министра внутренних дел Штацеля и руководителя министерства финансов государственного советника Шеффера и избили их. Эпп назначил комиссарских министров. В министерство внутренних дел он назначил депутата ландтага Вагнера, в министерство юстиции — защитника Гитлера, адвоката д-ра Франка, и в министерство юстиции — обер-бургомистра Зиберта. В качестве так называемых комиссаров по особым делам Эпп назначил Рема и Германа Эссера, человека с дурной славой и с членским билетом № 2, старейшего соратника Гитлера, которого вождь после одной из его многочисленных уголовных проделок направил на низшие партийные амплуа. Эпп, как это ни странно, сохранял в течение этих лет дружеские отношения с Эссером. В качестве начальника баварской государственной канцелярии Эссер проявил большие деловые способности, занявшись развитием баварского туризма.
16 марта правительство Гельда, как официально сообщалось, ушло «в отпуск». 12 марта Гитлер мог уже прилететь в завоеванный Мюнхен. При выходе из самолета он произнес небольшую речь, в которой, между прочим, заявил: «Много лет вел я отсюда борьбу, первая часть которой может считаться конченной. Произошла невиданная еще унификация политической жизни». Этим самым Гитлер пустил в оборот во внутриполитической борьбе в Германии слово «унификация», которое с тех пор служило прикрытием всех насилий и позорных дел национал-социализма. Что эта унификация является революцией, Гитлер еще 2 дня назад подчеркнул в одном из воззваний к членам партии, которое начиналось такими словами: «В Германии произошел громадный переворот…» Этот переворот Гитлер отпраздновал в качестве «национальной революции 1933 г.». Впрочем, в этом воззвании он умолял своих штурмовиков не грабить магазинов, не красть автомобилей и не убивать штатских лиц, разумеется, употребляя при этом более деликатные выражения, вроде «оскорбления отдельных лиц, задержки автомобилей и нарушения деловой жизни».
В своих победных речах национал-социалисты в эти дни постоянно говорили об уничтожении марксизма. В действительности же они добились тогда победы над буржуазной конкуренцией. Подлинным победителем «марксизма», если уже употреблять это выражение, был Папен, а днем его триумфа было 20 июля 1932 г. Напротив, 10 марта 1933 г. Папен понес поражение, 12 марта Гинденбург подписал документ о капитуляции консерваторов. Он подписал приказ, в котором значилось, «что с завтрашнего дня вплоть до окончательного разрешения вопроса о государственном флаге черно-бело-красный флаг и флаг со свастикой должны вывешиваться рядом. Эти флаги связывают славное прошлое германского государства с мощным возрождением германского народа. Взятые вместе, они должны явиться олицетворением мощи государства и внутренней связи всех национальных кругов германского народа. На военных зданиях и кораблях вывешивается только имперский военный флаг».
Последняя фраза бросала некоторую тень на победу Гитлера. Рейхсвер еще не позволил, чтобы национальная революция распространилась и на него.
В то время как во всей Германии национал-социалистская революция одерживала блестящие победы, в Берлине ей в упорной и продолжительной борьбе приходилось уничтожать гнезда сопротивления консерваторов. 16 марта председатель Рейхсбанка Лютер после победы Гитлера подал в отставку, и честолюбивый д-р Шахт занял это место, оставленное им 3 года назад. Шахт был личным кандидатом рейхсканцлера. Лютер, который до тех пор являлся одним из наиболее современных олицетворений республиканских иллюзий в Германии, был в качестве посла направлен в Вашингтон и с тех пор с энтузиазмом служит национал-социалистскому государству.
Вторым этапом национал-социалистской революции было назначение 14 марта Геббельса министром. Чтобы предоставить поле деятельности особым талантам руководителя берлинской окружной организации, было создано имперское министерство народного просвещения и пропаганды, которое в ближайшие месяцы занялось пропагандой в пользу национал- социализма, в пользу Гитлера, а также в пользу его собственного руководителя. Геббельс, который умеет ценить значение каждой малейшей частицы власти, наряду с новым саном сохранил в своих руках руководство берлинской окружной партийной организацией и пропагандистским аппаратом национал-социалистской партии. В качестве министра пропаганды он изъял из ведомств прочих министерств как национал-социалистских, так и буржуазных довольно значительные части аппарата. У министерства иностранных дел он отнял отдел печати, у министерства почты — радио, у министерства внутренних дел — кино и у прусского министерства культов — высшую политическую школу. Работников печати и кино он старался очаровать приятными застольными речами, весьма средними по идейной глубине, но обязательными по форме и выгодно отличившимися от грубого красноречия пьяной от победы национал- социалистской клики вождей. Когда он говорил о «чудесной стальной романтике» нашего времени или посылал (оставшиеся без ответа) почтительные телеграммы поэту Стефану Георгу, то среди ландскнехтов, какими являлись его соратники, он казался мальчиком с арфой. Постепенно он все больше усваивал роль революционера, принятого в хорошем обществе.
