вёз его рейсом польской авиакомпании LOT. Но в аэропорту «Пулково» чуть было не погорел. Таможенник посмотрел на мою подозрительную физиономию и сказал: «Молодой человек, а вы остановитесь». Я сделал вид, что плохо его понял, таможенник отвлёкся, и мне удалось проскочить.
Продав компьютер, я полетел в Тюмень и купил свою первую «девятку» цвета «мокрый асфальт» то ли за 25, то ли за 35 тысяч рублей. С длинным крылом – для тех, кто понимает. Номер машины был с серией «ТЮ», и я автоматически стал «тюменским». Водить я почти не умел, и Сергей Абакумов помогал мне гнать машину. При въезде в Ленинград он сказал, что устал. И я сел за руль. Как я рулил вдоль Московского универмага – это надо было видеть! Но всё же доехал до Васильевского острова.
Рина была недовольна: «Я всё лето горбатилась, возила на себе по 10 юбок, а ты взял и машину купил». И она была права: в Европе мы экономили на всём, часто голодали – валюту тратить было жалко. Например, в Германии кебаб стоил одну марку, а в Союзе на эту марку можно жить целую неделю. Мы отказывали себе в ужине, заменяя его сексом. Голодали, чтобы заработать деньги. А я, как последняя свинья, взял и купил себе «девятку»! Рина, прости! Но помнишь, как мы на этой «девятке» всего за три часа с Васильевского острова добирались до твоего родного Кохтла-Ярве?
Рина Восман, жена Олега Тинькова:
Мы мотались в Польшу, чтобы заработать деньги. Огромное число раз я ездила из Варшавы в Берлин, нацепив на себя кучу рубашек «под варёную джинсу» в стиле милитари и страшные чёрные юбки с золотыми пряжками на резинке. Олег ездить не мог, так как у него не было заграничного паспорта. Цыгане расхватывали всё это на вокзале минут за 20, только успевай следить, чтоб не обманули. Непонятный для меня бизнес. Кому-то ведь такое шмотьё было нужно… Цыгане платили марками. У меня в голове не укладывалось, как можно потратить две марки в Германии на пепси-колу, для меня это были безумные деньги. На эти две марки можно было в России жить несколько дней. Поэтому брали с собой сэндвичи, воду – лишь бы не тратить валюту. Однажды я попала в стрессовую ситуацию. Обычно таможенники – мужчины, и они закрывали глаза на то, что женщины везли на себе одежду на продажу. Но тут я попала к таможеннице, и она стала меня раздевать. В итоге нас с поляком Юлиушем посреди ночи сняли с поезда. Мы всю ночь просидели на перроне. Мимо ходили немцы с собаками, которые нас обнюхивали. Полное ощущение, что снова наступил 1943 год. Мы просидели до утра, и нас вернули в Варшаву ближайшим поездом. Хорошо, что не конфисковали товар. Малой кровью обошлись.
С первой нашей поездки в Европу Олег привез ксерокс, со второй – три, а после третьей уже и на «девятке» цвета «мокрый асфальт» с длинным крылом ездил.
Уже тогда Эстония пыталась выйти из состава СССР, что ей окончательно удалось в августе 1991 года. Через несколько месяцев радостные эстонцы в одностороннем порядке ввели визовый режим для россиян, и для поездки в Кохтла-Ярве стало требоваться намного больше времени. А с середины 1993 года визу перестали оформлять непосредственно на границе – только в петербургском консульстве Эстонии на Большой Монетной улице. Отношения между странами безнадёжно испортились, эстонцы обвиняли русских в «оккупации», а те их – в «апартеиде» по отношению к русскоязычному населению. Только мы с Риной всё это время демонстрировали, что русские могут прекрасно уживаться с эстонцами.
Я купил машину на все деньги, потому что был уверен: скоро заработаю ещё. Так и получилось. В 1990 году я познакомился с Андреем Рогачёвым, который позже создал розничную сеть «Пятёрочка» и стал самым богатым человеком Петербурга. На паритетных началах мы создали фирму «ЛЭК-контакт». 50 процентов было у него, а 50 – у меня с братьями Пахомовыми, известными как Ильичи. Начались мои более «осознанные» поездки в Германию уже с заграничным паспортом. Рина же сидела дома и радовалась подарочкам из Европы вроде ананасов.
Параллельно в моей судьбе появился Николай Никитич Журавлёв, председатель правления
