уничтожить оборудование. Никто больше не был уверен в том, что останется на свободе или даже сохранит свою жизнь. Любого могли арестовать и расстрелять без всяких мотивов.
Именно тогда я осознал необходимость – чтобы Германия не скатилась в анархию – борьбы со всей этой радикальной агитацией, которая не только не приносит счастья рабочим, но ведет к хаосу. Социал- демократическая партия пыталась сохранить порядок, однако была слишком слаба. Во многом память о тех днях склонила меня предложить помощь национал-социализму, который, как я верил, был способен по- новому разрешить неотложные индустриальные и социальные проблемы великой промышленной страны, коей была Германия.
Исторические примечания
Мятежи в Киле
Германская революция началась в октябре 1918 года с мятежа матросов военных кораблей, стоявших в Киле. Непосредственной причиной было недовольство матросов плохой едой на военных кораблях летом 1918 года. Командиры арестовали ряд матросов, принимавших участие в беспорядках, и грозили им суровыми наказаниями. При арестах многие морские офицеры проявили жестокость. Тайные революционные организации, уже созданные по всей стране, воспользовались этими инцидентами для агитации в экипажах военных кораблей. Когда перемирие казалось почти неизбежным, некоторые чины адмиралтейства все еще готовили определенные линкоры и крейсеры германского флота к выходу в море в надежде дать решительное морское сражение. Однако матросами и низшими морскими офицерами все сильнее овладевал дух противоречия. В начале ноября десятки матросов сошли с кораблей и организованно промаршировали по городу под красным флагом. К ним присоединилась масса рабочих и солдат-отпускников. После нескольких случаев мародерства пришлось закрыть магазины. В Киль прислали Носке, члена социал- демократической фракции рейхстага. Ему удалось направить Кильское движение в цивилизованное русло, особенно после того, как стало известно, что в Берлине провозгласили республику.
«Союз Спартака»
После раскола социал-демократической партии в период войны из-за вопроса о военных кредитах левые радикалы начали агитацию в среде рабочих-социалистов. Сначала она была нацелена главным образом на критику правительства и его политики в военный период. Однако, когда в России победила большевистская революция, пропаганда приняла более революционный характер и ее целью стало руководство социал-демократической партии. Самую важную роль в этой пропаганде сыграл ряд писем, подписанных «Спартак», в память о вожде исторического восстания рабов в Древнем Риме. Безусловно эти письма внесли огромный вклад в разжигание германской революции. Их усердно читали, хотя как полиция в тылу, так и военная полиция на фронте конфисковывали все экземпляры, до которых могли добраться. Установить, кто входил в «Союз Спартака», распространявший эти письма, не удалось. Позже выяснилось, что руководителем союза был старый депутат рейхстага Ледебур, а его ближайшими сподвижниками – Карл Либкнехт и Роза Люксембург.
Правительство народных уполномоченных
Сразу после провозглашения Германской республики страной стал править «Совет народных уполномоченных», состоявший из трех членов крыла старейшего большинства социал-демократической партии и трех членов «независимых социалистов», вышедших из социал-демократической партии после того, как она проголосовала за военные кредиты на первом этапе мировой войны. Возглавил правительство Фридрих Эберт, председатель социал-демократической партии.
Глава 2
Национальное унижение
Версаль и Рур
Моя семья всегда исповедовала католичество. Мои предки – крестьяне из пограничного района между Льежем и Эксла-Шапелем, с левого берега Рейна. После мировой войны мы с отцом принадлежали к католической партии «Центр»[5]; отец был очень дружен с лидером партии Маттиасом Эрцбергером. Мы были чуть ли не единственными католиками среди промышленников региона, в большинстве своем протестантов. Заметный католик в регионе, управляемом пруссаками, – положение не всегда выгодное. Известен пример из эпохи Бисмарка, периода знаменитой «Культуркампф» (борьба Бисмарка с иностранным влиянием через католиков). По этой причине мы и поддерживали католическую партию «Центр», защищавшую права католиков от государственной полиции, зачастую чрезмерно прусской и протестантской. Однако после войны партия «Центр» и особенно ее председатель Эрцбергер совершенно лишились чувства национальной гордости. Во время перемирия и подписания Версальского договора[6] мы с отцом были сильно огорчены демонстративным унижением Германии. Мы вышли из партии «Центр» после того, как она приняла участие в подписании договора.
