так пропитан страданием, что Бородульф содрогнулся.
Громадина вскочила, подхватила одной рукой нового друга, словно он был не тяжелее котенка, и бросилась наутек.
Дружинники свистели у него над головой, но вождю Прибеев удалось избежать столкновения. Он выскочил во двор, размокший от дождя, и швырнул посла на землю. Тут же понял, что перестарался, и поднял его, убеждаясь, что бедолага не склеил ласты.
А бедолага извергал из себя выпитое и съеденное. Смачным благоухающим фонтаном оно оросило серую грязь, добавив в нее праздничный оттенок.
– Мамочка… – прохрюкал Талиесин на грани обморока.
– Ничего, брат, все образуется, – пробормотал державший его за шкирку Бородульф. – Слабоват ты, ничего не скажешь…
Охранники, приставленные ко дворцу, сидели под навесом в десяти шагах от памятной сцены и меланхолично закусывали свежим салом.
Поняв, что уже некоторое время Талиесин не шевелится и обвисает, словно мокрая гномья борода, варвар потряс его и решил все-таки отнести обратно в тронный зал.
Потеха продолжалась. Очухавшиеся гномы и кобольды, а также присоединившиеся к ним орки из Головорезии, затеяли свою потасовку. Им подыгрывали гости, делающие ставки, кто кого быстрее вырубит. Единственным правилом в новоизобретенной игре было – не использовать оружие.
Впрочем, крепкие кулаки причиняли урон не меньший.
Талиесин очнулся минут через пятнадцать и понял, что вконец окосевший от пива с мухоморами Бородульф повествует ему о структуре власти в Диккарии.
– …раз в три года собирается Большой Тинг, на котором решаются всякие там вопросы… Выборные землюки представляют эти… интересы своих избирателей… Есть на Тинге и вожаки кланов. Законы там принимают, решают тяжбы, – а это уже в ведении особого суда, который выбирается в первый день Тинга…
Талиесину всучили новую кружку, которую он безропотно выдул, невзирая на то что уже знал жестокую правду.
– Самое главное – Тинг выбирает короля на следующий срок. Три года. Если ты король и тебя выбирают снова, если, значит, тебя не прибили и тобой довольны, будешь править еще… – В задумчивости Бородульф хлебал окрошку прямо из большого чана. – Знаешь, моя мечта – стать королем. Ну, хотя бы разик побыть. Я все-таки вождь и могу выдвигаться…
Талиесин слушал внимательно, как может только пьяный в хлам субъект. Слова проплывали мимо его ушей и падали в вечность, порождая широкие завораживающие круги. Были они почему-то психоделически-фиолетовыми. Вероятно, из-за мухоморного концентрата в пиве.
Подключившись в очередной раз к сиюминутным событиям, Талиесин увидел, что Бородульф ковыряется в пасти зубочисткой. Какой-то уж слишком красивой, почти парадной, инкрустированной драгоценными камнями… Минуточку! Виконт вытаращил глаза. Он узнал в зубочистке варвара свою собственную шпагу. Фамильную реликвию. Можно сказать, величайшее сокровище рода Эпралионов. Которая теперь употреблена…
Мир окончательно расфокусировался. Утомленный пиршеством организм бывалого выпивохи решил, что с него довольно, и погрузился в состояние, сильно смахивающее на кому.
Глава 9
Пропал тронный зал, пропал Бородульф Прибей («По прозвищу Сожру Живьем», – напомнил себе виконт), пропал король и его боевая невеста. Все они казались миражом, ночным кошмаром… – и была надежда, что, проснувшись, Талиесин увидит себя лежащим в собственной кровати на собственных шелковых простынях в собственном поместье на берегу Элквирии…
«Ох, хорошо бы, – подумал он, погружаясь, как это принято у напрочь отрубившихся гуляк, в черную бездну. – Ойла! Я бы поспешил к тебе на крыльях ветра!»
Он так и сделал, а через несколько мгновений уже обнимал возлюбленную, заключал ее в жаркие кольца своих рук и постанывал от удовольствия.
Ойла сообщила виконту, что отвергла притязания короля и решила остаться с ним. Ее любовь к нему, оказывается, все это время просто не знала границ и томилась в оковах условностей. Но вот этот день настал: прекрасная дева сделала свой выбор.
– И пусть, – сказала она, глядя на Талиесина горящими глазами, – пусть злые ветры судьбы дуют над нами, пусть даже сдувают – мы будем вместе!
– О да, любимая! – простонал виконт.
– Если даже тебя приговорят к изгнанию, я отправлюсь с тобой, – добавила Ойла, жарко дыша Талиесину в лицо.
– О да, любимая!
– Если тебя приговорят к четвертованию, я лягу на эшафот вместе с тобой!
– О да, любимая!!! Что?.. О нет, надеюсь, до этого не дойдет!..
Ойла посмотрела на возлюбленного с обожанием и принялась вылизывать его лицо.
Длинный влажный язык начал со лба, перешел на глаза, обследовал нос, а потом нашел, что рот-то вкуснее прочего.
Эта утонченная ласка сбила Талиесина с толку, и поначалу он только мычал и хихикал. Он и не знал, что Ойла такая проказница.
– Лапочка, – сказал виконт и открыл глаза.
Собачья морда пыхтела ему в физиономию, самозабвенно работая языком. Закрыв глаза от блаженства, псина, с которой посол обнимался на полу, кажется, позабыла обо всем на свете.
«Так это сон, что ли? Сон? Где Ойла? Боги, демоны и духи! Где я?..»
Правду осознал Талиесин не сразу, но довольно быстро для эльфа, намедни накачавшегося до бессознанки дикарским пивом.
Он лежал среди объедков и дрыхнущих собак в какой-то вонючей комнате. Без треуголки, без шпаги, без сюртука, грязный, словно измерил вчера уровень загрязнения всех выгребных ям Диккарии.
Собака, которой он выказал столько невольного внимания, облизнулась и склонила голову набок.
«Ну, чего дальше, красавчик?» – словно спрашивала она.
Здесь Талиесин не утерпел. С диким воплем он вскочил и помчался куда глаза глядят. Пробил дыру в двери, выскочил, без сапог, в другую комнату, гораздо больше первой, споткнулся и приложился передней частью тела об пол.
Было очень больно, однако именно боль помогла послу Тиндарии трезвым взглядом взглянуть на действительность.
Виконт подумал, что тут произошло сражение между двумя армиями. А может, не двумя, а тремя или четырьмя. Гномы, кобольды, варвары и орки лежали как попало среди раскиданного оружия – мечей, дубин, щитов, сорванных со стен.
Талиесин застонал. Он
Поднявшись, посол запрыгал в сторону выхода. Те могучие тела, через которые перемахнуть было невозможно, он просто огибал, следя, чтобы не наступить на очередной меч, щит или обглоданную кость.
Совершенно выбившись из сил, тиндариец добрался-таки до запертых дверей тронной залы. Кто-то закрыл створки снаружи и не хотел открывать ни за какие коврижки. Талиесин бился в прочное дерево, пока не потерял сознание, а когда очнулся, заметил, что дыр в стенах хватает и через любую из них вполне можно вылезти. Большая часть отверстий была странной формы – словно какой-то шутник нарочно вырезал их в форме человеческих фигур.
Поглядев на одну такую, растопырившую руки и ноги, Талиесин на всякий случай ущипнул себя за
