Своим единственным военным успехом во всем путче «Союз обороны» был обязан Рему. Рем стоял наготове со своим «Имперским флагом» в пивной Левенброй; он якобы ничего не подозревал и пришел сюда под предлогом какого-то юбилея своей организации; потом по приказу Крибеля он занял здание командования рейхсвера, свое старое место работы. Людендорф, которому принадлежала идея этой операции, выразился о ней так: надо поставить почетный караул Лоссову. Почетный караул окружил здание проволочными заграждениями и выставил в окнах пулеметы. В продолжение этой ночи здание командования рейхсвера служило главной квартирой повстанцев.
Новые хозяева в командовании рейхсвера очень скоро сообразили, что что-то не в порядке. Они предполагали, что Кар и Лоссов захвачены в плен генералами; собственно говоря, это было не так далеко от истины. Они посылали в казармы одного за другим офицеров связи, но там их по приказу Лоссова арестовывали. Когда один из офицеров просил не оставить хотя бы Людендорфа без ответа, Лоссов крикнул на него: «В мятежников стреляют!»
Генералы действовали энергично, а противник обнаружил мягкотелость. Лейтенант из командования рейхсвера заявил Людендорфу со всем подобающим уважением, что если дело дойдет до боя, рейхсвер будет защищать свои казармы, пока не расстреляет все свои патроны. Людендорф ответил ему на это не так, как должен был ответить революционер: «Что ж, в лучшем случае вы погибнете лишь несколько позже, когда расстреляете свои патроны». Вместо этого он в товарищеском тоне меланхолически заявил: «Я вполне разделяю ваши чувства. Я никогда не отдам приказ напасть на казармы и на рейхсвер».
В этом отношении Гитлер вел себя иначе. Когда он впервые услышал, что в казармах оказано сопротивление, он пришел в ярость и закричал: «Подведите две пушки и палите в них вовсю, можете не оставить камня на камне». В пять часов повстанцы узнали через полковника Лейпольда из юнкерского училища, что Лоссов намерен стрелять. Как быть? Отвечать ему тем же? Многие собирались поступить так же, многие так и поступили. Но Людендорф, вождь, решил, что теперь для него настал момент показать себя: он хотел пойти прямо на дула ружей и заставить солдат опустить их.
Утро было потрачено на укрепление берега р. Изар для целей обороны; в некоторых местах были поставлены орудия. Около одиннадцати часов Гитлер и Людендорф с несколькими тысячами дружинников отправились на «рекогносцировку» в город. Очевидно, в целях рекогносцировки ружья держали наготове, частью с примкнутыми штыками; за первыми рядами ехал автомобиль с пулеметами.
Если революционеры хотели в точности знать намерения правительства, у них уже не было надобности в этой рекогносцировке. На стенах были расклеены плакаты следующего содержания:
«Честолюбивые проходимцы с помощью обмана и измены своему слову превратили манифестацию национального возрождения в сцену отвратительного насилия. Заявления, вынужденные у меня, генерала фон Лоссова и полковника Зейсера под угрозой револьвера, недействительны и не имеют силы. Германская национал-социалистическая рабочая партия, а также боевые союзы «Оберланд» и «Имперский флаг» распущены.
Во главе колонны шли Гитлер, Людендорф, д-р Вебер, Шейбнер-Рихтер и Крибель. Несколько дальше шел с угрюмым видом лидер «фелькише» северной Германии Альбрехт фон Грефе. Он в это утро приехал в Мюнхен на зов Людендорфа — единственный представитель «господ с севера».
На мосту через Изар колонна натолкнулась на заградительный отряд полиции. Полицейские не опустили ружей. Будут ли они стрелять? Геринг вышел из строя вперед, приложил руку к козырьку и объявил: «За первого убитого в наших рядах поплатится жизнью один из заложников». На самом деле, однако, повстанцы вовсе не вели с собой заложников. Заслуга Гитлера, что он лично удалил их из колонны. В мгновение ока полицейские были обезоружены; их наградили плевками и пощечинами. Колонна двинулась дальше в центр города. Настроение населения было подавленное. Оказали свое действие воззвания Кара и заместителя министра-президента, министра народного просвещения Матта, который из Регенсбурга предостерегал своих баварцев против «пруссака Людендорфа».
