А один стоит и не двинется, Головою поник. Размышляет он, с кем бы скинуться На троих, на троих. Я тебе, браток, не компания, Я на то-о-ом берегу… Надо было обмыть заранее, А теперь — не могу. Я теперь из ковша Медведицы Пью вино, пью вино. Где-то есть ветряные мельницы, Ну, а мне все равно. Где-то пахнет дерьмом и подлостью, Где-то стон, где-то свист… Я теперь без забот и подданства Межсозвездный турист. Ну-ка, ушлые, равнодушные, Шире круг, шире круг! Обнимитесь, ноздревы с Плюшкиным, Обнимись, враг и друг! Не волнуйтесь, за все заплачено — За венки и за гроб, И не стоит, глаза заплаканы Были чтоб, были чтоб. 1968
(Было такое в Питере на Васильевском, а может, есть и сейчас; мы славно там однажды посидели с Александром Городницким. Заметив знаменитого барда, лабухи на подмостках заиграли «Атлантов» и стали звать автора к микрофону. Александр в ужасе убежал на кухню, и мне стоило немалого труда вернуть его за столик. После чего он сказал музыкантам: «Никогда не играйте мои песни по кабакам!»)
Когда зюйд-вест, надежды вестник, приносит пыль далеких стран, не усидеть тебе на месте, двадцатилетний капитан. Рука привычно ищет шпагу, глаза — подзорную трубу. С друзьями выпей за отвагу, за буйство бурь, за ветра бунт! С тобой бродяги и герои — храбрее нет и нет верней! — но твой корабль не построен, а может, он давно на дне. Дымят не пушки — сигареты, гремит не гром, а барабан… В кафе «Фрегат» плывет по свету двадцатилетний капитан. 1968
Разменяй неразменный рубль
Разменяй неразменный рубль, дорогое лицо забудь. Позовут тебя властно трубы и уйдешь на рассвете в путь. Петухи прокричат лениво из-за сонных глухих ворот, и всплакнет молодая ива, провожая за поворот. Будут сосны скрипеть и охать над нелегкой твоей судьбой. Будут хлеба скупые крохи и с ветрАми неравный бой, будут ветры давить на плечи, пригибая лицом к земле, и напомнит промозглый вечер о надежном, большом тепле. И болот голубые дУхи будут плясками сеять страх, и лавин ледяные руки вдруг обнимут тебя в горах, будет солнце чернеть в угаре, будет вид твой и дик, и груб… Ты — мужчина, и ты шагаешь на возвышенный голос труб!
