Другие экскурсии состояли из подростков в красных платочках, из юношей в трусиках, несших сандалии в руках. Третьи – из учащихся, почему-либо застрявших в городе. Все процессии были снабжены плакатами, инструкторами с повязкой на руке.
В такие дни трактир «Русская Швейцария» оживал.
За столиками становилось шумно. Чокались пивом, обнимались, ели мороженое, хохотали, перебегали от одного столика к другому, ели яичницу с колбасой, простоквашу, огурцы, вытаскивали из карманов или ридикюлей леденцы и сосали. То там раздавалось «тру-ру-руру», то здесь.
Оживали после двух часов и холмы над озером, оркестр располагался на самой вершине холма, где-нибудь под двумя-тремя соснами. Толпы в разноцветных трико купались и, лежа на животе, загорали. И опять то 60 «там раздавалось «тру-ру-ру-ру», то здесь и уносилось за холмы.
Токсовские возвышенности превращались в живые человеческие горы, и плакаты тогда, колеблемые ветром, казались знаменами и штандартами и горели на солнце своими белыми, желтыми, черными, золотыми буквами.
Сухонькая Таня и сухонький Петя вышли. Петя запер дверь и потрогал замок.
– Вот мы снова на лоне природы. Все же мы десять лет не были на даче. Захватила ли ты журналы и газеты? Приятно почитать, лежа под тенью дерева.
– Ты все прежний,- надевая митенки и раскрывая летний, с кружевами и костяной ручкой, длинный зонтик, радостно замечталась Таня.
Они пошли прямо по нолю к озеру. На Тане была коротенькая клетчатая юбочка, позволявшая молодым людям насмехаться над ее кривыми ножками, и крепдешиновая кофточка с треугольным вырезом, украшенная голубенькой ленточкой, несколько замусоленной.
– Солнышко греет,- сказала Таня.
– Да,- подтвердил Петя.
– Смотри-ка – цветы,- наклонилась Таня.
– Куриная слепота,- добавил Петя.- Какая ты у меня молоденькая! – Я побегу! – И Таня пошла по тропиночке, стала нагибаться, срывать цветы, плести венок. Петя сел на пень и раскрыл газету. Лицо у Пети было все в морщинках. Спина сутулая, глаза близорукие.
Таня пела романс и, сплетая венок, медленно шла вниз в долину.
. Ее старческие ручки довольно быстро срывали клевер, ромашку, колокольчики. Ее сухонькие ножки ступали почти уверенно по траве.
– Хорошо здесь, Таня,- услышала она дребезжащий голос сверху.
И опять молчание.
Только наверху шуршит газета.
Внизу бесшумно порхают бабочки. Седые волосы выбиваются из-под голубенькой шапочки. А Таня смеется. Ах, молодость, молодость! Расстилает носовой нлаток, садится на него, снимает шапочку и, надев на голову веночек, слушает, как гудит и поет и шелестит трава.
61 По утрам Таня по старой привычке обтирает Петю.
Сколько возни с мужем! И стоит худенький старичок в тазу с водой, а она его обтирает Петя играл когда-то на флейте в Академическом театре. Играл он с чувством, а Татьяна Никандровна где-нибудь сидела с подругой и слушала.
И наверху Петя, опустив газету на траву, достает из футляра флейту, играет.
Свистонов, гуляя над берегом озера и наблюдая праздничную толпу, слышит флейту.
Есть у супругов собачка. Она заменяет им ребенка.
Маленький, славный девятилетний фоксик, так быстро и незаметно состарившийся. Правда, по-прежнему у него розовая ленточка вокруг шеи и по-прежнему он бежит, опустив мордочку по дороге, но зовут его супруги уже не Травиатой, а просто старушкой. Сидит «старушка» с розовым бантиком рядом со старичком, плюющим во флейту, а внизу другая старушка с голубым бантиком, стриженая, с веночком на голове, лежа с зелененьким листиком во рту, на небо смотрит.
Но вот фоксик бежит и садится рядом со старушкой и смотрит в траву, как бы засыпая.
Свистонов шел, раздвигая кусты палкой.
Глухонемая жеманно шла, искривив шею.
Старик играл все воодушевленнее.
Долго смотрел с холма Свистонов и слушал флейту.
Затем спустился.
– Позвольте представиться,- сказал он,- Андрей Свистонов.
– Очень приятно,- опуская флейту, засуетился застигнутый врасплох старик.
Свистонов сел рядом со стариком Глухонемая стояла в отдалении – Вы дивно играете,- начал Свистонов.- Я люблю музыку. Мне уже давно хотелось с вами познакомиться Старик зарумянился.
– По вечерам я слышу, как вы играете…
Гуляя вокруг озера, Свистонов и Куку встретили Наденьку, шедшую в обществе брата и сестры Телятниковых. Наденька медленно шла, играя прутиком, брат и сестра шли по бокам. Это были двадцатилетний Паша, считавший себя стариком и принципиально говоривший 62 умные вещи, и семнадцатилетняя Ия – всезнайка. Паша был сосредоточен и мрачен, так как полагал, что у него дурная наследственность и что он развращен с малолетства. Ия была жизнерадостна и говорила об Анатоле Франсе. Сестра и брат дружили с Наденькой и ненавидели друг друга.
