около сотни тысяч деревянных телеграфных столбов. Несмотря на незначительность повода, французские и бельгийские войска вошли в Рурский регион в конце 1922 года, причем никто из союзников этому не препятствовал. Немецкое правительство поддержало народное сопротивление оккупации – решение, нашедшее также поддержку всех партий, как коммунистов, так католиков и немецких националистов. Летом 1923 года сопротивление в Руре потерпело неудачу, и кабинет Куно был заменен правительством, которое возглавил Штреземан.
Глава 3
Моя первая встреча с Гитлером
В октябре 1923 года, после окончания пассивного сопротивления, я отправился в Мюнхен, где нанес визит генералу Эриху Людендорфу, с которым познакомился в отцовском доме во время войны. Я всегда восхищался Людендорфом. Под влиянием второй жены он в последние годы активно выступал против католицизма и чуть не стал основателем новой религии. Однако во время последней болезни, когда он лежал в католической больнице Мюнхена, за ним ухаживали монахини, и, как мне рассказали, он каждый день заказывал цветы для украшения алтаря.
После революции 1918 года патриоты высоко чтили генерала Людендорфа. Будучи пруссаком, он через два года после войны переехал в столицу Баварии, где поселился с сестрой и продолжил работу над мемуарами, не отрываясь от политической жизни. Когда Рур был оккупирован, Хуго Штиннес связался с Людендорфом, и тот поехал в Берлин, надеясь с помощью правительства и генерала фон Зекта организовать военное сопротивление оккупантам. Но и генерал фон Зект, в то время главнокомандующий немецкой армией, и правительство рейха уклонились от его предложения, и, как мне кажется, не без причины, ибо в том положении, в котором оказалась Германия, военное сопротивление лишь усугубило бы катастрофу.
Опыт организованного мною пассивного сопротивления и более поздний опыт нацистов в Чехословакии продемонстрировали, что население, систематически противопоставляющее насилию незащищенную пассивность, лишает военщину всех возможностей действовать. Военные могут убивать, но не могут принудить к подчинению население, которое им не сопротивляется.
Сразу же после рурского конфликта меня попросили возглавить правительство рейха, сменившее кабинет Вильгельма Куно, который все считали слишком слабым. С этой просьбой ко мне обратился доктор Класс, лидер Пангерманского союза. Он предложил мне воспользоваться авторитетом, заработанным в период оккупации Рура, и возродить национальную контрреволюцию, не удавшуюся Каппу в 1920 году. Я ответил доктору Классу так: «Я – промышленник. Как промышленник и патриот, я организовал пассивное сопротивление. Я не политик. Я хочу служить своей стране, просто исполняя свой долг».
Я отправился к Людендорфу главным образом с визитом вежливости, но также хотел обсудить с ним серьезные вопросы, касающиеся судеб страны и волновавшие тогда нас обоих. К моему сожалению, в то время в Германии не было личностей, чей глубокий патриотизм помог бы улучшить ситуацию.
«У нас остается всего одна надежда, – сказал мне Людендорф, – и эта надежда возлагается на патриотические группы, стремящиеся к возрождению страны». Он особенно порекомендовал мне Пангерманский союз и, прежде всего, национал-социалистическую партию Адольфа Гитлера. Все эти союзы были объединениями молодых людей и ветеранов мировой войны, полных решимости бороться с социализмом, как причиной всех беспорядков. Людендорф искренне восхищался Гитлером: «Он – единственный человек, обладающий политическим чутьем. Как-нибудь сходите и послушайте его».
Я последовал этому совету. Посетил несколько публичных собраний, организованных Гитлером. Именно тогда я оценил его ораторский дар и способность вести за собой массы. Однако более всего меня поразил царивший на его собраниях порядок, почти военная дисциплина его сторонников.
Несколько дней спустя я познакомился с Гитлером в доме доктора Макса Эрвина фон Шёбнер-Рихтера, молодого аристократа из Прибалтики, бежавшего в Германию после большевистской революции. Обаятельный хозяин послужил посредником между Гитлером и инициировавшим нашу встречу Людендорфом. Разговор шел о политике.
