Камера штрафного изолятора, куда поместили Руфата, была маленькая — два с половиной метра в длину и столько же, в ширину. Тусклая, матовая лампочка еле освещала помещение, но всё-таки позволяла рассмотреть бугристые, «под шубу» бетонные стены, (чтобы арестанты не делали надписей на стенах) и в углу, парашу — накрытый деревянной крышкой алюминиевый бачок. Всякие «излишества», в виде топчана и скамьи, в камере отсутствовали, окна тоже не было. Единственное отличие этой камеры от каменного склепа в том, что пол был деревянный и, видимо, помещённым сюда, спать и сидеть приходилось прямо на полу.
— Номер одноместный, по гостиничным меркам — люкс, — засмеялся прапорщик, закрывая за Виктором тяжёлую металлическую дверь.
— Благодарю за заботу и внимание, землячок, — усмехнулся Руфат.
— Тамбовский волк тебе земляк, — отозвался за дверью прапорщик.
— Сучара, — скрипнул зубами Руфат. — Тебя бы сюда закрыть на пару часов — взвыл бы, как тот волк.
О том, что его с первых же дней начнут «прессовать» в отряде, Руфат понял ещё в кабинете начальника колонии. Видимо, полковник очень не любил тех, кто не прогибается перед ним, и решил любым способом согнуть непокорного зэка. Измерив шагами вдоль и поперёк несколько раз камеру, Руфат присел на пол и прислонился спиной к шершавой стене.
— Ничего, мы ещё пободаемся, — усмехнулся он и сжал кулаки. — Посмотрим, что будет дальше.
Остаток дня и первая ночь в ШИЗО, прошли относительно спокойно, если не считать того, что ночью Руфат несколько раз вскакивал с холодного пола, и пытался интенсивными гимнастическими упражнениями, согреться, ночи в конце сентября на Дальнем Востоке, уже довольно холодные. Утро было зеркальным отражением ночи, Руфат вставал и мерил шагами камеру, снова садился, и снова вставал…
Уже на исходе дня, ближе к вечеру, он услышал приближающиеся торопливые шаги и обрывки разговора за дверью его камеры.
— Никак сама Императрица пожаловала? — с удивлением подумал Руфат, услышав женский голос.
— Екатерина Александровна, если товарищ полковник узнает, у меня будут большие неприятности.
— Они у вас и так будут, — пообещала начальник санчасти. — Почему заключённого без медицинского осмотра в холодильник поместили?
— Так, вчера ещё, товарищ полковник приказал, а я сегодня утром заступил на дежурство. По смене передали, что в холодном «боксике» злостный нарушитель режима сидит.
— Открывай дверь, а с полковником я потом буду иметь разговор.
Забренчала связка ключей и через секунду дверь камеры распахнулась.
— Как чувствуете себя, молодой человек? — спросила начальник санчасти. — Жалобы на здоровье есть?
— Жалоб нет, — буркнул Руфат.
— Мне надо осмотреть заключённого, приведите его в смотровой кабинет изолятора…через пятнадцать минут, — обращаясь к прапорщику, сказала начальник санчасти и вышла из камеры…
…Руфат вошёл в медкабинет и, как-будто сразу с Северного полюса попал в тропики — в кабинете было тепло, даже слишком тепло.
— Раздевайся, я хочу осмотреть тебя.
— Вы же только сутки тому назад осматривали меня, — пожал плечами Руфат, обнажаясь по пояс.
— Не только сутки назад, а уже сутки назад. Меня зовут Екатерина Александровна, но, если мы с тобой подружимся, ты сможешь называть меня Катей, — приблизившись вплотную к Руфату, сказала начальник санчасти и расстегнула пуговицы на халате.
— Говорят, что дружить с вами очень опасно, — сказал Руфат.
— Кто говорит!? — спросила начальник санчасти и глаза её яростно сверкнули.
— Земля слухом полнится, — уклончиво ответил Руфат.