Увидев Свистонова и Куку, Телятниковы поклонились и пошли навстречу поздороваться.
– Андрей Николаевич,- сказала Ия,- какой я вам новый анекдот расскажу! – И пошла рядом со Свистоновым направо.
Куку, Наденька и Паша следовали за ними. Паша считал Свистонова крупным талантом. Поэтому с завистью смотрел, как Свистонов говорит с Пей. Паша страшно обрадовался, когда Свистонов, полуобернувшись, продолжая идти, обратился к нему, юноша, тотчас же добежав, пошел по другую сторону. Брат и сестра были честолюбивы.
Куку и Наденька отставали.
– Хотите сыграемте в рюхи? – предложил Свистонов брату и сестре, когда вдали показались дачи.
Паше неудобно было отказаться, хотя это он считал ничтожным и презренным времяпрепровождением. Ия с радостью согласилась и побежала доставать палки и рюхи из ямки. Свистонов взял палку и принялся чертить городки. Но вот наверху, на холме, показались Куку и Наденька.
Свистонов пошел навстречу.
– Мы собираемся в городки играть,- сказал он.- Не желаете ли принять участие? Но Куку отказался.
– Удивительный человек Свистонов,- произносил, идя вниз к озеру, Куку, держа Наденьку за локоть.- Какая бодрость в нем, какая веселость, какое остроумие.
Он, по-видимому, любит Токсово. А мне оно совсем не нравится. Здесь природа не вызывает душевного волнения. А я люблю там жить, где все величаво. Хорошо жить в обществе великих людей, беседовать с великими людьми.
– Постойте, Иван Иванович.- Наденька подняла глаза.- Смотрите, как хорошо здесь.
Глаза у нее были действительно прелестные, полузеленые, полукарие.
На небесах были барашки в тот вечер, а в озере – и лазурь, и барашки.
63 Куку накрыл пень своим пальто. Наденька села.
Куку сел пониже.
– Наденька,- сказал он нежно,- этот вечер волнует меня. Не в такой ли вечер князь Андрей увидел Наташу на балу и запомнил. Любите ли вы Наташу? Наденька мечтательно курила, следила, как распускаются в воздухе кольца дыма.
– Зачем вы курите, Наденька? – спросил Куку.- Это совсем не подходит к вашему образу. В вас должна быть великая жизнерадостность и естественность.
Бросьте курить, Наденька.- Настоящее страдание звучало в голосе Куку.
Наденька бросила папироску. Папироса упала на сухой дерн и продолжала тлеть и дымить.
– Но я ведь собираюсь стать киноартисткой,- помолчав, сказала девушка.
– Наденька, это невозможно,- пробормотал Куку.
– Как невозможно, Иван Иванович? – Если вы доверяете мне, не делайте этого шага.
Поверьте моей опытности. Вы должны быть Наташей! Наверху появился Свистонов с сестрой и братом.
Свистонов сел с Ией под деревом. Паша стал читать писателю стихи.
– Здорово,- сказал Свистонов,- талантливо.
Tlauia просиял.
– Значит, стоит писать? – спросил он.
– Конечно, стоит! – подтвердил Свистонов и посмотрел вниз.
«Пора»,- подумал он.
– Не будете ли вы любезны? – обратился он к Ие. – Спросите у Ивана Ивановича, который час.
Ия бросилась со всех ног.
В тот момент, когда Иван Иванович любовался озером, явилась Ия и, улыбаясь, спросила у задумавшегося: – Который час' Куку вынул часы.
– Десять,- солидно ответил он.- Где Свистонов? – Ждет наверху.
Ия подошла к Наденьке.
– Проскучала? – спросила она тихо.
Теперь шли втроем – Свистонов, Наденька, Куку.
За ними шли Телятниковы – Не думаешь ли ты,- мрачно спросил Паша,- что Свистонов нарочно играл с нами в городки, чтобы Куку мог полюбезничать с Наденькой? 64 – Брось, пожалуйста,- ответила Ия.- Откуда такая подозрительность? Просто Свистонов любит молодежь.
Опять день был воскресный. У кирки стояли таратайки. Кирка была наполнена девушками, похожими на бумажные розы, и желтоволосыми парнями. Играл орган. Сквозь цветные стекла падал свет. Наверху стояли Наденька и Куку. За ними – Свистонов и Трина Рублис. Наденька и Куку смотрели вниз на крестины, иногда бросали взгляд на проход и видели, как невеста, жених и сопровождающие готовятся двинуться к алтарю, лишь только кончатся крестины.
Жених волновался и переступал с ноги на ногу. Невеста была красна как рак.
– Какой материал для нас, Андрей Николаевич,- откинув голову, сказал Куку на ухо Свистонову.-Закрепите, прошу вас, закрепите это! – И Куку снова принялся смотреть.
Белокурая головка Наденьки была близка от него, и он представил свою свадьбу. Гордость изобразилась на лице Куку. Он увидел себя стоящим рядом с Наташей, то есть с Наденькой. На Наденьке белое платье, фата, в руках у нее свеча с белым бантом, и гулкие своды собора…
