Ксана подумала, между прочим, что Ритка давно обрезала ее. Но ответила вопросом:
– Зачем?
– А затем… – неопределенно проговорила мать и, отшуршав дождевиком у двери, вышла. Должно быть, к Ягодке, в сарай.
Ксана взяла иголку с ниткой, подколола, чтоб не развалился треснутый у стебелька листочек татарника.
Гербарий ее имел особую классификацию: не по семействам и видам, а по годам и месяцам, с пометкой в углу каждой страницы (крохотными буквами в два-три слова): где, какого числа сорван лист, или цветок, или переплетенный в замысловатом узоре кусочек мха. Это давало ей возможность собирать свой гербарий всю жизнь; и уже три года – от того первого дня, когда на проталинах возле оград начинает пробиваться муравка, до того, пока снежные ветры не сорвут с кустов последний, в темно-ржавых пятнах листочек боярышника, – вела она свою щедрую оттенками летопись времен года и год за годом прожитых ею на земле дней, месяцев, лет… Говорят, все повторяется в природе. Может быть. Но листочек клена от прошлогоднего сентября никак не походил на кленовый лист за сентябрь нынешнего года… И напоминал совсем не о том.
Дождь кончился в субботу, перед рассветом. Гонимые какими-то своими ветрами, уплыли за горизонт тучи, и солнечный диск поднялся из-за леса, умытый, яркий, так что сразу показалось, будто осень просто выдумал кто-то: был хороший летний дождь, и взошло большое летнее солнце! Земля вздохнула всеми своими порами, и на влажный запах ее откуда-то из нор, из-под карнизов, из гущи ветвей поспешило на божий свет все живое, что вчера еще словно бы полностью вымерло.
Земля парила весь день.
И утро воскресного дня было таким же промытым, как накануне. Димка спозаранку был весел и суетлив не в меру, так что это не ускользнуло даже от матери. Несколько раз прошелся по улице, проверяя, хорошо ли сохнут обочины…
К лесу подъехал с тяжелыми от грязи колесами. Деревья уже оправились после дождя, но кое-где, в тени, кусты еще роняли на голову холодные капли.
Поляна, как и следовало ожидать, была пуста. Усевшись на камень, Димка стал приводить в порядок свой транспорт.
Ксана явилась примерно через час. Задержалась у края поляны. Димка был в клетчатой рубашке с засученными до локтей рукавами, а она пришла в рыжем свитере.
– Отпустили? – спросил Димка вместо приветствия.
– А мама на работе, – ответила Ксана. И покраснела. Потом засмеялась.
– Садись. – Димка подвинулся на камне, хотя места и так было достаточно.
Ксана деловито сорвала какую-то былинку из-под ног, потом еще одну или две и, не глядя на Димку, подошла, села.
– Я уж тут с утра! – зачем-то приврал Димка.
– Вовсе и не с утра, – глянула на него Ксана. – Я видела, как ты по дороге ехал.
– Ну, не с раннего утра, а с позднего… – не очень удачно вывернулся Димка.
Ксана взяла из-за плеча косу, потеребила ее.
– А Валерка не пришел?
Димка почувствовал себя немножко предателем. В последнее время он думал о Валерке гораздо меньше, чем следовало. Оправдался:
– Не заехал… Мы следующий раз вместе…
Ксана опять засмеялась. Какое-то уж очень смешливое настроение было у нее сегодня. Засмеялась и, покраснев опять, медленно, не поворачивая головы, как это умела только она, покосилась на Димку.
– Хочешь, я дерево свое покажу? И озерцо, где утка жила.
– Конечно! – обрадовался Димка, довольный тем, что разговор принял иное направление.
Они встали.
– А велосипед пускай здесь. Или нет – там, дальше, – сказала Ксана. – Еще дорога будет и тропка, пока к дубу идем.
Через молодой осинник и разнолесье они выбрались к давнишней забытой богом просеке, которую Ксана назвала дорогой. Если здесь и проезжала телега, то не чаще одного-двух раз в год, так что даже колеи поросли травой. Потом была нехоженая тропинка… Потом они снова пробирались через лес… Ксана шла впереди, Димка с велосипедом за ней, и Ксана придерживала для него ветки, чтоб не хлестались. На голове и лице ее блестели капли. Димкины волосы тоже намокли и уже не топорщились.
Дуб стоял у неглубокой, тенистой балки, дно и склоны которой были покрыты многолетним наслоением прелой листвы.
– Видишь, какой старенький?.. – Ксана потрогала рукой шершавую кору дуба.
В какие-то давние времена здесь, наверное, было просторно: только на просторе могло вымахать такое могучее дерево. Но потом быстрые ольха, береза набежали со всех сторон и затенили балку, забросали ее прелой листвой. Понаползли под их укрытие кусты, и дуб-одиночка оказался в тесном, противоестественном для него окружении, таком плотном возле балки, что дно ее никогда не прогревалось солнцем. Старое дерево доживало последние мучительные годы. Оно еще властвовало над окружением, но его нижние, безлистые ветви почернели и многопалыми корявыми лапами простирались над головами Ксаны и Димки, над балкой.
– Слушай… – позвала Ксана.
Димка обошел дерево.
