Гитлер даже не берется за эту неразрешимую задачу, а продолжает из Кайзергофа писать одно за другим письма президенту, излагая свои соображения; Шлейхер пытается выступить посредником, но Гитлер заявляет ему, что если президент по-прежнему настаивает на своем условии о парламентском большинстве, то кабинета Гитлера не будет. Всякий же другой кабинет, под чьим бы руководством он ни находился, Гитлер считает недопустимым. Это, вероятно, пришло на ум и министру рейхсвера Шлейхеру. Очевидно даже рейхсканцлер фон Шлейхер должен был натолкнуться на сопротивление Гитлера. В этом отчасти сказывается упрямство не видящего выхода, дважды потерпевшего поражение Гитлера. Гитлер возвращает президенту его поручение и снова, тяжело потрясенный, возвращается в Мюнхен.
Одного успеха он все же добился, который, несмотря на значительный неуспех, имел некоторое значение, — он сблизился с президентом. От последнего уносит он заверение: «Во всяком случае теперь мои двери всегда будут открыты для вас».
Папен добился своего и одержал верх над Гитлером. Но это не пошло ему впрок: он сам попался в сети, которые расставил ему министр рейхсвера фон Шлейхер. Последний, очевидно, надеялся, что с помощью переговоров ему удастся до некоторой степени связать национал-социалистского вождя, прийти к джентльменскому соглашению с ним, благодаря которому станет возможным правление без помехи со стороны национал-социалистов. Сам он пытался получить такое же обещание Гитлера, какое он в свое время получил в начале образования правительства Папена. Однако Гитлер отказался дать какое-либо обещание. Очевидно, он опасался, что его второй раз упрекнут в нарушении слова.
С тех пор Шлейхер считал, что правительству Папена настал конец. Он не хотел больше принимать участия в высшей школе верховой езды по узкой тропинке власти, имевшей лишь две точки опоры: уважение, которым пользовался президент, и оружие рейхсвера. Некоторую роль играл здесь ведомственный фанатизм. Он не хотел пускать в ход во внутренней борьбе оружие рейхсвера. Специалист министерства рейхсвера слишком заботился о блеске своей сабли и боялся поэтому пустить ее в ход. Он знал, что часть рейхсвера питает симпатии к национал-социалистам. Больше всего испугало его другое обстоятельство — берлинская транспортная стачка в начале ноября. Если две тысячи кондукторов автобусов и трамвая, заявил Шлейхер, оказались в состоянии парализовать в течение нескольких дней жизнь столицы, чему государственная власть не могла помешать, то насколько слабым должно оказаться правительство в случае настоящей всеобщей стачки, стачки, в которой примет участие симпатизирующее население. При таких обстоятельствах министр рейхсвера фон Шлейхер не считал себя достаточно сильным, чтобы обещать правительству Папена безусловную поддержку своих пулеметов.
Оставим, однако, в стороне детали этих интриг. В конце ноября Папен подал в отставку, к искреннему огорчению президента фон Гинденбурга. Последний на прощание подарил канцлеру, который был ему милее всех прочих, свой портрет с надписью: «Ich hatte einen Kameraden» («Был у меня товарищ» — из немецкой песни)
Преемником Папена стал генерал Курт фон Шлейхер. Это, вероятно, не доставило президенту большой радости. Вероятно, Гинденбург не раз подумывал о том, как бы избавиться от этого политически опасного офицера. Прежнее расположение сменилось заметным холодком. Перед ним-то старый господин с некоторым злорадством поставил ту же неблагодарную задачу, при разрешении которой потерпели неудачу оба его предшественника. Папен получил от президента приказ о роспуске рейхстага, на случай если бы парламент проявил несговорчивость. Напротив, Шлейхер не получил от президента этого доказательства его доверия и таким образом с самого начала был осужден на неудачу. Самым позорным во всей этой игре явилось то, что Шлейхер не знал об этом наиболее уязвимом месте своей позиции и только в решающие смертельные мгновения понял, как жестоко он, этот вечный интриган, сам оказался обманутым.
В первый раз в истории германской республики рейхсканцлером становился генерал. Его правление выглядело совершенно иначе, чем представляло себе это обычно общественное мнение. Генерал фон Шлейхер решительно отказался, и притом не только на словах, от мысли о военной диктатуре. Он сбросил правительство Папена потому, что не хотел диктатуры, а вовсе не из-за неудовлетворенного личного честолюбия. Ибо он не особенно стремился стать канцлером. Его скорее привлекала роль, которую в соседней Польше так успешно играл маршал Пилсудский в качестве простого военного министра. Шлейхер больше полагался на свое политическое искусство, чем на свои пулеметы, и это почти гражданское высокомерие немало содействовало его падению.
