Так, еще 3 июля 1941 г. начальник Автобронетанкового управления Юго-Западного фронта в докладе на имя начальника Главного АБТУ Красной Армии объяснял «огромные потери и небоеспособность оставшейся в наличии материальной части» тем, что мехкорпусам пришлось действовать на «почти танконедо-ступной лесисто-болотистой местности», в условиях «упорного сопротивления со стороны преобладающего (???) противника и отсутствия бронебойных снарядов для КВ и Т-34» (28, стр. 134). Последнее замечание, бесспорно, является правдой. Но кто же должен был озаботиться тем, чтобы хотя бы малая часть от 132 тыс. бронебойных 76-мм выстрелов, имевшихся на складах Красной Армии, была доставлена в тот военный округ, который получил шнки, вооруженные 76-мм пушкой (КВ и Т-34), в количестве большем, чем все остальные округа, вместе взятые? Как начальник АБТУ Киевского ОВО мог есть, нить, спать, исполнять супружеские и служебные обязанности, зная, что в доверенных ему танковых дивизиях нет бронебойных снарядов? Или он узнал об этом только ' июля?
Описания боя 28 июня, содержащиеся в отчетах командиров 15-го МК, 10-й и 37-й танковых дивизий, очень пространны, запутанны и противоречивы. Самый краткий конспект выглядит примерно так:
«...В течение дня части вели бой за овладение Лопатин... наступающие части 10-й тд были задержаны перед торфяными болотами, в районе которых единственная дорога оказалась совершенно непригодной для переправы танков... В процессе боя за Лопатин на рубеже р. Острувка наступавшие части были окружены (танковая дивизия была окружена пехотой противника. — М.С.). Оставаться 10-й тд в данном районе на ночь, будучи окруженной, было бесцельно (???) и могло привести к потере всей дивизии...
....Понеся значительные потери и не имея достаточной танковой поддержки (???), мотострелковый полк 37-й тд вынужден был приостановить наступление и перейти к обороне на западном берегу р. Стырь... Вследствие временной потери управления 73-й танковый полк 37-й тд с большим трудом удалось переправить на западный берег р. Стырь... Это дало возможность остаткам батальона противника, оборонявшего переправы у Станиславчик (батальон пехоты против танковой дивизии. — М.С.), отойти в лес... Попытка переправиться по мостам через р. Острувка была безуспешной, так как головные 2—3 танка, подошедшие к мосту, были моментально подбиты и загорелись. Несколько танков пытались обойти мост справа и слева, но это оказалось невозможным; танки застряли в болоте и были подбиты артиллерийским огнем противника... Из такой обстановки было ясно, что продолжать атаки без артиллерии, пехоты и авиации было бы бессмысленно, в свою очередь, оставаться на достигнутом рубеже на южном берегу р. Острувка было также рискованным...
...С наступлением темноты командиром 15-го механизированного корпуса был отдан приказ о выводе частей 10-й танковой дивизии на восток в район 37-й тд, а в дальнейшем, в связи с уже совершившимся (???) - выходом из боя 37-й танковой дивизии — приказ на выход из боя и на возвращение в исходное положение...»
Трудно поверить, что все это происходило на своей собственной территории, в районе постоянной предвоенной дислокации 15-го мехкорпуса, т.е. там, где каждая дорога, тропинка, канава, брод, мост должны были быть досконально изучены. Трудно поверить в то, что перед нами описание боевых действий мехкорпуса, в составе которого были понтонно-мостовые, саперные, инженерные, ремонтно-эвакуационные, разведывательные подразделения. На каждый танк в 15-м МК приходилось (по состоянию на 1 июня 1941 г.) 45 человек личного состава. Из этих 45 человек внутри танка находилось самое большее пять членов экипажа КВ (в БТ — три человека). Все остальные должны были бы обеспечить боевые действия танкистов разведкой, ремонтом, топливом, снарядами, мостами, переправами и, самое главное, управлением...
В бою 28 июня вместе с 15-м мехкорпусом действовала и 8-я танковая дивизия 4-го мехкорпуса. 8-я танковая была практически полностью укомплектованной, «старой» кадровой дивизией. Примечательной особенностью 8-го тд было наличие на ее вооружении 68 трехбашенных танков Т-28, что делало эту дивизию грозным противником для немецкой пехоты. Впрочем, главным оружием дивизии были не экзотические трехбашенные танки, а 50 КВ и 140 Т-34. По количеству новейших танков (190 единиц) 8-я тд превосходила весь 15-й (или 8-й) мехкорпус. Л вот как описывает Н.К. Попель командира этой танко-ной дивизии:
«Смотрю на него и восхищаюсь — ничего природа не пожалела для этого человека: ни красоты, ни ума, ни отваги, ни обаяния.,. Красноармейцы рассказывают легенды о его подвигах в Испании и Финляндии... Командиры на лету ловят каждое его слово...»