— А эта земля тебе не сообщила, что ссориться со мной ещё опаснее?! — не сдержавшись, перешла на крик начальник санчасти.
— Из двух зол выбирают всегда наименьшее, — пожал плечами Руфат. — У нас ещё ничего не было, а гражданин полковник уже на меня волком смотрит, вот сюда на отдых определил, обещал вообще живым закопать, так что…
— Ты вначале определись, какое из двух зол для тебя меньшее, а уж потом решай, — уже спокойным голосом сказала начальник санчасти, накинула на себя халат и, рывком открыв дверь кабинета, приказала стоявшему за дверью прапорщику отвести Руфата обратно в камеру…
— Покажи список штрафников, — входя в дежурную комнату, приказала Екатерина Александровна. — Кто в какой камере находится?
— В четвёртой — девки, — начал докладывать прапорщик.
— Какие девки!? — повысила голос начальник санчасти. — Развели здесь бардак! Стань, как положено и докладывай, как учили!
— Извините, Екатерина Александровна, оговорился, — вытянулся в струнку побледневший и не на шутку испугавшийся прапорщик. Крутой нрав Императрицы знали все и, горе тому, кто попадал под её горячую руку.
— Докладывай, — погасив гнев, сказала Екатерина Александровна уже спокойным голосом.
— В четвёртой камере — двое «опущенных», в шестой камере — Сергеев, отказник от работы, в «боксике» — Каримов. Предписание есть, чтобы завтра утром, перевести его в девятую камеру.
— Почему в девятую?
— В девятой сидит команда Шамана. Так вроде бы, начальник приказал направить его на «правилку», — сказал, с некоторой заминкой, прапорщик и тут же торопливо добавил: — В камерах больных нет, все здоровы.
— Так исполняй приказ. Переведи Каримова прямо сейчас, чего тянуть резину до утра.
— А если товарищ полковник будет недоволен? — замялся прапорщик. — Видимо, он хотел поморозить узбека в холодильнике ещё одну ночь.
— Не переживай, с полковником я договорюсь, — сказала начальник санчасти и по губам её пробежала злорадная усмешка. — А Шаман пусть научит наглеца хорошим манерам, чтобы тот знал, как вести себя с женщиной. Оскорблять себя, я никому не позволю.
— Слушаюсь, — приложив ладонь к козырьку фуражки, сказал прапорщик. — Разрешите выполнять?
Екатерина Александровна молча кивнула головой и вышла из «дежурки». Покинув помещение штрафного изолятора, она быстрым шагом направилась в свой кабинет, закрылась на ключ, достала из шкафа бутылку с коньяком и фужер, наполнила его до краёв жгучей жидкостью, махом опрокинула содержимое фужера в рот, тут же налила ещё один. Оскорблённое самолюбие властной женщины взывало к действию. Ещё ни разу в жизни она не была отвергнута мужчиной. Наоборот, она, пресытившись очередным любовником, выбрасывала того без всякого сожаления, как использованный презерватив.
— Ничего, голубчик, никуда ты от меня не денешься, я же видела, что ты тоже хочешь меня, — усмехнулась Екатерина Александровна, опускаясь в уютное кожаное кресло. — Гонор с тебя немного собьют, и тогда ты сам приползёшь ко мне на коленях, и будешь просить прощение.
…Остановившись возле камеры, прапорщик нарочито долго перебирал связку ключей, словно искал, и никак не мог найти нужный. Наконец, вставив ключ в замок, прапорщик потянул дверь на себя. Звякнув металлическими запорами, та распахнулась.
— Принимайте нового постояльца в свою компанию, — сказал прапорщик и посторонился, впуская Руфата в камеру.
— Тут и так воздуха не хватает, шестеро нас! — все, как один, возмутились в камере. — Куда же ещё седьмого!?
— Ничего, вам же теплее будет, — засмеялся прапорщик и, выходя из камеры, захлопнул за собой
