стало быть, не желает отказываться от студенческих корпораций. Молодые студенты, к которым в этом отношении должен быть причислен также Геббельс, оказываются более передовыми, чем их мюнхенские вожди.
На противоположном конце ведется борьба за душу рабочего. Гитлер как-то высказался в том смысле, что руководящие органы местных групп должны состоять на две трети из рабочих. Красивая, но неосуществившаяся мечта, констатирует лидер ганноверцев Зейферт в начале февраля 1926 г. в «Фелькишер беобахтер». Его поддержал профсоюзный работник из национал-социалистов: да, партия слишком мало внимания уделяет рабочим. Забыты пламенные протесты против рурских локаутов. Ошибка партии заключается в том, что она оставила в стороне насущные интересы рабочих; поэтому последние и питают к ней недоверие, поэтому они разочаровались в ней.
Этому не назвавшему себя профсоюзному работнику грозно отвечает помещик фон Корсвант, впоследствии руководитель померанской партийной организации. По-вашему, возмущается он, национал-социалистическая партия должна быть той же коммунистической партией, лишь очищенной от еврейского руководства? «Наш вождь Адольф Гитлер в борьбе за национал-социалистическое государство будущего просто из соображений целесообразности считает важным прежде всего завоевать для национал-социализма класс рабочих физического труда (потому что тогда и другие пойдут по этому пути). Но это не имеет ничего общего с принципиальной установкой, ставящей на одну доску рабочего физического и умственного труда». Корсвант выступает за союз с профсоюзами, стоящими на платформе хозяйственного мира. В вопросе зарплаты надо ради конечной цели отказываться от мелких проходящих выгод. Точка зрения Корсванта не является ныне в партии господствующей, потому что в партии вообще нет никакой точки зрения по рабочему вопросу, а царит полный хаос. Однако лично Гитлер косвенным образом присоединился к точке зрения Корсванта, отказавшись от создания особых национал-социалистических профсоюзов.
Эта борьба между точкой зрения «господ» и платформой национальной солидарности породила также неуклюжую дискуссию о женском вопросе. Дискуссия эта возникла, несмотря на то что уже 21 января 1921 г. партия приняла принципиальное решение по женскому вопросу: женщины никоим образом не могут участвовать в партийном руководстве. Это решение особенно горячо приветствовали присутствовавшие при этом женщины. Теперь прежнее единодушие миновало.
У партии еще не было своей женской организации. В дружественных отношениях с партией находился «Орден немецких женщин», возглавляемый Елизаветой Цандер; но этот орден имел лишь небольшое значение. Лозунг ордена гласил: немецкая женщина — не феминистка, она должна думать не о правах женщины, а о ее обязанностях. Против этого теперь энергично выступила член партии д-р Хадлих. Она указывала на то, что древняя германка выступала с решающим голосом на совете мужчин, а теперь-де, при господстве мужчин, царит двойственная мораль. Мы должны воспитывать не мужчин и женщин, а немцев; мы не должны проповедывать девушке с самого раннего возраста, что единственное призвание ее — быть женой и матерью; женщины должны иметь право занимать ответственные посты во всех областях общественной жизни, так как господство мужчин отчасти обусловило равнодушие современного государства к расовому вопросу.
Розенберг выступил с резкими возражениями. Все это, заявил он, — гуманитарный демократизм; подобные аргументы порождают «третий пол»; а что касается древних германцев, то для них мужское руководство было чем-то само собою разумеющимся, мы видим это на примере Зигфрида, Бальдура и Локи. Женщина должна вносить в немецкую жизнь лирику, мужчине же принадлежит «архитектоническое» руководство.
Хадлих нашла эту антитезу слишком красивой и слишком бессодержательной. Она утверждала, что мужчины в партии — «безнадежно ориентализированные национал-социалисты, так как угнетение женщины проистекает из еврейского духа».
Розенберг резко ответил, что взгляды Хадлих — это сданный в архив дарвинизм; а впрочем, «в свое время» будет опубликовано определенное мнение партийного руководства по женскому вопросу.
Все эти споры являются частью общей борьбы между точкой зрения свободы для всех и идеей гегемонии расы. Здесь в микрокосме национал-социалистической партии отражается великая борьба нашего времени. Вещий пророк Геббельс пытался нахлобучить на эти споры широкую шапку штурмовика. «В нашем лагере, — сказал он в 1925 г., — возгорится идейная борьба между националистами и социалистами, и лишь из ее результата родится национал-социализм в его окончательном виде».