К тому моменту, когда 8-я тд доползла, наконец, до исходного района наступления, ото всей дивизии остался один сводный танковый полк, на вооружении которого было 65 (шестьдесят пять) танков (29. стр. 260). В докладе о боевых действиях 15-го МК отмечено, что «благодаря активным действиям 8-й танковой дивизии левый фланг корпуса был обеспечен с запада и 10-я и 37-я танковые дивизии смоыи отойти на рубеж р. Радоставка». Это не опечатка. Результатом «активных действий» танковой дивизии в наступлении считается то, что две другие танковые дивизии смогли с ее помощью благополучно отойти, преследуемые пехотой противника. Хотя и это достижение отнюдь не бесспорно. Так, в отчете о боевых действиях 10-й тд читаем нечто прямо противоположное: «Пути отхода дивизии были отрезаны танками и пехотой противника, так как 8-я тд (сосед слева), имевшая задачу прикрыть с запада действия дивизии, не смогла продвинуться через сильно укрепленный противотанковый район» (28, стр. 197). Странно это. Шестой день войны — а у немцев в глубине советской территории уже и противотанковый район готов, да еще и «сильно укрепленный»...
Основные силы 8-го мехкорпуса, несмотря на наличие мощного танкового тарана (кроме двух сотен легких танков в 12-й тд оставалось еще порядка 100 КВ и Т-34), не смогли пробить оборону 75-й пехотной дивизии и мотопехотных частей 16-й немецкой танковой дивизии. Упорство и стойкость немецких солдат оказались сильнее стальной брони. Немецкий историк так описывает бой с советскими танками южнее Дубно:
«...Тарновка сотрясалась от взрывов противотанковых гранат, дома полыхали, все имеющееся в наличии оружие было направлено на уничтожение танков. Ветер разносил вокруг дым и гарь. Одному тяжелому пехотному орудию (короткоствольная пушка калибра 150 мм. — М.С.) удалось подбить два средних танка. 50-мм противотанковые пушки были бесполезны даже на дистанции в 400 м. Все новые и новые стальные колоссы входили в Тарновку, но бойцы 16-й танковой дивизии держались достойно. Одна 88-мм зенитная пушка в течение получаса уничтожила 4 танка.
Когда атака была отражена, убитые и раненые подобраны и дым рассеялся, на поле боя можно было насчитать 22 подбитых танка...» (193).
Продвинуться дальше рубежа Козин — Верба группе Рябышева гак и не удалось. Тем временем немцы вернули из Кременца в район боя танковые части 16-й танковой дивизии, подтянули мотопехоту 16-й моторизованной дивизии. В тыл группы Рябышева вышла 57-я пехотная дивизия и практически без боя заняла город Броды (который якобы обороняла 212-я моторизованная дивизия 15-го мехкорпуса). К вечеру 28 июня соединения 8-го мехкорпуса оказались в окружении. Снова началась паника. Погиб генерал Мишанин, в пешем строю поднимавший бойцов в атаку. В своем докладе о боевых действиях корпуса Рябышев пишет:
«...Части 7-й мотострелковой дивизии прорывались из окружения в разных направлениях. Потеряв большое количество танков, артиллерии и автотранспорта, к 24.00 28.6.41 г. дивизия вышла из окружения и сосредоточилась юго-восточнее Броды» (28, стр. 169).
Мемуары Попеля дают гораздо более живые картины того, что скрывалось за скупой фразой «прорывались из окружения в разных направлениях»:
«...Рябышев сел в «эмку» и помчался к Бродам. По пути он натыкался на бредущих толпами бойцов, горящие машины, лежащих в кюветах раненых (подчеркнуто мной. — М.С). Рубеж, предназначенный 12-й танковой дивизии, никто не занимал... Какие-то неприкаянные красноармейцы сказали, что мотопехота покатила на юг, вроде бы к Тер-пополю. Командир корпуса повернул на южное шоссе и километрах в двадцати нагнал хвост растянувшейся колонны. Никто ничего не знал. Рябышев попытался остановить машины. Из кабины «полуторки» сонный голос спокойно произнес:
— Какой там еще комкор? Наш генерал — предатель. К фашистам утек.
