— Купим в другой раз. Между прочим, здесь навалом картин на одних подрамниках. Значит, можно пока и так отнести.
Заказав люля-кебаб, как это делало большинство посетителей, и взяв с прилавка взбитые сливки и по стакану апельсинового сока, брат с сестрой уселись за круглый деревянный стол, покрытый бежевой кафельной плиткой, и осмотрелись. Стены ресторана были кирпичными, с нарочито ободранной штукатуркой, из-под красных кирпичей выступали некрашеные бревна. Толстые колонны, стилизованные под растущие березы, поддерживали крышу и обвитые зеленью деревянные стропила под ней.
Ромка огляделся и недоуменно спросил:
— А при чем же здесь Му-му?
— Как при чем? Ты, что ли, не видишь, что все здесь, по идее, должно напоминать хлев, вернее, коровник?
— Так Му-му — это, выходит, корова? — протянул Ромка.
— Ну да. А кто-ж еще?
— А я думал — собака. Ну, та, которую Герасим утопил.
Лешка поморщилась.
— Ненавижу этот рассказ, и этого мерзкого Герасима тоже. Лично я на его месте ни за что не стала б топить бедную собачку! — Она хотела еще что-то добавить, но вдруг замолчала и крепко сжала Ромкину
руку.
— Гляди!
Ромка повернулся и увидел женщину с высокими скулами и темными, глубоко посаженными глазами, то есть ту самую незнакомку, которая вчера вечером приходила работать в галерею Павла Богачева. Быстро отвернувшись, он прошептал:
— Интересно знать, что она здесь делает?
— То же, что и мы, — пожала плечами Лешка. — Завтракает.
— Слушай, может, нам за ней проследить? — воодушевился юный сыщик, но сестра затрясла головой.
— Вот уж нет. Узнать, кто она такая и откуда взялась, нетрудно. Расспросим о ней Павла Петровича или Арину, вот и все.
— И то верно, — согласился Ромка. — Тогда ешь быстрее, и пойдем.
Лешка и не заметила, когда он успел проглотить свою порцию. По скорости поглощения пищи ее брата давно пора было заносить в Книгу рекордов Гиннесса.
Доев сливки, она взяла с собой конфетку под названием «Му-му», которую в ресторанной кассе выдавали каждому посетителю. Ромка свою уже давно слопал и теперь косился на ее. Лешка лишь вздохнула:
— На, бери.
И они снова вышли на Арбат. Спрятавшееся на короткое время солнышко вновь выглянуло из-за облаков, заблистало на витринах, преобразило картины на стендах. Ромка шел и снова разглядывал каждую из них.
— Опять Шишкин, то есть почти как Шишкин. И опять. А как у меня картины нет ни у кого, — радовался он.
Наконец они наткнулись на стенд с абстрактной живописью. Холсты на нем были и без рам, и без подрамников.
— Так, наверное, и дешевле, и каждый покупатель может из них свой размерчик вырезать, под любую раму, — придирчиво разглядывая сине-зеленую мазню, предположил Ромка. — Но ведь правда, Лешк, что моя картина в сто раз ярче этих?
Лешка охотно согласилась со своим братом-живописцем, а он продолжал:
— Жаль, что я не могу здесь торговать, времени нет. Проще картины в разные галереи относить. Пусть галеристы там себе проценты с них возьмут, я хоть и потеряю из-за этого какую-то часть своих денег, зато у них выставляться более престижно, да?
Но Лешка, не слушая разглагольствований брата, вдруг устремилась к следующему стенду и уставилась на одну из стоящих на нем картин.
Присмотревшись, Ромка тоже увидел знакомый город со сверкающими окнами высоких домов, воду с бликами, ажурный мост. Только небо было иным, чем на картине Софьи Полянской, каким-то зеленовато-розовым, и называлась она не «Восход», а «Закат». И вообще, при ближайшем рассмотрении, казалась какой-то поддельной.
Возле стенда стояла невзрачная молодая девушка в потертом джинсовом костюмчике. Она шмыгала носом, видно, простудилась от постоянного пребывания на сквозняках. Ромка обошел стенд кругом, потом подошел к девушке и очень вежливо спросил:
— Скажите, пожалуйста, вы сами написали эту картину?
Девушка дотронулась рукой до тонкой темной рамы.
— Эту нет. А все остальные — мои, — и обвела рукой совсем не яркие пейзажи и натюрморты.
— А эта чья? — не отступался Ромка. Он наклонился и в самом углу холста картины заметил какой-то значок, то ли букву «С», то ли недописанную «О». — Мы это с тобой уже видели, — указал он на него сестре.
— Ее написала одна моя знакомая. Она уже несколько раз просила меня продать ее картины, самой ей здесь стоять некогда: днем она работает в другом месте, — с детской непосредственностью ответила девушка.
Ромка постарался придать своему голосу самый что ни на есть безразличный оттенок.
— И как ее зовут, вы не знаете?
