марксистско-ленинскому учению о прогрессе, как якобы ненаучной нормативно-утопической схеме исторического развития3.
3 Примером подобного подхода может служить работа Р. Таккера «Марксистская революционная идея» (Tucker Д. The Marxist Revolutionary Idea. N. Y., 1969) и книга Ф. Грайер «Марксистская этическая теория в Советском Союзе» (Grier Ph. Т., Marxist Ethical Theory in tho Seviet Union. Boston 1978).
Критику антимарксистских нападок на нравственный прогресс мы предпринимали ранее в книге «Критерий нравственного прогресса» (М., 1967).
Как прорицает в этой связи К. Поппер, марксистам, «даже при самых лучших намерениях создать на Земле рай, удается создать лишь ад – тот самый ад, который только человек может приготовить своим собратьям»4.
4 Popper К. The Open Society and its Enemies. L., 1962, v. 2, p. 86.
Американский идеолог А. Улэм считает утопичным марксистский социализм, который при попытках его достижения оборачивается неожиданными результатами1,
1 Ulam A. Socialism and Utopia. Daedalus, 1965, Spring.
а английский этик X. Мейнелл считает, что никто не может дать гарантии того, что в итоге революции «результирующая сумма несчастий и притеснений не окажется реально хуже, чем в настоящем»2.
2 Meynell H. Freud, Marx and Morals, p. 84.
С несколько иных позиций критикует нравственную футурологию экзистенциальная философия. Предположим, говорят философы этой ориентации, что возможно создание четкого социального прогноза, достаточно обоснованного, чтобы устранить с известной степенью приближения деструктивное влияние «иронии истории». Но сам факт следования этому проекту предполагает, что человеческие действия должны быть в каждый определенный момент строго детерминированы. Таким образом, на алтарь будущего абстрактного добра кладется реальная, невосполнимая, фундаментальная ценность личностного бытия – свобода. Новое зло «иронии истории» оказывается… запрограммированным злом отречения от индивидуальности, творчества во всех областях жизни, в том числе и моральной. Истоки подобных взглядов следует искать в наивной иллюзии возможности «абсолютной свободы», а также заезженном представлении о том, что всякое планирование, особенно социальное, подобно прокрустову ложу урезает игру спонтанных индивидуальных устремлений, неизбежно связано с декретированием, насилием, подавлением и т. д.
Представление об иронии истории, разумеется, не беспочвенно, оно базируется на ряде реальных особенностей общественного развития. Особенностей, которые в этом представлении абсолютизированы и пессимистически вывернуты наизнанку. Еще Гегель обращал внимание на тот факт, что люди в истории «добиваются удовлетворения своих интересов, но благодаря этому осуществляется и нечто дальнейшее, нечто такое, что скрыто содержится в них, но не сознавалось ими и не входило в их намерения», что здесь «получаются еще и несколько иные результаты, чем те, к которым они стремятся…»1.
1 Гегель. Соч. М.-Л, 1935, т. 8, с. 27.
Эта особенность общественного развития, прямо зависимая от степени стихийности социального процесса, была научно объяснена в марксизме. В процессе исторического творчества людей результаты полностью почти никогда не совпадают с первоначальными целями. Во-первых, сама историческая реализация, использование одной, а не другой возможности придают результату особый колорит, особую форму и т. д. Во-вторых, результат деятельности людей имеет и те побочные последствия, которые они не предвидели и которые оказываются для них неожиданными. И наконец, в-третьих, достигнутый результат, определяя вероятность дальнейшего исторического развития событий, может вызывать в более отдаленном будущем совсем не те последствия, которыми желали бы ограничить» ся в своей деятельности люди. В своей работе «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» Ф. Энгельс обстоятельно, на конкретных примерах показал смысл этой иронии истории. Он отмечал, что люди до сих пор исходили из своих непосредственных, сегодняшних интересов, редко и с ошибками предвидя те последствия, к которым ведет реализация их целей. Особенно это относится к отдаленным общественным последствиям. Когда арабы, отмечал Ф. Энгельс, научились дестиллировать алкоголь, они не могли знать, что создали одно из средств, с помощью которого будут истреблены коренные жители еще не открытой тогда Америки; изобретатели паровой машины не подозревали о тех революционизирующих общественные отношения последствиях, к которым приведет внедрение этой машины в производство; и т. д. Объясняя эти факты, Ф. Энгельс вместе с тем дает оптимистическую их интерпретацию, противоположную мрачной антиидее о тщете всех человеческих усилий. Он отмечает, что по мере роста социального познания люди постепенно во все большей мере научаются предугадывать как косвенные, сопутствующие реализации их целей результаты, так и более отдаленные последствия. Общей особенностью прогресса общества, начиная с момента выделения человека из животного царства, является преднамеренный, планомерный характер деятельности людей, во все большей мере позволяющий пм достигать их целей. Впрочем, подчеркивает Ф. Энгельс, для того, чтобы избегать нежелательных побочных последствий в реализации человеческих целей, одного предвидения недостаточно; для этого требуется переворот в способе производства, переход от стихийного процесса социального развития к планомерному, сознательно регулируемому. Таким переходом и является коммунистическая революция. «То объединение людей в общество, которое противостояло им до сих пор как навязанное свыше природой и историей, становится теперь их собственным свободным делом. Объективные, чуждые силы, господствовавшие до сих пор над историей, поступают под контроль самих людей. И только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю, только тогда приводимые ими в движение общественные причины будут иметь в преобладающей и все возрастающей мере и те следствия, которых они желают» (курсив мой.- А. Т.)1.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 227-228.
Таким образом, перед нами перспектива обуздания той иронии истории, которая действительно ранее нередко выглядела как насмешка над устремлениями людей. Заметим также, что Ф. Энгельс подходит здесь к проблеме обуздания иронии истории диалектически, не утверждая, что она исчезает сама собой сразу же с торжеством революции, в результате самого акта перехода из царства необходимости в царство свободы. Он пишет об ее обуздании во всей коммунистической перспективе, реализация которой и есть разрешение этой трагической загадки истории. Характерно, что основоположники марксизма-ленинизма, научно объяснив факт иронии истории, наметив реальные пути решения этой проблемы, пристальное внимание обращали и на нравственно-психологическое осознание этого феномена. «Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали,- что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать. Это то, что Гегель называл иронией истории…»1
1 К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве, т. 1, с. 64.
Впрочем, здесь проявлялась общая особенность стихийного общественного развития, распространявшаяся на допролетарские революции. Тут нет вины этих деятелей, так как «они не могут действовать иначе! Что значат крохи нашего остроумия по сравнению с потрясающим юмором, который прокладывает себе путь в историческом развитии!»2.