Рябышев рванул ручку кабины, схватил говорившего за портупею (рядовые бойцы ездят без портупеи. — М.С.), выволок наружу. — Я ваш комкор.
Не засовывая пистолет в кобуру, Рябышев двигался вдоль колонны, останавливая роты, батальоны, приказывая занимать оборону фронтом на северо-запад...» (105).
После беспорядочного отхода остатков 8-го мехкорпу-са на Броды — Подкамень группа Попеля была обречена: лишенную связи и снабжения танковую группу все плотнее и плотнее окружали части пяти немецких дивизий. Две стрелковые дивизии (140-я и 146-я) 36-го СК находились на расстоянии 15—20 км от Дубно, но, вопреки приказу командующего фронтом № 0018 от 28 июня, никакой поддержки группе Попеля не оказали. Колонна автомашин с горючим и боеприпасами для группы Попеля была остановлена на шоссе Броды — Дубно. Остановлена случайно оказавшимся там командиром какой-то отступающей кавдивизии (скорее всего, это была 3-я кавдиви-зия из состава 6-й армии) и отправлена назад, так как «Дубно давно уже у немцев». Спорить с этим никто не захотел, грузовики развернулись и поспешно уехали в тыл...
Скорее всего, именно с трагической историей гибели 8-го мехкорпуса связана еще одна, личная трагедия — самоубийство члена Военного совета Юго-Западного фронта Н.Н. Вашугина. Восстановить точную картину событий трудно (если не сказать — невозможно). Начнем с отрывка из мемуаров Н.С. Хрущева, который был и свидетелем самоубийства и непосредственным участником событий (в качестве Первого секретаря ЦК КП Украины Хрущев входил в состав Военного совета фронта):
«...Хочу осветить неприятный для нас эпизод, который произошел с членом Военного совета Киевского ОБО.
Когда у нас сложились тяжелые условия в районе Броды, мы с командующим войсками приняли меры для перегруппировки войск и уточнения направления нашего удара против войск противника, который наступал на Броды. Чтобы этот приказ был вовремя получен командиром мехкорпуса Рябышевым и командиром другого корпуса, фамилию которого я забыл (судя по предыдущему описанию, речь идет о 15-м МК. — М.С.), мы решили послать члена Военного совета КОВО, чтобы он сам вручил приказы, в которых было изложено направление удара. Перед отъездом в мехкорпуса он зашел вечером ко мне...
Член Военного совета (Хрущев упорно не называет Вашугина по фамилии. — М.С.) уехал в войска, а вернулся рано утром и опять пришел ко мне. Вид у него был страшно возбужденный, что-то его неимоверно взволновало.
Он пришел в момент, когда в комнате никого не было, все вышли, и сказал мне, что решил застрелиться.
Говорю: «Ну, что вы ? К чему вы говорите такие глупости ?»
«Я виноват в том, что дал неправильное указание командирам механизированных корпусов. Я не хочу жить».
Продолжаю: «Позвольте, как же это ? Вы приказы вручили ?»
«Да, вручил».
«Так ведь в приказах сказано, как им действовать и использовать мехкорпуса. Вы здесь при чем?»
«Нет, я дал им потом устные указания, которые противоречат этим приказам».
Говорю: «Вы не имели права делать это. Но если вы и дали такие указания, то все равно командиры корпусов не имели права руководствоваться ими, а должны выполнять указания, которые изложены в приказах и подписаны командующим войсками фронта и всеми членами Военного совета. Другие указания не являются действительными для командиров корпусов».
«Нет, я там...»
Одним словом, вижу, что он затевает со мной спор, ничем не аргументированный, а сам — в каком-то шоковом состоянии. Я думал, что если этого человека не уговаривать, а поступить с ним более строго, то это выведет его из состояния шока, он обретет внутренние силы и вернется к нормальному состоянию. Поэтому говорю: «Что вы глупости говорите? Если решили стреляться, так что же медлите?» Я хотел как раз удержать его некоторой резкостью слов, чтобы он почувствовал, что поступает преступно в отношении себя. А он вдруг вытаскивает пистолет (мы с ним вдвоем стояли друг перед другом), подносит его к своему виску, стреляет и падает... Его погрузили в машину и отправили в госпиталь, но там он вскоре умер...