— Инна Николаевна.
— А фамилия?
— Остроумова.
— А откуда она? Кто она такая?
— А вот этого я и сама толком не знаю, — ответила девушка. — Просто мы с ней договорились, что я буду продавать ее работы: я ведь здесь каждый день с утра до вечера, и мне это нетрудно. Она мне доверяет, так как знает, что я никуда отсюда не денусь.
— А как ее найти, вы не знаете?
— Обычно она сама со мной связывается. Или прямо сюда приходит.
— А какая она из себя? — изо всех сил сдерживал волнение Ромка.
— Ну, она немолодая, всегда хорошо одета и очень… — девушка замялась, подыскивая нужные слова. — Очень элегантная.
— И глаза у нее такие, ну, темные, и каблуки высокие, да? Она к вам недавно подходила, а потом пошла вон в ту сторону. — И Ромка указал на ресторан «Му-му».
Художница кивнула.
— Правильно. Вы ее знаете?
— Да как вам сказать, — неопределенно ответил мальчишка. Помолчав и подумав, он спросил снова: — А вы, случайно, не знакомы с Софьей Полянской? Мы видели одну ее картину, эта почти такая же.
— С Полянской я не знакома, но наслышана о ней достаточно. И тоже видела некоторые ее работы. Но Инна Николаевна и не скрывает, что пишет в ее манере, если ты об этом. Такие картины здесь сейчас хорошо идут, а ей нужны деньги.
— А почему же вы сами тогда так же не рисуете? Или вам деньги не нужны? — удивился Ромка.
— Деньги нужны всем, — вздохнула девушка. — Но сам подумай, что получится, если одни художники начнут копировать других, более удачливых, и не создавать ничего своего?
— По-моему, здесь все только этим и занимаются, — сказала Лешка и взглянула на брата, не принял ли он ее слова на свой счет тоже. Но Ромка пропустил их мимо ушей: он был твердо уверен, что его шедевр самый оригинальный и неподражаемый. К тому сейчас его голова была занята другими мыслями.
— А можно я сфотографирую эту картину? — спросил он у девушки.
— Пожалуйста.
Ромка достал из сумки фотоаппарат — пленку они купили по дороге на Арбат тоже на Лешкины деньги, — сделал несколько снимков, поблагодарил художницу и быстро зашагал вперед. А когда они прошли шагов двадцать, зачем-то оглянулся и взволнованно прошептал:
— Тебе не кажется, что мы уже вышли на след? Давай прямо сейчас Арину порадуем.
— А ты уверен, что эта женщина и есть преступница? — усомнилась Лешка.
— А ты, что ли, нет? Это же ясно, как божий день. Раз она сама не продает свои картины, значит, боится, что ее кто-нибудь здесь увидит, это раз. А коли она работает в манере Полянской, то и ту копию ей ничего не стоило сотворить. Это два. Видишь, как все сходится? — Ромкины глаза заблестели еще больше. — Лешка! Как же нам повезло! Не зря мы вчера с тобой к галерее ездили, а сегодня сюда пришли и в ресторане побывали. Меня на Арбат интуиция привела, шестое чувство. Впрочем, ничего удивительного, все великие сыщики им обладают, — небрежно добавил он.
Лешка всегда знала, что ее брат от скромности не умрет, но спорить с ним не стала.
— Возможно, ты и прав.
Миновав кинотеатр «Художественный», они подошли к станции метро «Арбатская». Там Ромка нашел телефон-автомат и позвонил Арине.
— Я собираюсь к Сонечке в больницу, — сказала девушка. — Ты меня у самого порога застал.
— Но ты же вчера к ней ездила!
— Вчера я не смогла ничего ей сказать, язык не повернулся, а сегодня решила-таки это сделать.
— А мы хотим рассказать тебе что-то очень-очень важное.
— Тогда подъезжайте прямо к больнице. Машину мою вы знаете, в крайнем случае, подождете возле нее.
— Отлично. Едем!
Арина вышла из больничного корпуса и кивнула ребятам.
— Давно ждете?
— Не очень. Как себя чувствует твоя знакомая? — спросила Лешка.
— К счастью, гораздо лучше, — отпирая двери своей «десятки», ответила девушка. — Сонечка начала шевелить ногами, то есть с позвоночником у нее все в порядке, а это самое главное. Врачи больше не сомневаются в том, что она сможет ходить, и поэтому известие о подмене ее «Восхода» она восприняла более-менее спокойно. И, оказывается, у нее есть еще одна работа, о которой пока никто не знает. Соня сказала, что не решалась ее выставлять, так как считала незавершенной, но я ее убедила, что время не терпит, и пока обстоятельства для нее благоприятные, грех ими не воспользоваться. Поэтому прямо сейчас я еду к ней домой за этой самой картиной. Хотите со мной?
— Еще бы! — воскликнул Ромка.
Арина, свернув на проспект Мира, остановилась у светофора на перекрестке.
— А у вас что стряслось?