Бушевала инфляция. Денежная масса, печатаемая рейхом, провинциями и имеющими самоуправление районами, обесценивалась с каждым днем. Правительство в Берлине находилось в бедственном положении. Финансовый кризис. Власть рушилась. В Саксонии сформировалось коммунистическое правительство и воцарился красный террор, организованный Максом Хёльцем. В Гамбурге вспыхнуло коммунистическое восстание. Говорят, что были убиты сотни человек. Вслед за Саксонией коммунистическое правительство пришло к власти в Тюрингии. В Рейнской области восстания сепаратистов, более или менее открыто финансируемые оккупационной армией, вспыхнули в Дюссельдорфе, Эксла-Шапеле, Майнце и Пфальце. Немецкий рейх, прошедший испытания войной и поражением, вот-вот мог рухнуть.
Посреди всего этого хаоса Бавария казалась последним оплотом порядка и патриотизма. Именно в Мюнхене революция 1918 года произвела наибольшие разрушения. Правительство Курта Эйснера[12], красный террор и казнь заложников произвели на жителей неизгладимое впечатление. Однако Бавария оправилась первой из всех германских государств. Католическое правительство, поддержанное большинством баварцев, сумело ликвидировать революцию. Мюнхен стал центром всех, кто стремился восстановить дисциплину и власть. В Берлине преемником канцлера Куно стал Густав Штреземан. Он положил конец пассивному сопротивлению и пытался достичь согласия с Францией. Его политику подвергали жестокой критике. Патриотические союзы считали ее изменой Германии. Консерваторы и католики Баварии с тревогой следили за развитием радикализма в Германии.
Мало-помалу в Мюнхене стал формироваться новый политический курс. Говорили, что, если Германия распадется на части, Бавария останется ядром порядка, откуда начнется восстановление всей страны. Баварское правительство открыто заявило, что отныне не признает Версальский договор, нарушенный Пуанкаре, и объявило на своей территории чрезвычайное положение.
Расквартированный в Баварии армейский корпус под командованием баварца генерала фон Лоссова отказался выполнять приказы Берлина и перешел на службу к баварскому правительству. В ответ на меры берлинского правительства Бавария обзавелась главой государства в лице Густава фон Кара, объявившего себя генеральным комиссаром Баварии. Это было открытым неповиновением Берлину. Старый фельдмаршал фон Гинденбург, как раз проводивший отпуск в своем поместье в Дитрамсцелле в Баварских Альпах, послал баварскому правительству телеграмму с предупреждением против непоправимых действий и советом обдумать союз с рейхом. Несколько дней спустя баварское правительство официально заявило, что баварцы – самые лояльные немцы, но они разорвали дипломатические отношения с коммунистической Саксонией.
В такой атмосфере состоялась моя первая встреча с Гитлером. Не могу точно вспомнить, какой линии каждый из нас придерживался в том разговоре, однако помню общее содержание. И Людендорф, и Гитлер считали необходимой военную экспедицию против Саксонии с целью свержения коммунистического правительства доктора Цейгенера и в конечном счете уничтожения веймарской демократии, слабость коей вела Германию к анархии.
Средств не хватало. Людендорф принял гонорар за интервью корреспондентам американских газет, что, как он сказал мне, не слишком улучшило его финансовое положение. К тому времени он уже добился помощи от нескольких промышленников, в частности от господина Минноукса из фирмы Штиннеса. Я же передал ему около ста тысяч золотых марок. Это был мой первый вклад в национал-социалистическую партию. Однако эти деньги я передавал не Гитлеру и не Шёбнер-Рихтеру, казначею «Кампфбунда» (военно-патриотической организации, руководимой Гитлером), а лично Людендорфу, который, как я надеялся, использовал бы их наилучшим образом. Я не вдавался в детали планов Людендорфа и Гитлера. Я уже говорил, что не желал вмешиваться в политику. Я воспользовался поездкой в Мюнхен, чтобы посетить господина фон Кара, практически главу баварского государства.
Будучи доверенным лицом кронпринца Рупрехта, Кар считал, что необходимо как можно скорее восстановить династию Виттельсбахов на баварском троне. Баварская династия никогда не отрекалась от престола. Когда разразилась революция 1918 года, король Людвиг III покинул свою страну, уполномочив офицеров и чиновников поддерживать новый порядок. После эксцессов, допущенных красным правительством, большинство баварцев снова стало монархистами. Первым делом Кар хотел восстановить правление Виттельсбахов, а там, кто знает, один из Виттельсбахов стал бы императором Германии или, по
