— Ваш утюг искрит, — сказал он, посмотрев, как художник водил туда-сюда утюгом. — Пока вы допишете объявление, утюг будет отремонтирован. У меня в доме напротив живет одноклассник. Он чинит утюги за три минуты. Для него это — раз плюнуть.
— Только, пожалуйста, поторопись, — попросил художник. — У меня мало времени.
Но Женька будто в воду канул.
— Разыщите своего приятеля, — заявил нам художник, — тогда получите объявление.
Ребята поплелись к двери.
Я не стал искать Женьку, а, разозлившись, решил написать о нем рассказ, хотя и не состоял в литературном кружке.
Часа через два, когда я уже заканчивал рассказ, в коридоре зазвенел звонок.
Я открыл дверь — на пороге стоял Женька Проегоркин.
— Я к тебе прямо со стадиона, — выпалил он. — У нас футбольный матч — школа на школу. Один игрок заболел, а ты, говорят, классно гоняешь. Пошли. — И он потянул меня к выходу.
— Нет, — сказал я, — не могу. Я пишу рассказ. Вот почитай.
Он взглянул на странички одним глазом и махнул рукой:
— Ерунда! Я сам ходил когда-то в литературный кружок. Ты вот что, писатель, беги играть. А я допишу твой рассказ — закачаешься. — Женька подтолкнул меня к двери. — Желаю успеха.
И я побежал на стадион.
Вот и все.
…Вы, конечно, понимаете, почему этот рассказ остался без конца.
Чей дом лучше?
Иван Иванович вошел в класс и сказал:
— Здрасстесадитесь.
Он всегда это произносит в одно слово.
Мы сели.
— Сегодня у нас контрольный рисунок. Все принесли кисточки и краски? — Он оглядел притихших ребят и начал объяснять задание: — Каждый будет рисовать свой дом.
— С натуры? — обрадовался кто-то.
— По памяти, — отрезал Иван Иванович. — Кто закончит до звонка, пусть сдает работу и уходит… Ну, принимайтесь! — Он сел за стол, раскрыл перед собой книгу.
Урок был последним. Все оживленно взялись за дело — забулькала в стаканах вода, забегали по бумаге кисточки. И лишь мы с Женькой Проегоркиным все поглядывали друг на друга и никак не могли начать.
Наконец я не выдержал и спросил:
— Иван Иванович, а нам с Проегоркиным тоже дом рисовать?
Иван Иванович оторвался от книги.
— А как же? — удивился он.
— Так мы с ним в одном доме живем, — пояснил я.
— А-а-а, ну тогда… тогда… что же мне с вами делать? О! Рисуйте свой дом — посмотрим, у кого лучше зрительная память. Только не смотрите друг к другу. — И он снова уткнулся в книжку.
Женька сидел впереди меня через парту. Ко мне он не мог заглядывать, а я и сам не собирался смотреть на его рисунок.
Когда урок подходил к концу и многие уже сдали свои рисунки, Женька обернулся и громко зашептал:
— Ну как, кончил?
— Ага, — сказал я.
— И я тоже… Покажи!
— Да ну тебя!..
Я не хотел показывать. Если б он какую задачку просил списать или английский — пожалуйста, мне не жаль. Но тут дело другое. Иван Иванович так ведь и сказал — посмотрим, у кого память лучше.
— Ну, покажи… Что ты?
— Отстань…
Но он не унимался. Этот Женька Проегоркин просто невозможный человек. Как пристанет, так не отвяжется. Вот и теперь он мне все уши прожужжал, покажи да покажи.
— Ладно, — сказал я, — покажу. Только ты первым показывай.
— Ага! — усмехнулся Женька. — Какой умник нашелся!
— Не хочешь — не надо. — И я приподнялся, чтобы отнести рисунок Ивану Ивановичу, но Женька придумал, как быть.
— Давай, — сказал он, — отдадим наши рисунки Вовке, он передаст тебе мой, а мне твой. Все по- честному. А?
Так мы и сделали. Гляжу я на Женькин лист. Неплохо нарисовал. Наш дом, ничего не скажешь. Даже отвалившуюся штукатурку на одном углу не забыл.
— Ну как? — спрашивает.
— Молодец! — говорю.
— И ты, — говорит, — молодец. Только вот эта труба короткая получилась. — И раз-раз — подправил мне трубу.
Я рассердился.
— Ты что же такую длинную нарисовал?
— Сейчас покороче сделаем. — Поболтал он кисточку в воде и принялся смывать трубу сверху.
Получилась какая-то мазня. Я еле на месте усидел.
— Что наделал? — чуть не плачу с досады.
А Женька меня успокаивает:
— Пусть, — говорит, — это будет дым.
— Где ты такой дым видел? — спрашиваю. — Одна грязь.
Женька и сам, вижу, испугался.
— Исправим, — сказал он, помакал кисточку в черной краске и такой тут дым нарисовал, будто вулкан Везувий извергается.
Все сдали давно свои рисунки и ушли. Иван Иванович по-прежнему поедал глазами книгу и не обращал на нас никакого внимания. А у меня от злости даже голос пропал. Гляжу, как Женька старается над моим дымом, и ничего сказать не могу.
— Дым? — переспросил я зловеще.
— Ага, дым.
— Ну погоди, я тебе пожар устрою.
Я схватил кисть, и тут изо всех окон Женькиного дома вырвался огонь.
— Ах, так? — зашипел Женька, и мой дом сразу же покрылся черными кляксами.
Тогда я ткнул кисточкой в какую-то краску, и по Женькиному листу поползла зеленая плесень с красными разводами. Что последовало за этим, я не видел. Мы «работали» исступленно и уже не смотрели друг на друга.
Прозвенел звонок. Оторвался от книги Иван Иванович. Очнулись и мы с Проегоркиным.
— Ну как, — спросил Иван Иванович, — закончили? Давайте рисунки.
Мы молча сидели на своих местах.
— Больше ждать не могу, — сказал Иван Иванович и вышел из-за стола.
Он подошел к Женьке. Взял лист, повертел с разных сторон, спросил:
— Это что?
— Дом, — вздохнул Женька.