...Не могу сейчас определить его умонастроение. Ясно, что он нервничал. Потом пришел ко мне и застрелился. Однако перед этим разговаривал с людьми, которые непосредственно с ним соприкасались, и они слышали его слова. Он считал, что все погибло, мы отступаем, все идет, как случилось во Франции. «Мы погибли!» — вот его подлинные слова... Потом я написал шифровку Сталину, описал наш разговор. Существует документ, который я сейчас воспроизвожу по памяти. Думаю, что говорю точно, за исключением, возможно, порядка изложения. Самую же суть описываю, как это и было тогда в жизни...» (31, стр. 306—307).
Хрущев не указывает точную дату этого мрачного события, нет в его воспоминаниях и каких-то конкретных деталей, которые позволили бы уточнить время действия. Есть лишь сообщение о том, что Вашугин уехал вечером, а вернулся в штаб фронта «рано утром». Это важная подробность, но, к сожалению, не слишком достоверная — Хрущев за давностью лет мог и ошибиться в таких деталях. Самое главное — нет никакой расшифровки содержания «других указаний», которые Вашугин якобы дал командирам мехкорпусов. Увы, наиболее важное для историка заменено многоточием {«нет, я там...»)
В мемуарах Баграмяна, Рябышева, Попеля (а на их основании — и во множестве исторических и художественных произведений) утверждается, что Вашугин отправился в 8-й мехкорпус утром 27 (двадцать седьмого) июня с целью ускорить начало наступления на Дубно. Соответственно, излишней горячностью комиссара и объясняется тот факт, что корпус начал наступление наспех, отдельмыми разрозненными частями. Наиболее ярко эта сцена описана Попелем (или, что более вероятно, — его «лит-консультантами»):
«...Хлопали дверцы автомашин. Перед нами появлялись «се новые и новые лица — полковники, подполковники. Некоторых я узнавал — прокурор, председатель Военного трибунала... Из кузова полуторки, замыкавшей колонну, выскакивали бойцы.
Тот, к кому обращался командир корпуса, не стал слушать рапорт, не поднес ладонь к виску. Он шел, подминая начищенными сапогами кустарник, прямо на Рябышева. Когда приблизился, посмотрел снизу вверх в морщинистое скуластое лицо командира корпуса и сдавленным от ярости голосом спросил:
—За сколько продался, Иуда?
Рябышев стоял в струнку перед членом Военного совета, опешивший, не находивший, что сказать, да и все мы растерянно смотрели на невысокого, ладно скроенного корпусного комиссара.
Дмитрий Иванович заговорил первым:
—Вы бы выслушали, товарищ корпусной... '
—Тебя, изменника, полевой суд слушать будет. Здесь, под сосной, выслушаем и у сосны расстреляем...
Я не выдержал и выступил вперед:
—Еще не известно; какими соображениями руководствуются те, кто приказом заставляет отдавать врагу с боем взятую территорию.
В голосе члена Военного совета появилась едва уловимая растерянность:
—Кто вам приказал отдавать территорию? Что вы мелете ?
Дмитрии Иванович докладывает. Член Военного совета вышагивает перед нами, заложив руки за спину, смотрит на часы и приказывает Дмитрию Ивановичу:
—Через двадцать минут доложите мне о своем решении....
Корпусной комиссар не дал времени ни на разведку, ни на перегруппировку дивизий. Чем же наступать? Рябышев встает и направляется к вышагивающему в одиночестве корпусному комиссару.
—Корпус сможет закончить перегруппировку только к завтрашнему утру.
Член Военного совета от негодования говорит чуть не шепотом:
—Через двадцать минут решение — и вперед...» Несмотря на несомненные художественные достоинства, этот текст не слишком достоверен психологически.
Непонятно — что же вызвало такую дикую ярость Ва-шугина («за сколько продался... тебя, изменника, полевой суд слушать будет...»). Не знать о приказе на отход, поступившем в мехкорпуса ранним утром 27 июня, член Военного совета фронта (причем постоянно находившийся перед этим в штабе фронта) не мог. Так что фраза «Кто вам приказал отдавать территорию!» выглядит совершенно нелепо. Вашугин был кадровым военным (а вовсе не партийным функционером, лишь за несколько недель до войны получившим комиссарскую должность и звание), соответственно, он не мог не понимать, что танки по воздуху не летают и повернуть мехкорпус за пару часов невозможно. Разумеется, могли быть претензии по поводу того, что Рябышев действует не так быстро, как хотелось бы, — но это еще не повод для обвинений в измене. Наконец, «быстро» и «медленно» — понятия