Перед ним стояла двойная задача: он должен был быть канцлером активного национализма и вместе с тем руководителем социальной перестройки Германии. С полным основанием его можно назвать канцлером в национал-социалистской атмосфере, рассматривая поединок с Гитлером не только как борьбу за власть, но и как борьбу за то, кому суждено осуществить национал-социалистскую миссию.
Германский народ не мог примириться с Версальским миром, который был ему навязан В 1918 г. с течением времени и среди держав-победительниц это стали понимать. Народ мог полагать, что договоры 1918 г. обязаны своим возникновением преходящему настроению держав-победительниц. В таком случае с исчезновением этих настроений должна была открыться возможность пересмотра этих договоров. Никто не сумел в большей степени, чем Штреземан, разбудить в народе убеждение в психологической возможности пересмотра договоров, особенно в достижимости соглашения с Францией. Наряду с этим существовало и другое представление — что в основе Версальского договора лежит уверенность народов в том, что Германия плохой партнер в деле мира и не может быть членом семьи народов. Если Германия и в самом деле была на таком счету у соседних народов, то трудно было рассчитывать на дружественное соглашение с ними. В таком случае только путем борьбы и сопротивления — если не посредством оружия, то с помощью политического чуда, из которых состоит вся мировая история, — Германия в состоянии освободиться от совершенно невыносимых условий договора. Сознательным выразителем этой точки зрения является Гитлер.
Внешнеполитической задачей канцлера являлось разрешение этой дилеммы. Ему достался некоторый успех, когда 11 декабря Женевская конференция по разоружению признала одной из своих задач восстановление германского равноправия. Внутриполитической задачей Шлейхера являлось принятие конструктивных мер, чтобы приспособить Германию к великим социальным переменам, которые принес с собой экономический кризис. Общее мнение в стране было таково, что простое выжидание лучшей конъюнктуры равносильно продлению бедственного положения на неопределенное время. При этом нельзя упускать из виду того, насколько были морально скомпрометированы в Германии вожди хозяйства. В 1931 г. обанкротились крупные банки, в результате чего все экономические авторитеты были превращены в кучу развалин. В 1932 г. последовал не столь явный, но все же чувствительный для сведущих лиц кризис доверия к вождям промышленности. Свое выражение этот кризис нашел в крушении самой крупной организации, господствовавшей в тяжелой промышленности: в продаже крупного пакета акций владельцем концерна Фридрихом Фликом. Последний с помощью искусной манипуляции захватил в свои руки большинство акций и оказался фактическим хозяином крупнейшего концерна западногерманской тяжелой промышленности — объединенных стальных заводов. Стальное объединение, с самого начала плохо организованное, в течение ряда лет находилось в тяжелом положении. Курс его акций стоял на бирже очень низко, и Флик, который в состоянии был удерживать большинство акций лишь с помощью банковских кредитов, уже предвидел наступление момента, когда банки откажут ему в кредите под этот сомнительный пакет акций. Он собирался поэтому уступить этот пакет французским капиталистам. С продажей этого пакета акций влиятельные французские круги связывали далеко идущие политические комбинации. Однако такая сделка противоречила стремлению к политической независимости, можно сказать, пуританству правительства Брюнинга. Чтобы помешать переходу акций в французские руки, правительство приобрело у Фридриха Флика решающий пакет акций. Таким образом государство стало владельцем крупнейшего горнозаводского концерна — не в интересах социалистической плановости, а по нужде, не в силу своих конструктивных стремлений, а благодаря усталости капитализма. Пример Флика вызвал у других промышленников совершенно особое настроение: промышленные вожди стали мечтать о том, как они с выгодой для себя будут в один прекрасный день социализированы именно при помощи «социалиста» Гитлера. Хваленая мощь и воля к творчеству угольных и стальных магнатов были, таким образом, окончательно подорваны ударами кризиса. От комиссии по социализации времен революции, накапливавшей кучами протоколы и не доводившей ни одного дела до конца, до воплей о «социализации», поднятых в 1932 г. крупным капиталом, — таков далекий путь от высокомерия к падению, проделанный послевоенным капитализмом.
Генерал фон Шлейхер высказал по поводу этих сдвигов в хозяйстве ряд мнений, которые были признаны социалистическими. Возможно, это было ошибкой. Скорее всего надо полагать, что как человек военный он не проявлял особой склонности подходить к хозяйственным вопросам как к вопросам мировоззрения и в лице существующего капитала преклоняться перед творческим принципом капитализма. В своей программной речи он высказался в том смысле, что рейхсвер существует вовсе не для того, чтобы защищать ту или иную форму хозяйства. В общем, он придавал вероятно очередным политическим задачам гораздо большее значение, чем вопросам принципиальным. Важнейшей задачей являлось окончательное укрощение Гитлера; если Гитлера нельзя было укротить и использовать, то его необходимо было уничтожить.
