шагом направилась к машине. Всю обратную дорогу мы почти молчали, каждый думал о своем. Элиза наверняка анализировала нашу встречу от поломки машины и до расставания, я же радовался многообещающему продолжению знакомства. Я подрулил к шикарному особняку, построенному в строгом соответствии с архитектурными законами позднего классицизма и обратил внимание, что за чугунной узорной оградой стоит голубой «Лимузин» миссис Тернер.
— Видите, ваша машина, как я и обещал, в полном порядке.
— Да, Дик, вижу. Спасибо за сегодняшний день…
Элиза, не оборачиваясь, быстро пошла к дому. Я тронул машину с места и, отъехав несколько кварталов, вдруг с ужасом подумал, что больше не смогу прожить без этой женщины и одного дня. Я остановил «Феррари» возле телефонного автомата, бросил монетку в прорезь хромированной коробки и набрал номер, указанный Элизой. Она тут же подняла трубку, будто ждала этого звонка.
— Алло, слушаю вас.
— Элиза, это я, Дик.
— Дик?! Но вы говорили, что позвоните лишь в особом случае, когда вам будет очень и очень плохо. Что случилось?
— Я не обманул вас, такой момент наступил… Я очень хочу вас видеть, мне без вас плохо…
В трубке наступило молчание, оно затянулось, потом тихий, похожий на шопот голос Элизы произнес:
— О, Дик, мне тоже…
4
Я ехал в другой дом мистера Тернера, у меня язык не поворачивался сказать даже про себя — в дом к миссис Голсуорси. Меня немного лихорадило, я осознавал, что совершил огромную глупость. Нет, вовсе не оттого, что позвонил Элизе и признался, что без ума от нее, это как раз соответствовало плану мистера Тернера и сразу выводило меня на финишную прямую. Во всяком случае, ответ Элизы не оставлял сомнений в ее чувствах ко мне. Любовь с первого взгляда? Скорее всего, я просто попал в волну ее тоски, угадал настроение и заполнил вакуум одиночества. Отсюда и мгновенное чувство. Глупость заключалась в другом: я, как мальчишка, влюбился в Элизу и теперь следовало срочно притормозить эти чувства, если я не хотел потерять свои, да, свои! сто тысяч. «Что за черт, рассуждал я, — механически ведя машину по геометрически ровным, прочерченным во чреве города, улицам, — так гениально рассчитать каждую мелочь наперед, каждый шаг, продумать каждое слово, жест, подобрать ключи к истосковавшемуся сердцу бедной миллионерши и так глупо попасться в свои же собственные силки! Дик, будешь последним глупцом на этой земле, если позволишь обвести себя, и кому обвести — себе же самому!»
Хорошо, положим я, повинуясь своим неожиданно возникшим чувствам, разрушу планы Тернера и во всем признаюсь Элизе, тем самым спасая ее от позорного бракоразводного процесса, на котором она будет фигурировать в самом неприглядном виде. Что выиграю я лично, совершив благородный поступок? За спасение утопающего дают хотя бы медаль, а я, во-первых, потеряю деньги, не менее необходимые мне, нежели Элизе ее миллионы, а во-вторых, немедленно ставлю себя под удар Тернера, а он не из тех, кому известно чувство жалости или сострадания, и он расправится со мной так, что от меня не останется и следа, нечего будет положить в гроб для похорон. И чего я добьюсь, даже если сумею улизнуть от мести Тернера? Разве Элиза когда-нибудь будет моей? Конечно же нет, между нами пропасть. Может, это она сейчас думает, что я богат и надеется, что, бросив Тернера, сможет опереться в жизни на меня. Когда же она узнает, что я беден, то потеряет ко мне всяческий интерес. И в конечном итоге я окажусь в дураках, с какой стороны ни посмотри на мое будущее. И что останется мне — перспектива пойти в наемники? А они, супруги Тернеры, будут купаться в роскоши, выясняя, сколько миллионов положено каждому при разводе? Или вообще помирятся, кто их разберет, этих миллионеров…
Когда мы встретимся с ней завтра, в одиннадцать? Да, именно в одиннадцать. Почему в одиннадцать, а не в десять? Она спросила, когда, и я сказал в одиннадцать. Меня продолжало лихорадить, удивительно для человека, который шесть лет провел в поединках со смертью и чудом остался жив, отделавшись легкой раной. Неужели меня трясет только лишь от предчувствия встречи с Элизой? Если так, то мне конец. Дик, ты сентиментальная свинья, скотина и дурак, возьми себя в руки, у тебя единственный шанс выжить и жить благополучно, не думая о завтрашнем дне, и этот беспроигрышный козырь дает тебе в руки Тернер, всемогущий мистер Тернер. И в дальнейшем, если я успешно проверну это дельце, он не обделит своим вниманием и щедростью, ему нужны такие преданные и исполнительные люди, как я. Значит мое будущее в моих руках. А когда он соединит свои капиталы с итальянской мафией, а это непременно так, то я ему тем более пригожусь. Я способен на любое дело, только не на убийство, но для этого у него есть другие исполнители, хотя бы те подонки, которые вертелись около машины… Не успев продумать до конца свое теперешнее состояние, я подъехал к моему новому жилищу.
