желании, быть не может. Ведь почему-то же любит Инга Сурина Стаську, хотя тот и замечать ее не замечает? Любит. Глаз не спускает. Косу свою распушивает для него, локоны укладывает колечками на висках для него, кофточку из-за него то и дело поправляет сзади… А Милка полюбила другого. И уж вовсе не за то, что он спортсмен, красавец…
Наверное, сначала любовь приходит не к кому-то, а сама по себе, просто – любовь: это и способность твоя, и необходимость перейти в новое, еще неизведанное состояние. И вдруг пересыхают в дыхании губы. И не уснуть ночами среди душных подушек. И случайное прикосновение ветра кажется прикосновением чьих-то губ: неосторожных, нетерпеливых. А ты даже не знаешь и не думаешь – чьих…
Дружба дружбой… Эти отношения между девчонками и мальчишками только называют одинаково, хотя ничего похожего между ними нет. Когда Милка встретилась на речке с Юркиным взглядом, она сразу испугалась чего-то: испугалась, что он подойдет, например, и вдруг возьмет ее за руку. Подумала сразу, что не позволит ему пальцем себя коснуться… И уже знала тогда, что он обязательно прикоснется к ней, что не имеет права не прикоснуться…
Ну разве мыслимо хотя бы представить себе, как она целуется с тем же Стаськой?
Нахал он. Нахал, и все. Жалкий рационалист, понятия не имеющий, как это все бывает. Он потому, наверное, и потакал раньше Милке, что считал ее своей собственностью, – как инструмент, которым он ладил выключатели.
Звонок прозвучал неожиданно для Милки, хотя весь шумный урок истории тянулся до бесконечности долго.
Она отдала свою анкету Ляльке, чтобы та положила ее на учительский стол, и поднялась из-за парты с необъяснимой уверенностью, что события сегодняшнего дня только начинаются, что все главные неприятности еще для нее впереди.
Первой, как и следовало ожидать, подскочила Инга Сурина, потащила в коридор. И хотя в общем гвалте здесь можно было кричать во весь голос, Инга спросила шепотом:
– Не слышала?!
– О чем? – уточнила Милка, придав лицу невинное выражение. И ни с того, ни с сего подумала вдруг, что Инга нисколько не ревновала ее к Стаське. Значит, Инга правильно оценивала их отношения. От этой мысли Инга стала на мгновение и ближе, и словно бы понятней. Но уже в следующую секунду, вопреки всякой логике, шевельнулась какая-то предательская настороженность: почему она все-таки не ревновала?.. Или считает Милку недостойной соперницей?
– Только смотри – это секрет! – предупредила Инга, оглядываясь по сторонам и дергая Милку за рукав.
Милка неопределенно кивнула, раздумывая про себя, что секрет Инги – уже ни для кого, наверное, не секрет.
– Вчера, когда мы гуляли у тебя… – зашептала Инга. И повторила все, что Милка слышала утром от матери. Спросила с ужасом в глазах: – Представляешь?!
Милка закусила палец и не ответила. К счастью, Инга отвлеклась, что-то рассмотрев через Милкино плечо. Милка проследила за ее взглядом и увидела Стаса, угрюмо поднимавшегося по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Сверху по отполированным до блеска перилам один за другим со сверкающими от восторга глазами слетали первоклашки. В свое время Милка тоже с удовольствием носилась по этим перилам. Теперь хотелось подойти и надрать мелюзге уши: разобьется какой-нибудь…
Инга исчезла. Возможно, побежала делиться своим секретом еще с кем-то… Пушистая коса ее маячила уже в дальнем конце коридора, возле буфета. А Милка окликнула Ашота.
В черных усиках его затаилась усмешка.
– Ты вчера был во дворе?..
– А что?
– Просто, – сказала Милка.
– Был. Кто-то заземление выдернул у меня… Боишься, подсматривал? – напрямую спросил он, хитро прищуривая левый глаз и уже не скрывая ухмылки.
Милка покраснела. Но сделала вид, что намеки трогают ее мало.