Чтобы удержаться на своей позиции, Гитлеру нельзя было выступать арбитром во всех этих неулаженных в лоне партии спорах. Он не в состоянии был истребить оппозицию как таковую, но он мог дать ей в зубы, как только она их покажет. А она не замедлила это сделать. В Германии началось в то время широкое политическое движение — борьба против уплаты так называемых компенсаций бывшим государям. В действительности это была борьба против консервативных сил, не тронутых революцией; с помощью легальных средств, допускаемых новым государством, эта борьба могла бы стать завершением революции: республика находилась тогда на вершине власти, президент маршал Гинденбург салютовал ее флагу, немецкая национальная оппозиция управляла с помощью закона о защите республики и через несколько лет даже торжественно подтвердила изгнание бывшего кайзера. Движение против уплаты «компенсаций» нашло приверженцев также среди национал-социалистов в северной Германии.
Особенно горячился и протестовал против уплаты компенсаций д-р Отто Штрассер. Он требовал, чтобы национал-социалисты тоже приняли участие в плебисците. Это стало той петлей, с помощью которой Гитлер удавил северонемецкую оппозицию.
14 февраля в Бамберге состоялась конференция главарей партии. Из северной Германии приехали только Штрассер и Геббельс — у прочих якобы не хватило денег на дорогу. Руководители областных организаций выполняли тогда свою партийную работу еще безвозмездно; они выезжали в другие места только в том случае, если могли надеяться сколотить себе средства на проезд денежными сборами на собраниях. Гитлер уже мог быть щедрее по отношению к себе, да и не только по отношению к себе; руководители организаций Тюрингии, Саксонии и Баварии легко могли приехать в Бамберг, лежащий между этими тремя провинциями.
Гитлеру не стоило большого труда нанести поражение защитникам экспроприации государей. Это была их ахиллесова пята. Агитация против государей, заявил он, покоится на лжи; экспроприируйте сначала «государей» биржи, денег, торговли. Чтобы прикрыть свою борьбу против экспроприации государей, национал-социалисты внесли в рейхстаг предложение, первый параграф которого гласил: «Безвозмездно отчуждается на благо общества все состояние князей банков и биржи, иммигрировавших в Германию с 1 августа 1914 г., восточных евреев и прочих представителей других национальностей, затем также прирост имущества, последовавший с этого момента в результате наживы на войне, революции, инфляции и дефляции».
Кроме приведенного выше главного возражения у Гитлера было припасено еще несколько пустых, но благозвучных «мотивировок». Мы, заявлял он, не намереваемся давать государям то, что не принадлежит им, но не следует также отнимать у них то, что им принадлежит, «так как мы стоим на почве права». Никто, продолжал он, не в праве заключать из этого о пристрастии нашей партии к монархии; вопрос о форме государственного управления имеет такое же второстепенное значение, как вопрос о цвете солдатских мундиров.
Это было не очень почтительно по отношению к монархам, но фактически помогло Гитлеру справиться с фракцией сторонников экспроприации. Месяц спустя партийное руководство открыто декретировало: «Члены национал-социалистической партии должны воздержаться от участия в инсценированном евреями плебисците».
Надо полагать, в северной Германии вряд ли было известно в то время, что Гитлер 9 ноября намеревался довести до конца свой путч с помощью баварского кронпринца. Там была известна только официозная партийная версия — легенда, будто Гитлер должен был предупредить монархический государственный переворот. Так или иначе отказом от плебисцита Гитлер отстранил свою партию от участия в самом мощном народном движении, имевшем место в Германии со времени революции. В основном это движение было враждебно государям, но в нем отчасти сказалось также возмущение верноподданных, разоренных инфляцией, — таких людей было немало; Гитлер мог бы привлечь их в свою партию, выступая за экспроприацию, но он отказался от этого.
Итак, северонемецкая оппозиция была убита при помощи королевского скипетра. Ганноверское «сотрудничество» было распущено. Однако Гитлеру не удалось заставить Штрассера отречься и по другим пунктам. Штрассер остался при своем тезисе, что не следует смущать умы и сердца национальной молодежи антибольшевизмом, лишенным правильного инстинктивного чутья. Это, заявил он, — можно сказать, классический пример искусной работы капитализма: ему удается запрячь в свою борьбу против антикапиталистического большевизма и такие силы нации, которые не имеют ничего общего с капиталистической эксплуатацией.
Гитлер резко возражал: тот, кто, совершенно не понимая нынешней России, высказывается сегодня в пользу германо-русского союза, упускает из виду, что подобный союз означает немедленную большевизацию Германии. Гитлер высказывался за союз с Италией; вообще, по его мнению, на первый план во всей внешней политике должен стать вопрос о союзах. Южный Тироль не должен играть никакой роли, вопрос о нем не должен мешать возможности соглашения с Италией. Все равно, отвоевание южного Тироля силой — утопия, так как слишком много пришлось бы поставить на карту для этой цели. Никаких сентиментальностей! Кроме того Муссолини — железный человек, свергнувший демократический режим и заслуживший этим ненависть масонов всего мира.