Весной 1919 года я поехал в Париж с одним из членов немецкой мирной делегации, министром почт Йоганном Гисбертсом. Гисбертс вошел в состав делегации, главным образом как член влиятельной католической партии. У меня же не было никакого официального статуса. Однако я надеялся, что пригожусь немецкой делегации при обсуждении экономических вопросов, регулируемых мирным договором, воспользовавшись многочисленными знакомствами, которые завел во Франции до войны. Правда, возобновить те знакомства оказалось абсолютно невозможным. Я несколько раз ездил из Версаля в Париж, и всегда за мной неотступно следовали полицейские.
Нет необходимости вспоминать тягостный процесс переговоров в Версале. Сейчас все понимают гнусность договора, навязанного Германии, но я должен отдать дань уважения памяти графа Брокдорфа- Ранцау. Социалистическое правительство Германии, воспользовавшись его дипломатическим опытом, назначило его министром иностранных дел и главой делегации по переговорам о мире. Брокдорф согласился на эту роль, надеясь, что сможет провести переговоры и заключить мир, основанный на законе. Поведение союзных держав разбило его надежду. Клемансо навязал договор, по которому на Германию возлагалась вина за войну, обязал ее выплатить репарации, абсурдные с точки зрения экономики, изменил ее границы и лишил немецкий народ права решать собственные проблемы. Брокдорф, с которым я был хорошо знаком, возражал против подписания этого договора. Экономические эксперты (к коим я неофициально был прикомандирован), призванные изучить вопрос о репарациях, объявили поставленные условия невыполнимыми[7].
Я провел в Версале почти три месяца и 16 июня 1919 года уехал с немецкими министрами, входившими в мирную делегацию, в Веймар, где тогда заседали правительство и Учредительное национальное собрание. Брокдорф изо всех сил уговаривал немецкое правительство не подписывать договор. Я же пытался убедить знакомых депутатов-католиков в том, что ни в коем случае нельзя принимать драконовские условия, поставленные союзными державами. Почти все они считали, что договор невыполним, но об отказе от подписания не может быть и речи.
Это была главная политическая ошибка. Подписывая договор, мы обрекали себя на его выполнение. По моему мнению, величайшая политическая ложь, отравлявшая Европу более двадцати лет, началась в день подписания Версальского мирного договора.
Споря с правительством, Брокдорф настаивал на отказе от подписания договора, хотя полностью сознавал последствия подобного шага для Германии. Фельдмаршал фон Гинденбург, проконсультировавшись по поводу возможности военного сопротивления, заявил, что подобное сопротивление на Западе было бы бесполезным, учитывая превосходство врагов. Однако он прибавил: «Мой долг, как солдата, предпочесть смерть позорному миру». Брокдорф советовал позволить союзникам вторгнуться в Германию и тем самым возложить на них ответственность за военные действия против народа, который не может себя защитить. Он предусмотрел перспективы иностранного господства, оккупации, голода…
«Можем ли мы сейчас требовать подобных жертв от немецкого народа? – обратился он к немецкому канцлеру Фридриху Эберту и гордо добавил: – Полагаю, что должны, ибо это последние жертвы, коих война требует от нашего народа».
Эберт хорошо понимал сложившуюся в стране ситуацию. Он знал, что отказ, требуемый Брокдорфом, может привести к революции. Он боялся привести Германию к коммунизму и анархии. По моему мнению, Эберт преувеличивал опасность, что позже, во время оккупации Рура, подтвердило потрясающее поведение всего населения.
В трогательном письме, адресованном канцлеру-социалисту, Брокдорф все же признал мотивы Эберта