Мери встретила меня радушно, но в глазах была тревога. Откуда она и почему? Состоялся какой-то разговор с Тернером или она увидела, что я не в себе? Возможно и то, и другое.
— Вы заболели, Дик?
— Нет, Мери, я здоров. Отчего вы спросили о моем здоровье?
— У вас измученный вид. Вы кого-то видели сегодня? Вопрос был задан некорректно, но я сразу отметил в нем прямой подтекст: она знает, что именно сегодня я встречался с Элизой! И что же, она станет моим врагом? Ну и пусть, что мне от этого, я ведь не собираюсь ни в чем отходить от планов Тернера и в таком случае мне ничто не грозит и нет никакой разницы, как ко мне станет относиться миссис Голсуорси. Я сразу же разозлился, а когда злюсь, то становлюсь грубым и агрессивным.
— Положим, видел, а вам-то какое дело? Я вам должен доложить, кого я видел и какой состоялся разговор, так? Кто вам позволил вмешиваться в мои дела, Мери?
Миссис Голсуорси отпрянула, будто ее ударили.
— Я так и знала, — сказала она почти про себя, — я так и знала, что против нее никто не устоит… — Она повернулась и пошла к себе, такая маленькая и поникшая. Мне стало жаль, но из принципа не хотелось найти несколько слов для утешения.
«Пусть, — рассуждал я, поднимаясь по лестнице на второй этаж, — это даже хорошо, что я так поступил с Мери, не останется сомнений в собственной решимости довести до конца это дело и надежды на помощь в случае опасности. Откуда опасность, если я не собираюсь покоряться своим чувствам и стать рабом этой неожиданной любви? Словом, миссис Голсуорси, думайте по этому поводу что хотите, меня же вполне устроит, если вы молча принесете мне обед и так же молча удалитесь с подносом грязной посуды».
Так и случилось: Мери принесла поднос с обедом, молча расставила тарелки, держалась с достоинством, сумев взять себя в руки, и также без единого слова, не выказывая ни какой неприязни, унесла поднос вниз. Я уже жалел, что обошелся с ней так неоправданно резко, но не находил нужных слов, чтобы как-то объяснить эту резкость, не вдаваясь в подробности. И только потом, когда я лежал на роскошной голубой кровати и курил, вдруг в полной мере осознал ее слова: «Я так и знала, что против нее никто не устоит». Так вот до каких высот поднимается осведомленность миссис Голсуорси и каким доверием она пользуется у Тернера! Она все-таки знала, что я вернулся со свидания с Элизой! Зря я поспешил расставить акценты в отношениях между нами. Почему я не сдержался и так грубо ответил Мери? Неужели я даю волю своей злости и теряю при этом обыкновенную бдительность? Если я не изменю своего отношения к Мери, я непременно потеряю свои сто тысяч. Мне ужасно хотелось позвонить Мери и извиниться перед ней. Этого было бы вполне достаточно, но только я собрался поднять трубку телефона, как зазвонил перламутровый телефон, неприметно стоявший на черепаховом столике, кажется, если я не ошибаюсь, работы французского мастера Буля. Недаром я просмотрел несколько каталогов различных музеев.
Я видел этот телефон несколько раз, но почему-то не придавал ему утилитарного значения, он мне казался антикварным придаткам ко всему остальному, тем более, что был выполнен в стиле ретро; хотя и с электронной программой. Я слушал с минуту негромкий птичий зуммер, потом снял трубку-
— Алло, — послышался уверенный мужской голос, и, хотя я ни разу не разговаривал по телефону с