Мы видим: все это — чисто академические споры. Правда, для Гитлера это были вопросы величайшей важности, но в то время они не могли иметь другого практического значения кроме того, что приукрашивали склоку на бамбергской конференции. В конце концов главной целью Гитлера было разбить северогерманскую оппозицию. Это было достигнуто не только формальным роспуском ганноверского «сотрудничества»; еще важнее было то, как это произошло. Дело в том, что Геббельс перешел на сторону Гитлера. Он примкнул к Гитлеру, Федеру, Штрейхеру; Штрассер остался совершенно один. Геббельс, извлеченный на свет божий Штрассером, поступил с последним точно так же, как сам Штрассер год назад поступил с Грефе. С тех пор Геббельс и Штрассер ненавидят друг друга. Господство Гитлера в партии до осени 1932 г. — впрочем, с течением времени оно становилось все более шатким — покоилось на вызванных им раздорах между Штрассером и Геббельсом.
В Бамберге ликвидирована была партия заговорщиков, замышлявших дворцовый переворот в национал-социалистической партии. Но Штрассер продолжал борьбу. Если Гитлер употребляет теперь все силы, чтобы упрочить финансовое положение своего партийного центра, то оба Штрассера пытаются наверстать упущенное и создают с этой целью свое собственное издательство. Со времени ганноверской конференции имелось предложение руководителя померанской окружной организации, профессора грейфсвальдского университета Валена, которому принадлежал ряд газет «фелькише» в северной Германии. Братья Штрассеры оба обладали некоторыми средствами, они купили у Валена его задолжавшееся издательство и основали 1 марта 1926 г. в Берлине «Кампф-Ферлаг» (издательство «Борьба»), в котором с течением времени стало выходить пять национал-социалистических газет. Главной из них была еженедельная «Берлинская рабочая газета», она редактировалась Отто Штрассером и отличалась несколько тяжелым стилем. Вопреки названию издательства, эта газета скорее поучала читателя и вызывала его на размышления, чем звала к борьбе; разносторонностью своего содержания и своей порядочностью она, однако, была на голову выше, чем «Фелькишер беобахтер».
Создание этой публицистической цитадели Штрассеров несколько запоздало. А может быть, нападение ганноверцев и плебисцит против государей последовали слишком рано. Братьям Штрассерам удалось создать себе в Северной Германии политическую базу, из которой Гитлер не мог их вытеснить, но пока и им пришлось отказаться от мечты окружить мюнхенского вождя и обезвредить его на посту почетного председателя. Переход Геббельса — «неслыханная измена своим друзьям», как назвал этот поступок руководитель штурмовых отрядов капитан фон Пфеффер, — был вызван, надо думать, тем простым соображением, что в условиях, когда влияние ограничивалось только северной Германией, у Гитлера было больше шансов сохранить свою власть. Так или иначе Геббельсу отныне был закрыт доступ в ряд мест на севере; Гитлер использовал его для агитации в Баварии и Вюртемберге, где руководитель местной организации Мундер оказался не на высоте своей задачи.
Новая карьера Геббельса в партии началась как раз тогда, когда окончилась карьера другого вожака, кое в чем сходного с ним. Мы имеем в виду Германа Эссера. Этот невозможный молодой человек вызвал своими интимными связями нарекания в нюрнбергских партийных кругах. Когда к нему обратились с упреками, он огорошил своих обвинителей следующим ответом: благодаря своей связи с той нюрнбергской дамой, о которой идет речь, он в плохие времена добывал у ее мужа деньги для партии, Гитлер же до сих пор не вернул этих денег.
Если это было верно, то это чрезвычайно компрометировало партию. Эссер должен был дать своему шефу, не желавшему портить отношений с нюрнбержцами, обещание, что не будет более показываться в Нюрнберге. Он, однако, не сдержал своего слова, и взбешенный Гитлер заявил: теперь конец моему долготерпению, ради Эссера я уже не раз жертвовал более достойными друзьями. Пусть молодой человек совершит что-нибудь дельное, а до этого не показывается мне на глаза. Конечно, этого не нужно было понимать буквально. Гитлер не мог бросить человека, знавшего многие его тайны; это было бы опасно для него. Однако с тех пор Эссер, самый старый и долгое время самый преданный соратник Гитлера, вынужден был подвизаться в партии на вторых ролях.