В Коричневом доме, под которым, казалось, заколебалась почва, проблема ставилась следующим образом: кто в предстоящем столкновении окажется слабее — национал- социалисты или правительство Шлейхера? Ибо гитлеровцы сильно ослабели, как это обнаружилось самым роковым образом. Напротив, все не национал-социалистские элементы, не исключая социал-демократии, рассчитывали найти в правительстве генерала Шлейхера некоторую политическую твердость. После ноябрьского поражения потеря голосов Гитлером приняла огромные размеры также в декабре во время выборов в Тюрингии. Еще тяжелее были, однако, денежные затруднения национал-социалистов. Правда, партийная касса была в порядке, однако многочисленные издательские общества, мастерские, учреждения, поставляющие обмундирование для штурмовиков, отдельные окружные организации с их пышными Коричневыми домами завязли по уши в долгах. Они вынуждены были посылать слезницы своим кредиторам, бесчисленному множеству крупных и мелких поставщиков. Часть этих писем была опубликована во враждебной национал-социалистам прессе. Люди сведущие оценивали задолженность различных партийных организаций примерно в 12 млн. марок. Денежная нужда была так велика, что национал-социалистская фракция прусского ландтага должна была задержать рождественские чаевые служителям ландтага. Тысячи штурмовиков во всей Германии запрудили улицы. С запечатанными кружками обращались они к сострадательной публике, подобно отставным солдатам, которым начальство взамен пенсии выдало разрешение на сбор милостыни. Толпами являлись вожаки штурмовых отрядов к вражеским партиям и газетам и предлагали им за наличные продать партийные тайны.
Эти нищенствующие штурмовики были в подлинном смысле продуктом германского экономического кризиса, и партии впервые пришлось убедиться в том, что она не только в состоянии, как гриб, разрастаться по мере роста бедственного положении страны, но что это бедственное положение грозит гибелью и партии. Из 600 тыс. штурмовиков наиболее пригодными, всегда находящимися в распоряжении партии были безработные, большей частью молодежь, которых погнала в штурмовики главным образом жесточайшая нужда. Эти безработные, будучи свободны по целым дням, образовали первые боеспособные отряды штурмовиков, и служба стала их главным времяпровождением. Они проводили целые дни в общежитиях штурмовиков, которыми в начале служили преимущественно пивные, за стаканом пива. Позднее эти общежития были перенесены в частные квартиры, где штурмовики проводили свободное время, лежа на своих матрацах или играя в карты. Время от времени, поскольку речь шла о жителях больших городов, штурмовиков посылали на село, где они занимались «полевым спортом». Вообще их начальство, согласно военным правилам, старалось по возможности найти занятие для своих людей и не предоставлять их самим себе. По вечерам штурмовики обычно бывали заняты охраной партийных собраний. Во время своих походов они получали пищу и ночлег у крестьян и помещиков. На селе их появление всегда производило сильное впечатление. Глядя на них, крестьяне считали, что хозяином Германии является Гитлер, ибо рядом со штурмовиками немногочисленная сельская полиция почти совсем стушевывалась. Штурмовики редко получали денежное вознаграждение; большей же частью — в зависимости от добрых чувств местных организаций — они получали еду и ночлег. В принципе они сами должны были оплачивать свое обмундирование, которое стоило всего несколько марок. Партия, т. е. так называемые мастерские, заботилась, однако, о их кредитовании, и авансы, которые получали штурмовики, в конечном счете превращались в подарки. Большая часть штурмовиков искала, таким образом, непосредственных материальных выгод и рассчитывала, что будет прочно обеспечена после прихода Гитлера к власти.
Эти нищенствующие штурмовики неоднократно чувствовали себя обманутыми Гитлером, который вечно проявлял нерешительность по отношению к власти. Немудрено, что штурмовики стали постепенно уходить из отрядов. Позднее, после победы Гитлера, «Ангриф» в приятном сознании оставшейся позади опасности следующим образом описал настроения, господствовавшие в декабре 1932 г.:
«Среди периферии все больше распространялось настроение отчаяния. Многие говорили: все равно нам не достигнуть цели, нет смысла поэтому строго придерживаться наших требований, было бы лучше принять любой министерский пост, который нам предлагают». Сам Геббельс публично признался, что его охватили сомнения в том, не идет ли движение к полному развалу.
Среди таких упадочнических настроений нашлись два человека, которые против воли Гитлера решили спасти движение путем соглашения с Шлейхером. Это были Фрик и Штрассер.