Людендорф вел колонну, как он впоследствии рассказал, без определенного плана; у него на этот счет имелись лишь самые общие представления. Под Танненбергом, говорил он потом, он тоже сначала дал битву, а потом уж придумал ее стратегические обоснования. В результате колонна после бесцельных метаний по узкой, словно ущелье, Резиденцштрассе очутилась на перекрестке, где эта улица выходит между Фельдгернгалле и Резиденцштрассе на широкую площадь Одеон. Там находился заградительный отряд полиции, по своей численности далеко уступавший приближавшейся колонне. Полиция могла задержать шествие только в этом узком проходе; лишь только повстанцы очутились бы на площади, они ввиду своего численного превосходства оказались бы хозяевами положения.
Кто первый начал стрелять, — об этом, разумеется, впоследствии возгорелся горячий спор между сторонами. Правдоподобнее всего показания руководителя союза «Оберланд» д-ра Вебера. По его словам, один из дружинников схватил рукой протянутый вперед карабин полицейского, и в борьбе между дружинником и полицейским раздался первый выстрел. Во всяком случае после этого обе стороны открыли огонь по всем правилам искусства. За секунду до этого один из дружинников выскочил вперед и крикнул полиции: «Не стреляйте, с нами идет его высокопревосходительство Людендорф». Это была секунда, когда речь шла о жизни или смерти, но несчастный и в этот момент не забыл почтительно упомянуть титул: «его высокопревосходительство». Впрочем, утренний приказ Крибеля тоже начинается словами: «Его высокопревосходительство фон Лоссов нарушил свое честное слово…»
Гитлер шел между Людендорфом и Шейбнером-Рихтером; последнего он держал за руку. В правой руке у него был револьвер. Перед тем как началась стрельба, от крикнул полицейским: «Сдавайтесь!». В этот момент Шейбнер-Рихтер был сражен пулей насмерть; падая, он вывихнул руку Гитлера. Гитлер тоже очутился на земле; увлек ли его в своем падении Шейбнер-Рихтер или же Гитлер по старой солдатской привычке искал прикрытия, это он вряд ли сам может сказать теперь точно. Конечно, кто хотел оказать моральное воздействие на противника, тот должен был бы остаться стоять; кроме того, перед «рекогносцировкой» Гитлер еще раз заявил, что готов грудью встретить вражеские пули. Однако пусть упрекает его тот, кто со спокойной совестью может утверждать, что на его месте он остался бы стоять. Ряд полицейских показывает, что после первого залпа все без исключения бросились ничком на землю, в том числе и Людендорф. Последний утверждает обратное. Во всяком случае Людендорф не бросился бежать. Вместе с отставным майором Штрекком из «Боевого союза» он прошел мимо ружейных дул на площадь. Если бы за ним последовало пятьдесят или хотя бы двадцать пять человек, день окончился бы иначе. Теперь же Людендорф был единственным пленником полиции. Когда его арестовали, он вне себя от волнения заявил, что отныне для него более не существуют немецкие офицеры и что он никогда больше не наденет офицерского мундира.
Действие ружейного огня в узкой улочке было ужасно. На мостовой лежало четырнадцать убитых. Среди них был Оскар Кернер, бывший второй председатель партии умер смертью неизвестного солдата. Погиб также член судебной палаты фон дер Пфордтен, автор известной нам кровожадной конституции. В смерти Шейбнера-Рихтера сказалась рука Немезиды: подавленный у Фельдгернгалле путч больше всего был и его духовным детищем.
Как только прекратился огонь, Гитлер первый встал и побежал назад, об этом сообщает спасший его национал-социалист д-р Вальтер Шульц. Шульц раздобыл автомобиль из числа тех, которые ехали за колонной. Гитлера внесли в автомобиль, и последний поехал за город, причем полиция неоднократно стреляла в него. Гитлер жаловался на сильную боль, но вывих оказался неопасным. Гитлер поехал в находящийся в шестидесяти километрах от Мюнхена Уффинг на озере Штрафель, где у его друга Ганфштенгля была своя вилла. Два дня спустя он был здесь арестован.
По прошествии пяти лет Гитлер рассказал про это бегство удивительную историю. Однажды он вышел на эстраду пивной Левенброй, ведя за руку мальчика, и заявил, что этого мальчика он нашел у Фельдгернгалле в день путча, взял его на руки и вынес из-под обстрела. Можно, конечно, возразить, что при всей любви Гитлера к детям ему подобало скорее остаться во главе своей колонны и провести бой до конца. Впрочем, надо констатировать, что из свидетелей никто ни словом не упоминает об этом мальчике.
