Хутокогир в схватке с медведем спас двух молодых геологов. Суворов был чрезвычайно горд, что раздобыл эту маленькую сенсацию. Машинистка перепечатала информацию и передала ее Кротову для дневного выпуска новостей. Вскоре появился Суворов. Ему сообщили, что информация у Кротова.
Ссутулившись, с хмурыми складками на лбу Суворов подошел к столу, за которым работал Кротов. Его желчное лицо нервно подергивалось.
— Заметка у тебя?
Кротов продолжал писать.
— Заметка у тебя, что ли? Чего молчишь?
Кротов поднял затуманенные раздумьем глаза.
— Вы ко мне обращаетесь?
— А к кому же еще? Заметку давай!
Кротов отложил в сторону ручку:
— С каких пор мы с вами на «ты»?
— Давай, давай, подумаешь! — поторопил Суворов.
Кротов протянул ему машинописный листок, переправленный так, что за чернильными строками не видно было печатных. Суворов машинально взял листок, взглянул — и лицо его страшно исказилось. Несколько секунд губы старика беззвучно шевелились.
— Это… ты… меня… так?
Кротов безмятежно подтвердил, что он.
Суворов весь задрожал. Взгляд его обошел комнату и снова уперся в листок, словно в какую-то ядовитую нечисть.
В полной тишине Кротов проговорил:
— По-моему, информация неплохая. Факт интересный. Только написана слабо. Я ее сократил, выделил главное в первый абзац и убрал мишуру. В таком виде она пойдет.
Суворов захрипел:
— Ты… учишь… меня?
— А вы что, господь бог?
— Учишь?.. Меня?.. Ты?.. — Он скомкал бумагу и швырнул ее в лицо Кротову. — Вот тебе! Нос утри своей писаниной!
Тот поймал па лету бумажный комок, расправил и на всю комнату отчеканил:
— Как говорил Остап Бендер, вам, предводитель, пора лечиться электричеством.
— Молокосос! Сопляк! Ты еще на свет не появился, а я уже печатался!
— Отечественной журналистике это не пошло на пользу.
— Стиляга городская!
Кротов залился своим тонким смехом.
— …Учить меня вздумал! Жизни еще не нюхал, а учить взялся. Я тебе такую учебу покажу, что в штанах мокро станет.
Кротов оборвал смех.
— Не понял, — сказал он. — Это как же?
— А вот тогда увидишь как! На готовеньком, понимаешь, привыкли жить, у папы с мамой за пазухой. Войны не нюхали, жизни не пробовали… уже учить вздумал!
Суворов пошел вразнос. Кротов внимательно слушал, склонив набок голову с рассыпавшимися по плечу светлыми волосами. Наконец выбрал секунду и отчеканил:
— На курсах ликбеза, дядя, вас явно не учили вежливости.
Суворов кинулся на него. Диктор Голубев, бывший в кабинете, схватил Ивана Ивановича за рукав, оттащил. Вмешались другие сотрудники, стали его уговаривать, успокаивать, увели… Подтянутая сорокалетняя Юлия Павловна Миусова взялась отчитывать Кротова:
— Вы должны были отдать заметку Борису Антоновичу. Борис Антонович сам правит Ивана Ивановича. Вы не имеете морального права этого делать. Мало того, что он опытней вас, он же еще старший редактор… Неужели вы не понимаете? Нужно соблюдать субординацию хотя бы.
— В творчестве субординация? Как это?
— Ах, оставьте, пожалуйста! — разволновалась Миусова. — Вы без году неделю работаете у нас, а уже хотите править старшего редактора. Это просто смешно и неэтично, наконец.
Кротов потряс смятым листком.
— Я должен пустить в эфир ахинею? Почитайте!
— Да поймите же, это не ваше дело, не ваше дело. Согласна, вам поручены последние известия. Но ведь вы всего лишь корреспондент. Есть старшие редакторы, есть, наконец, Борис Антонович.
— А я за что получаю деньги?
— Брось, старик, — миролюбиво вмешался диктор Голубев. — Не лезь в бутылку.
— Вы можете править нештатных авторов. Это ваше право. Но старшего редактора с тридцатилетним стажем…
— Понял, — сказал Кротов.
— Слава богу, поняли!
— Надо было не править, а выкинуть в корзину.
— Брось, старик, — повторил Голубев. — Не зарывайся.
Кротов схватил наушники, яростно нацепил их, спутав волосы, и включил стационарный магнитофон. Через минуту в комнату влетела Катя. Никого не замечая, она встала рядом с мужем и принялась гладить его по плечу…
Об этой семейной сцепе и о конфликте с Кротовым Юлия Павловна Миусова рассказала мне, недоуменно вскидывая брови и поджимая губы.
— Вы должны принять меры, Борис Антонович.
Я пообещал.
Взволнованная Миусова покинула кабинет.
После обеда Суворов не появился в редакции. Это меня обеспокоило. Я позвонил ему домой. Жена Ивана Ивановича ответила, что обедать он не приходил.
Я вызвал к себе Кротова.
Он вошел с бобиной пленки в руках, увешанный длинными разноцветными лентами раккордов. Волосы взлохмачены, в руке дымится сигарета.
— Вызывали?
— Вызывал. Ты что, курить начал?
— Пробую.
— Иди выкинь сигарету, сними с себя эти елочные украшения, причешись — тогда приходи. Ты работаешь в редакции или в цирке?
Он безмятежно улыбнулся:
— А разве не одно и то же?
— Хватит острить! Делай, как я сказал. И принеси эту злосчастную заметку.
Он пожал плечами и ушел. Через минуту раздался стук в дверь (обычно ко мне в кабинет не стучат).
— Да! Заглянула светловолосая голова Кротова.
— Разрешите?
— Входи.
— Разрешите сесть?
— Ты чего паясничаешь?
— Я не паясничаю. Соблюдаю субординацию, — он бухнулся на стул. — Можно курить?
— Ты что, действительно курить начал?
— Первый опыт. В школе не пробовал.
— Так ты начнешь пить, чего доброго.
— Точно! Табак, алкоголь, наркотики. Цепочка.
— Довольно балаганить. Где заметка?