Ибо Геббельс, если взять его собственный стиль, является подлинным сыном «демократии асфальта», настоящим прислужником современной толпы. Этот маленький весьма темпераментный человечек с крайне убогой внешностью чувствует себя как дома скорее в «кажущемся мире» кино и ротационных машин, чем в легендарных областях «крови и земли». Его продвижение в министры производит впечатление приема в общество, против которого он, правда, боролся, но к которому тайно всегда стремился. Хотя он отзывается о евреях с большим презрением, чем другие, однако в его устах это звучит менее убедительно — лишь как сознательно преувеличенное приспособление к методам пропаганды его партии. В общем, он скорее производит впечатление потерпевшего крах филосемита, чем прирожденного антисемита. Эти свойства, которые производят в национал-социалистских кругах несколько чуждое впечатление (поэтому-то Геббельс время от времени старается «показать себя», повторяя, в несколько повышенном тоне, Гитлера), делают из Геббельса наиболее подходящего человека для пропагандистского проникновения в поры вражеского общества с помощью прессы, кино и радио.
Его успехи в этом отношении были сильно преувеличены. Правда, верхушка всей буржуазной прессы (иной, кроме национал-социалистской, в настоящее время нет) вся без исключения унифицирована, для чего, к сожалению, потребовалась меньшая смена лиц, чем в том случае, если бы эта верхушка состояла из подлинных демократов. Однако внутри редакций сопротивление еще не угасло.
Сам министр пропаганды вряд ли будет считать своим успехом тот факт, что благодаря бездарной обработке всех новостей в официальных бюро печати все газеты в качестве источника информации потеряли всякое значение и стали неинтересны. Остается по меньшей мере под вопросом, соответствует ли уменьшение тиража буржуазных газет усилившемуся распространению национал-социалистской прессы («Фелькишер беобахтер» имеет тираж свыше миллиона экземпляров; значительная часть подписки носит принудительный характер). Разработанный Геббельсом закон о печати от 4 октября ставит, по итальянскому образцу, право заниматься журналистской деятельностью в зависимость от внесения в профессиональные списки, которые ведутся официальной принудительной организацией журналистов. Для внесения в эти списки требуется выполнение ряда условий (гражданские права, специальное образование, соответствующие идейные и моральные качества), которые могут быть использованы для всякого рода произвола. Требуется также арийское происхождение.
Число зрителей в театрах уменьшилось еще в большей степени, чем число читателей буржуазных газет, ибо зрителя в течение долгого времени трудно заставить отдавать предпочтение плохому качеству во имя благонамеренной тенденции. Кроме того, публика, ищущая развлечений, вряд ли ценит убеждения, которые преподносятся ей в настоящее время в такой концентрированной форме. Потрясение испытало также кино в связи с переворотом и с необдуманной «унификацией» персонала. Геббельс основал «Фильмбанк», которому крупные банки (т. е. отчасти за государственный счет) могут предоставлять кредиты в размере до 10 млн. марок.
Еженедельная хроника находится, конечно, целиком на службе национал-социалистской пропаганды. Напротив, в кинокартинах влияние министерства пропаганды еще не сумело утвердиться.
Национал-социалистская пропаганда сумела полностью овладеть радио, которое Геббельс вместе с назначенным им «имперским руководителем радио» Хадамовским совершенно реорганизовал. Правда, однообразная пропаганда надоедает публике, однако публика все же подвергается беспрестанному воздействию этой пропаганды, благодаря чему политическая задача этой пропаганды может считаться в значительной части выполненной. Кроме того, отказ от радио практически трудно осуществим, ибо это может повлечь за собой неприятности для абонента.
