— Мои не стараются.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что они меня понимают! Они только переглянулись, когда я им сказал о Кате. И все. Потом мама заплакала. И все. А отец сказал: если будет трудно, сообщи. И все.
— С парнями легче… — вздохнул я. Неубедительно так вздохнул.
— Посадите вашу дочь под замок — и все будет о'кей!
— Спасибо за совет.
— Вы все рассчитали. А если она полюбит?
Я замахал руками и оглянулся на закрытую дверь.
— Окстись! Какая любовь в пятнадцать лет?
— А все-таки? — настаивал он.
Я стал серьезным.
— Если это случится, то я, конечно, не буду ей мешать. Хотя ручаться не могу.
— И дадите им свободу?
— Вероятно.
— И разрешите жить самостоятельно?
— Видимо.
— И не будете нудить в письмах?
— Постараюсь.
— Вы еще не совсем пропащий человек, — заключил Кротов.
О скуластой девушке в тот вечер не было сказано ни слова.
«Умопомрачительно звучит: запись актов гражданского состояния. ЗАГС!
Катя изменилась в лице. Я усадил ее на стул.
Седовласая женщина в очках просмотрела наши документы: паспорта, медицинскую справку Кати, заявление.
— Господи, ребятки, как это вас угораздило?
Я сделал сладкую физиономию, словно окунул ее в тазик с вареньем. Я залебезил, как профессиональный подхалим. Я стал до отвращения слащавым. Сю-сю-сю… Нам так повезло, что мы попали именно к ней. От нее зависит наша судьба.
— Вы бы знали, ребятки, сколько вас таких. И все торопятся, все спешат. Куда вы торопитесь? Куда вы спешите? Вам еще жить да жить.
Катя готова была заплакать.
— А процедура очень сложная, ребятки, — причитала бедная старушка. Как она переживала за нас! Как она хотела нам счастья… поодиночке!
Документы… райисполком… заседание… постановление…
— Без согласия родителей, ребятки, ничего не получится. И все равно не раньше, чем через месяц.
Месяц!
Я обалдел.
Месяц!
А почему не вечность?
Мы спутники, летящие по орбитам вокруг своих родителей. От их притяжения не уйдешь. Вера Александровна Наумова — Юпитер среди планет.
Сю-сю-сю… Я источал рахат-лукум и какаву.
— Хорошо, мальчик, я постараюсь ускорить все формальности.
Да здравствует вежливость! Да здравствует обходительность!
На улице Катя пришла в себя.
— Что с тобой было? — спросил я.
— Сама не знаю. Мне вдруг захотелось кислой капусты.
— Как я себя вел?
— Ой, ты был неподражаем!
— Я обольститель пожилых женщин.
— А меня ты любишь?
Вместо ответа я ухватил за руку пробегавшего мимо малолетнего москвича с портфелем.
— Пацан, погоди!
— Чё? — вытаращился он.
— Запомни, эту девушку зовут Катя. Я ее очень люблю. Она будет моей женой. Понял?
Он вырвался, захихикал, как сумасшедший, и пустился прочь, оглядываясь.
В овощном магазине мы съели кулек квашеной капусты.
Вперед, вперед, рога трубят! Держись, Кать! Твоя мама, моя теща, твой отец, мой тесть, моя мать, твоя свекровь, мой отец, твой свекор — все перепуталось в этом мире!
Вера Александровна с порога квартиры глянула на нас и обмерла.
Я услышал, как застучало ее сердце.
Я понял, что у нас на лицах крупными буквами проступает жуткое слово: ЗАГС.
А где мой тесть?
Мет моего тестя!
— Мама… — начала Катя непослушными губами. — Ты только, пожалуйста, не волнуйся…
— Вера Александровна, — перехватил я инициативу. — Мы должны вам сообщить… — И вдруг сообразил, что изъясняюсь гоголевским стилем: «Господа, я должен сообщить вам пренеприятное известие…» —…мы решили пожениться, Катя беременна. В ЗАГСе требуют вашего согласия. Дайте нам его!
В прихожей стояло кресло, широкое, удобное; если падать в обморок, то только в него.
Теща моя отступила и осела именно туда.
— Вы негодяй! А ты безмозглая, испорченная, погибшая девчонка!
— Мамочка!
— Ты загонишь меня в могилу. Скорее я умру, чем…
Держись, Кать! И я буду держаться. Ни слова против! Твою мать, мою тещу можно понять. Она сидит в кресле пыток.
— Убирайтесь!
Это мне. Или обоим?
— Сережа, уйди… — шевельнула губами Катя. — Иди домой… я сама… пожалуйста…
Любимая! Держись!
Я поцеловал ее на глазах «Прекрасной Дамы» и вышел.
Я мчался домой, не соблюдая правил уличного движения. Ветер свистел в ушах. Ни одна машина не задавила. Город был пуст».
9
Катя улетела.
Перед самолетом она зашла ко мне в кабинет попрощаться. В коротеньком овчинном полушубке, с укутанной головой, в валенках она была неуклюжа и трогательна. Я пожелал ей всего доброго, просил передать привет матери. На пороге Катя замешкалась.
— Борис Антонович, присматривайте, пожалуйста, за Сережей.
Так и сказала — «присматривайте», словно оставляла на мое попечение маленького ребенка. Я обещал присмотреть.
