Говорили Марковна и повариха Анюта:
— Не спасли, выходит... Или хоть живой?
— Где ж в этаком пекле...
— Да ты-то точно знаешь? — сердито повысила голос Марковна.
— Сама глазами не видела. Прибежал тут один заполошный... Мой Семен туда поехал, вот вернется... — Анюта вздохнула, тихонько заохала.
— И не удержал никто?
— Его удержишь...
Вера вскочила, накинула платье, босиком выбежала в просторную горницу, желто мерцавшую светом лампадки под иконами, увидела женщин, сразу примолкших, потупившихся, спросила строго:
— Где? Кто?
Марковна промолчала, кротко скосив глаза на лампадку, Анюта же, чуть помедлив в растерянности, замахала руками,запричитала:
— Да что ты, милая... и нигде, и никто... разговоры одне... ишь как сбледнела... ты сядь вот сюда да успокойся... подождем вместе Семена, вот от ево узнаем... чайку согреем...
Не дослушав ее, Вера метнулась к порогу, сунула ноги в башмаки, выбежала на улицу — холодную, выбеленную инеем; здесь, вроде бы остыв немного, она подумала минуту: идти к гаражу и просить машину или не терять зря времени? Да, не терять: кто повезет ее в такую рань, кто распорядится дать машину? И, слыша на крыльце голоса Марковны и Анюты, боясь, что они задержат ее, Вера заторопилась в конец поселка, где, она знала, есть дорога на приток Струйный.
Узкая просека средь еловой тайги едва проглядывала желтизной перетертой глины, ноги запинались о корни, невидимые пеньки, проваливались в пухлые, обдающие пылью выбоины; Вера бежала меж борозд автомобильной колеи, по натоптанной пешеходами тропе, но часто оступалась, падала; ушибла колено, исцарапала ладони, локти, ударилась головой о дерево и несколько минут стояла, растирая виски и опоминаясь: где она, куда торопится?.. Опять бежала в сумеречь тайги, до кровавого жжения напрягала глаза, падала, молча, упрямо, со стиснутыми зубами поднималась, зная, помня одно: успеть, увидеть, спасти!
На берег Струйного Вера выбежала, когда поверх тайги широко занимался белый стылый рассвет, и лагерь пожарных, ясно освещенный им, выглядел, как бивак разгромленного войска: люди спали где кто приткнулся, прикорнул, прилег. По ту сторону притока мертво чернел выгоревший лес. И только напротив, у самого берега, догорало, мерцая багровым жаром, огромное кострище.
Вера стояла, покачиваясь, неотрывно глядя на эту жуткую гору угля, золы, пепла, и не заметила, как подошел к ней Иван Коновальцев. Он взял ее под руку, попытался увести с берега. Вера, вздрогнув, вяло отстранилась, спросила:
— Где он?
После тишины, долгого-долгого молчания, она услышала:
— Там. Его нет.
— Там?..
— Да.
— Нет, нет, — быстро заговорила Вера, заикаясь, страшась глянуть на Ивана. — Ты обманываешь, это неправда, так не бывает, не может быть, понимаешь, не может... — И скорее почувствовала, чем поняла: «Это так!»
Пагубно черный лес, провально белое небо, сочащееся кровью кострище... Три цвета ослепили, застили ей глаза. Тихо вскрикнув, она стала терять сознание, смутно понимая: мир для нее как-то изменяется, рушится в разъятый хаос. Она попыталась удержать в себе прежние, привычные, нужные для общения с людьми ощущения, мысли и не смогла: иссякла воля. Все делалось едва узнаваемым — предметы, люди, видимое пространство. Она до безумной боли в голове, сердце напрягла зрение, и глаза ее, отяжелев горячими сухими сгустками, занемели в бесчувственном страхе непонимания.
В середине октября заморосили, а потом хлынули долгожданные дожди на выжженную солнцем и пожарами землю. Тайга напиталась влагой, Святое урочище продули ветры, развеяв горькую наволочь дыма.
Люди разъехались.
Но долго не забудется им этот гибельный пожар.
Отчего, по какой причине случился он?
Брошена папироса?
Не потушен костер?
Злой человек поджег тайгу?
А может, ударила молния в сухое дерево? Опалил леса метеорит? Или что-то неведомое в природе, скапливаясь, перенасыщаясь, рождает неотвратимый огонь?..
Примечания
1
Торфяной мох.