Руководясь своим верным инстинктом, Геббельс в погоне за властью позаботился о том, чтобы его министерство пропаганды не оказалось головой без туловища, как некоторые другие имперские ведомства. В начале августа он покрыл Германию сетью своих учреждений — 13 «областными организациями» и 18 «областными пропагандистскими организациями». Каждая из них имеет в среднем одного руководителя и двух референтов. Вместе с техническим персоналом это дает довольно солидную цифру бюрократических постов. Быть может, самой интересной частью министерства является второе отделение, ведающее пропагандой в узком смысле слова (празднества, шествия, плакатные кампании). Во главе его находится специалист по вопросам рекламы Хегерт, назначенный советником министерства. Именно он является автором многих выдумок, которые прославили Геббельса.
В общем национал-социалистской пропаганде, несомненно, удалось заполнить до отказа своим гулом опустевшие пространства германского общественного мнения, в которых не раздается больше ни одного критического голоса. Лишив народ его политической самостоятельности, национал-социалисты стремятся уничтожить и свободу мысли и держат каждого человека даже во время сна в состоянии вечного политического напряжения. Возникла форменная философия пропаганды, которая рассматривает народ лишь как создание утонченной рекламы. Однако нет никаких сомнений, что благодаря чрезмерностям пропаганды применяемые ею средства притупляются, и можно без труда предсказать, что в этом стиле пропаганда долго вестись не сможет.
Первым великим испытанием талантов Геббельса на его новом посту явилось 21 марта — день торжественного открытия нового рейхстага. Яркое символическое значение имел выбор гарнизонной церкви в Потсдаме для первого заседания рейхстага. В этой церкви находится усыпальница Фридриха Великого. Депутаты буржуазных партий расположились как на торжественном собрании. Гинденбург зачитал краткую речь, в которой сказал, что народ «явным большинством высказался за правительство, призванное к власти моим доверием». Таким образом он подчеркнул, во-первых, что это его правительство, а во-вторых, дал понять, что таким правительством является лишь это правительство, а не чисто национал-социалистское. В его дальнейших словах: «… и дало ему благодаря этому конституционную основу для его деятельности» — на слове «конституционный» было сделано особое ударение. Гитлер ответил, что восстание последних недель «восстановило честь народа». Теперь правительство «восстановит примат политики, призванной организовать жизненную борьбу нации». Это был одновременно отказ от переоценки роли хозяйства и от переоценки роли отдельной личности. Должно быть снова восстановлено единство духа и воли народа. Своего высшего пункта торжество достигло в момент, когда президент спустился в усыпальницу Фридриха Великого и пробыл там несколько минут, в то время как собрание пребывало в полном молчании. Через несколько часов после этого торжественного акта рейхстаг собрался в наскоро оборудованном зале в опере Кроля, где главным украшением являлся огромный знак свастики. Из коммунистических депутатов, большинство которых было брошено в тюрьму, в рейхстаге, разумеется, не появился ни один. Недоставало также больше 20 социал-демократов: большинство из них отсутствовало из-за ареста.
Главное политическое заседание рейхстага произошло спустя два дня, 23 марта. Цель, которая была поставлена перед ним, — принятие закона о предоставлении полномочий правительству, который должен был послужить легальным прикрытием голого произвола, царящего в Германии с 4 февраля. Этот закон, как и все прочие законы правительства Гитлера, имел звучное название. На этот раз он назывался законом «К устранению бедственного положения народа и государства». Он гласил:
«Рейхстаг принял следующий закон, который опубликовывается с согласия рейхсрата, после того как было установлено, что все требования законодательства об изменении конституции были соблюдены.
Статья 1. Имперские законы, кроме способов, предусмотренных конституцией, могут издаваться имперским правительством. Это распространяется также на законы, предусмотренные в статьях 85-й II и 87-й имперской конституции.
Статья 2. Законы, принятые имперским правительством, могут уклоняться от имперской конституции, поскольку их предметом не является вопрос о рейхстаге и рейхсрате как таковых. Права президента остаются неприкосновенными.
Статья 3. Имперские законы, принятые имперским правительством, изготовляются рейхсканцлером и опубликовываются в имперском сборнике узаконений. Они вступают в силу на следующий день после опубликования, если не содержат иных указаний. Действие статей от 68-й до 77-й имперской конституции не распространяется на законы, принятые имперским правительством.
Статья 4. Договоры с иностранными государствами, относящиеся к вопросам имперского законодательства, на время действия этого закона не нуждаются в одобрении участвующих в законодательстве палат. Имперское правительство издает предписания, необходимые для проведения в жизнь этих договоров.
Статья 5. Данный закон вступает в силу со дня своего опубликования; его действие истекает 1 апреля 1937 года; далее он теряет силу, если нынешнее правительство будет заменено другим».
