В Рагозиике жили Рагозины, в Курдюковке — Курдюковы, в Туринке — Турины, а в Белой Глине — разнофамильцы, потому что до такой фамилии, как Белоглинские, в старину не додумались. Жили в Белой Глине и Курдюковы, и Рагозины, и Голопятовы, и даже Сопляковы, хотя и всего-то деревня была — пятьдесят дворов. Но Сопляковым был до революции барин, и усадьбу его на хуторе по сей день звали Сопляковкой.
С курдюковцами и туринцами белоглинцы мало общались, а с рагозинцами у них существовала давняя и прочная вражда.
Стерля служила враждующим сторонам естественной нейтральной полосой. По правому ее берегу рыбачили рагозинцы, по левому — белоглинцы. Случалось иногда, крючками путались. Ну, тогда уж — чья леска крепче.
Каждый белоглинец учился говорить с такой припевки:
Почему «водит» — никто не знал.
Но главным недостатком припевки было другое: то, что в ней легко заменялось первое слово. И рагозинские новорожденные обучались говорить на припевке, в которой только начало — «Белоглинская шпана…» — звучало оригинально, а дальше все шло так же, как и у белоглинцев.
Зная эти сложные взаимоотношения между деревнями, легче понять, почему тайна землянки была доверена довольно-таки — неустойчивому в своих привязанностях Мишке, который мог бросить всех и каждого за разрешение помочь косому дядьке Андрею в кузне, а через два дня забывал про косого дядьку Андрея ради возможности покормить голубей у Евсеича… Но ребят в Белой Глине было немного. Два человека — это не компания. На многое ли развернешься вдвоем? Но не приглашать же в землянку рагозинцев!
Егоровы: сам, его жена, желтоволосая, тонкая, как девчонка, и трое детей — Владька, Светка и Димка (от горшка два вершка) — поселились как раз на бывшем хуторе Сопляковке.
Добротный шестикомнатный дом сопляковского барина выдержал десятилетия без особых разрушений. В нем один за другим похозяйничали почти все белоглинцы. Женится, например, Федька, сын дядьки косого Андрея, на Наташке, завпочтой из Курдюковки, — вселяются молодые в барский дом. Но кому нужны эти пустые хоромы? Да и побегай-ка молодая, потопи-ка зимой три печи! И, глядишь, через месяц- другой Федька срубил себе домик: и поскромнее, и потеплее, и поуютнее. А на хуторе временно склад устроят. Председатель — он пустоты не терпит. Потом опять кто-нибудь займет усадьбу ненадолго. И так без конца.
Чтобы поделить дом, перегородить, перестроить — до этого никому не хватило ума додуматься.
А экспедиционники быстро — раз-раз, — и получилось два входа: две двери, двое ворот, две калитки. Через одну ходят Егоровы, а через другую Кравченко — тоже экспедиционники, семья инженера.
Вот к этому-то хутору и приближались теперь два приятеля. Мысли Никиты витали где-то далеко и высоко — по его лицу ничего не поймешь. А Петькину физиономию, если хочешь, читай как открытую книгу…
Поляна за рекой была постоянным местом сбора.
Но Мишка в последние дни что-то слишком зачастил к Владьке. Сегодняшняя встреча и должна была разъяснить вопрос, что за человек Владька — стоящий или нет.
Изменник отделывается царапиной
Шагах в двадцати от тропинки паслась на длинной веревке коза. А рядом с козой торчала из травы лопоухая голова Кольки тетки Татьянина.
— Эй, голая команда! — окликнул Петька. Колька вскочил и в мгновение ока предстал на дорожке перед властным Петькиным взором.
— Мишка проходил туда? — кивнул Петька в сторону сопляковской усадьбы.
— Тама, — отрапортовал Колька. Огромные глаза его сияли готовностью куда угодно побежать и что угодно сделать…
— Та-ак… — процедил Петька. А Никита, подумав секунду, велел:
— Жми на всех парусах. Скажешь: граф Монте-Кристо сейчас будут. Понял? Больше ничего. Граф Монте-Кристо.
— Понял… — не очень уверенно заявил Колька. Но так как переспрашивать не следовало, он развернулся и полным ходом устремился к дому Егоровых.
Колька уже готовился в первый класс, но до сих пор еще носил штаны с разрезом, и на бегу время от времени мелькал его голый зад.
Первым навстречу друзьям выскочил Мишка, а за ним — Владька: длинноногий, аккуратный, с рыжими волосами, неправдоподобно белым лицом и рыжими веснушками, рассыпанными по этому благодатному белому полю.
Мишка по-всегдашнему засуетился, замельтешил — ни секунды на одном месте.
— Ну! — сказал он всем. — Вы, чай, знаете друг дружку. — Владьке: — Я говорил — придут. Ну и вот. Порядок! — Петьке: — Тут, понимаешь, именины! Ну прям никак нельзя! — Никите: — У этого — Димки — у шмока! — именины! Ха! А мороженое — ну! Пробовал? Пальцы оближешь!
— Двенадцать было?.. — негромко спросил Петька.
Но в это время из ворот выбежала, будто выпорхнула, Владькина мать и приятно этак запела: — Ребятки, разве можно! Девочек бросили, именинника бросили! Владик, почему ты не приглашаешь ребят? Зови сейчас же! Идемте-идемте! Не надо стесняться! Здесь все свои!
Петька с Никитой переглянулись и молча шагнули в калитку.
— У него, понимаешь, ружье настоящее, духовое называется, — на ходу сообщил Мишка. — Воздухом бьет!
— У меня и наган был, — скромно подтвердил рыжий.
— А мороженое!.. — снова зашептал Мишка.
Но отведать мороженого приятелям не довелось. В комнате, куда вошла вся компания, сидели трое: Димка, Владькин брат, лет четырех-пяти от роду — именинник; ровесница Кольки тетки Татьянина — кудрявая, с огромным бантом девчонка — Кравченко, и Светка, Владькина сестра, тонкая, красивая: глаза что твой самоцвет, а волосы до плеч — ровные, гладкие и желтые. Но не такие, как у Петьки или у Мишки, а совсем светлые.
Правда, Петька все это разглядел только минуту спустя. Первое, что он увидел: в комнате, в углу, под самый потолок, стояла елка. Петька как увидел ее, так и обмер, аж побелел весь.
— Кто срубил? — чуть слышно спросил он у Мишки.
Тот загорелся:
— Думаешь, я? Вот те… Ну, чтоб мне землю грызть! Я тут ни при чем! Вхожу — уже стоит! Именинник, понимаешь, захотел! Чтоб день рожденья у него такой праздник, как Новый год, был!
К этому времени все вошли в комнату, и дальнейшие объяснения пришлось отложить на потом.
Эту елку с тройной вершинкой Петька узнал бы из тысячи. Года полтора назад ее задел трактор, когда запахивали холмы. Петьке жалко стало, утащил ее и прикопал на опушке. Думал, не приживется, а она прижилась. Так и говорили все: Петькина елка. «Где?» — «Да там, у Петькиной елки». — «Куда это?..» — «Ну, если от Петькиной елки глядеть…»
Никита Петькины чувства понял без слов.