– Подсматривать тебе было нечего.
– А я и говорю, что нечего! – с готовностью согласился Ашот. И хотел уйти, но задержался на полшаге. – Зря ты все же, Миледи, не за мной приударила. Знаешь, какой я хороший?
– Дурак, – сказала Милка.
– Ну вот… И слов у тебя нет поласковей для меня.
Милка хотела еще повторить вслед ему, что он дурак, но повторяться было глупо.
В коридоре то там, то здесь по двое, по трое шушукались десятиклассники. Подобные сценки можно было наблюдать и раньше, но тогда они почему-то не бросались Милке в глаза. Она подумала, что о вчерашнем событии Елена Тихоновна рассказала, видимо, не одной ее матери… А возможно, не удержалась Оля, дочь директора школы, Анатолия Степановича, или Андрейка, Олин брат, пятиклассник, или Никитка, их младший…
Прошедшей ночью, когда Милкины друзья пили за ее полных семнадцать, а может быть, когда танцевали летку-енку, некто, пользуясь темнотой, забрался через форточку в кабинет директора школы, чем-то вскрыл запертый на замок правый ящик стола и унес голубую палехскую шкатулку, в которой было триста пятьдесят рублей, снятых накануне с книжки для того, чтобы заказать Оле новое платье-макси, в связи с тем, что на майские праздники Оле исполнялось шестнадцать лет и предстояло получать паспорт. Преступник не искал, не рылся по ящикам, следовательно, знал о существовании голубой шкатулки в столе Анатолия Степановича, который держал в ней свои карманные деньги и открывал всякий раз, когда Андрейке, или Никитке, или Оле позарез требовался наличный капитал. Все это безошибочно указывало, что в школу забрался не чужой, случайный человек, а один из тех, кто не раз бывал в директорском кабинете, то есть вероятнее всего, кто-то из двенадцатой средней…
Именно поэтому, очевидно, Анатолий Степанович не побежал в милицию и велел молчать домашним. Он был очень хороший, простой и добрый, Анатолий Степанович… Только не забывал бы он в школе этих денег!
Милке хотелось поговорить с Олей. Кстати, Радька Зимин, которого она видела вчера во дворе, учился в том же девятом, что и Оля.
Гвалт на втором этаже из-за обосновавшихся здесь первоклашек стоял еще больший. Милка заглянула в открытую дверь девятого «б», метнулась по коридору и чуть не налетела на Олю, которая, укрывшись за отошедшей под ветром гардиной, о чем-то разговаривала со Стаськой.
Милка невольно отшатнулась. Но вместо того чтобы уйти, прижалась к окну и услышала последние реплики их беседы.
– Не знаю… Откуда я что могу, – проговорил Стаська.
– Ты можешь! – убежденно и немножко умоляюще сказала Оля. – Ты все можешь, Стасик! – И вдруг добавила: – Я дружить с тобой буду…
– Не знаю… – угрюмо и, как показалось Милке, виновато, под ноги себе повторил Стаська.
– А ты не хочешь… со мной дружить? – запнувшись, тихонько переспросила Оля.
Милка и не подозревала, что у Стаськи есть еще одна поклонница.
– Хочу… – выдавил он, помедлив чуть больше, чем следовало.
– А почему ты сегодня… странный какой-то? – спросила Оля, опять запнувшись на середине фразы.
– Так… – проговорил Стаська. И сразу же заторопился: – Я, Оля, пойду, ладно? Мне тут надо… Потом еще поговорим. Ну, вечером… Ладно?
Милка скользнула вдоль подоконника под прикрытием второй гардины. Но Стаська прошагал мимо, низко опустив голову, не заметил ее.
Вокруг глаз у Оли темные круги. Плакала?.. Милке она удивилась, но не обрадовалась – уж это Милка разглядела безошибочно. Теперь она знала, почему Оля не захотела присутствовать на дне ее рождения.
– Здравствуй, – сказала Милка.
Оля кивнула.
– Здравствуй…