Спустя два часа после залпов у Фельдгернгалле сдался Рем в своей крепости в здании рейхсвера. Он потерял двух человек убитыми; в общем, было убито шестнадцать членов «Боевого союза». Полиция потеряла убитыми трех человек.
Глава шестая
В общем о путче Гитлера надо сказать: он был инсценирован плохо. Первой ошибкой было начинать путч без достаточной военной подготовки, второй ошибкой было неудачное психологическое воздействие на командующего рейхсвером и третьей — недостаток мужества в день 9 ноября. Даже такой храбрый солдат, как Рем, позволил окружить себя противнику, так как у него не хватило духу угрожать своим товарищам пулеметами. Людендорф вообще хотел не бороться, а колдовать. Когда сам Гитлер перед походом в город оробел и заметил: «Они будут стрелять в нас», у Людендорфа нашелся столь же геройский, сколь бессмысленный ответ: «А мы все-таки пойдем!»
Буржуазное население столицы Баварии показало после путча, что оно готово было выйти на улицу. Два дня подряд улицы были запружены волнующейся толпой, она оскорбляла солдат рейхсвера, угрожала напасть на здание, в котором помещалась канцелярия Кара, разгромила редакции нескольких газет и кричала: «Долой изменников!» Конная полиция неоднократно въезжала в толпу и разгоняла ее резиновыми дубинками — ничто не помогало. В университете бушевала против Кара тысячная толпа студентов: она чуть не сбросила с галереи ректора, обратившегося к студентам со словами увещания, и освистала даже Эрхардта, пытавшегося подойти к ним добром.
Имея за собой такое фанатическое население, можно было добиться больших результатов. Но для этого «Боевой союз» должен был оправдать свое имя и действительно биться, а не бежать после первых же выстрелов. Каждый выигранный час времени все более расшатывал бы положение правительства среди враждебного и взбудораженного населения. Это население продолжало два дня бесстрашно, но бесполезно демонстрировать, тогда как вожди бежали и попрятались.
Разве сколько-нибудь похоже на это поведение коммунистов, восставших в Гамбурге, Берлине, Мюнхене и средней Германии! Те действительно сражались. Напротив, дружинники не последовали за Людендорфом. С д-ром Вебером, руководителем «Оберланда», сделался нервный припадок, он рыдал несколько часов сряду, а Гитлер первый удрал на автомобиле, оставив свое войско, на поле брани.
В защиту побежденных можно привести то, что большинство из них считало Людендорфа убитым. Это сломило их дух, но это во всяком случае не оправдывает поспешного бегства Гитлера; напротив, в таком случае он тем более должен был понимать, что остался теперь единственным вождем.
Впоследствии вожаки «Боевого союза» в свое оправдание постоянно ссылались на то, что им казалось непостижимым, как это немцы будут стрелять в немцев. Но в Рурской области или же при подавлении советской республики в Мюнхене они без смущения сами стреляли в немцев, тогда это не было для них непостижимым, они стреляли даже в безоружных. На самом деле они хотели сказать другое, но только не могли выразить это на своем языке; они хотели сказать, что революционная борьба возможна между двумя классами, т. е. между группами населения, которые правильно или неправильно считают себя врагами.
Среди павших у Фельдгернгалле был один кельнер и один ремесленник; все остальные были купцы, банковские служащие и офицеры в отставке.
Тем не менее национал-социалистической партии кровавый день 9 ноября пошел на пользу. Он окончательно отрезал ее от пуповины рейхсвера. Таким образом партия родилась собственно в этот день.
В эту ночь душа Гитлера подверглась гораздо большей опасности, чем со стороны полицейских карабинов. Гитлер обратился за защитой к принцу Рупрехту.
Он прибег к посредничеству друга Рема — отставного лейтенанта Нейнцерта, пользовавшегося расположением принца. Нейнцерт должен был просить принца воздействовать на Кара в том смысле, чтобы тот не допустил столкновения между рейхсвером и «Боевым союзом».
Кроме того, Гитлер и его друзья не должны были подвергнуться преследованию.
