– На шкафу погляди! – крикнула Фрося.
В небе заурчало. Над лесом летел вертолет «МК 44–92». Он шел так низко, что, казалось, цеплял колесами верхушки деревьев.
– Опять лихачит! – крикнула Фрося мужу-начальнику. – Грохнется когда-нибудь, а тебя под суд.
Громов надел китель, фуражку, посмотрел в зеркало и нахмурился. Проверил в зеркале свой грозный вид и вышел из диспетчерской на поле, стараясь в дороге не растерять найденное выражение.
К Фросе подъехала на велосипеде почтальонша Зинаида.
– Фрось, кто у вас на «МК 44–92» летает? – спросила Зинаида. – А вон... этот, новенький.
Летчик тем временем посадил вертолет и шел по полю.
– Журавлев! – строго окликнул его Громов.
Летчик подошел. Вытянулся перед начальством.
– Вы почему опять летаете на критической высоте?
– Я больше не буду, – сразу же сдался летчик.
– Буду, не буду... Вот что, Журавлев! Здесь у нас не детский сад. В следующий раз лишитесь первого талона. Ясно?
– Ясно. Разрешите идти?
– Идите.
Летчик четко, по-военному зашагал по полю.
– Постойте... – остановил Громов.
Летчик повернулся на сто восемьдесят градусов и четко, по-военному зашагал в обратном направлении, к Громову.
– Все хочу спросить, да забываю. Что это на вас столько железа навешано?
– Где железо? – не понял летчик.
– Вот это, например, для чего? – Громов указал на цепочку, ведущую в карман.
– Компас. – Он достал компас.
– Так в вертолете же есть.
– На всякий случай, – неопределенно объяснил Журавлев.
– А на шее чего? Пропеллер?
– Камешек. «Куриный бог».
Летчик достал и показал камешек. Камешек был маленький и с дыркой.
– А камень для чего?
– Это... – Летчик покраснел. – Это талисман... На счастье...
Не таких орлов хотел бы иметь Громов у себя на службе. Но служба – не жена. Выбирать не приходится. Кого пришлют, тем и командуешь.
– Ладно, идите, – разрешил Громов.
Летчик зашагал по полю.
– Молодой человек! – позвала почтальонша Зинаида.
Летчик не обернулся.
– Мужчина! – поправила себя Зинаида.
– Вы мне?
– Вам, а кому же еще... – сказала Фрося. – Тебе тут письмо заказное пришло. Распишись...
На городской площади летчик сел в рейсовый автобус.
– Простите, – спросил он у кондукторши, – до Бересневки далеко?
– Да не... До Лещевки – сто... А там пешком километров семь...
Летчик достал из кармана повестку из милиции и стал ее изучать. Повестка была странноватая. Рядом со словом «товарищ» была зачеркнута чья-то фамилия, а сверху написано «летчик МК 44–92». В разделе «явиться» адрес был зачеркнут, а сверху написано: «Деревня Бересневка, Сукино болото».
Летчик пожал плечами, спрятал повестку и достал из планшетки карту.
В мире творились самые невероятные события: дефицит торгового баланса Мексики в первом полугодии 1978 года составил 693 миллиона долларов; израильские агрессоры угнали и уничтожили японский пассажирский самолет «Боинг-707»; Министерство связи СССР выпустило в обращение почтовый блок, посвященный 500-летию со дня рождения выдающегося итальянского художника Джорджоне. А Танька Канарейкина собиралась на свидание.
Она вышла из дому в галошах на босу ногу, в байковом халате и в платке, повязанном по самые брови, как у бабки Маланьи. Позади шла Вероника и несла узелок.
Прошли по деревне, как две странницы.
Вышли к оврагу, и тут случился легкий маскарад: Танька сбросила халат, галоши, платок и оказалась в полном боевом снаряжении: юбка-миди и кофточка-лапша. Развязала узелок, достала босоножки- платформы. Переобулась. Вероника сложила и связала в узелок все ненужные одежки.
– Значит, так: ты ему «здрасте», он тебе «здрасте», – напомнила Вероника. – Ты говоришь: «Хотите, я вам спою?» Он говорит: «Хочу». Ты споешь, он влюбится...
– А вдруг не влюбится?
– Обязательно влюбится. Вон я на елке спела, так в меня сразу трое влюбились. Ты споешь, он скажет: «Давайте с вами дружить».
– Знаешь что, – попросила Танька сестру, – ты в кустах спрячься. А если он полезет целоваться, выйди и скажи: «Таня, тебя папа зовет».
– Ага... а мне посмотреть интересно.
– Идет... – ахнула Танька. – Прячься.
Вероника ринулась в кусты, а Танька села на сваленное дерево и застыла.
По полю с компасом в одной руке и с картой в другой шел летчик.
Приблизился к Таньке. Спросил:
– Девочка, это Сукино болото?
– Да... – пролепетала Танька.
Болото выглядело как романтический заросший пруд, и было непонятно, почему оно называется болотом. И вообще ничего не понятно.
Летчик пожал плечами. Потом сунул компас в карман и стал прохаживаться перед Танькой, не обращая на нее ни малейшего внимания.
Танька была так смущена и перепугана, что даже не могла понять: нравится ей летчик или нет. Джинсы в обтяжку, а выражение такое, будто он получил из дома плохое письмо. Стоит тут, возле Таньки, а думает о чем-то другом.
От деревни по дороге на велосипеде ехал Вадим. К багажнику была привязана пластмассовая канистра. Стало быть, его послали за керосином.
Вероника вылезла из кустов и стала так, чтобы Вадим ее заметил. Когда Вероника чего-нибудь очень хотела, она обязательно добивалась. Так вышло и на этот раз: Вадим ее заметил.
– Пришел? – спросил Вадим, притормаживая около Вероники. Он был в курсе событий, поскольку через него доставали повестку из милиции.
– Пришел. Вон они.
Вадим слез с велосипеда и примкнул к наблюдательному пункту.
– Ничего, – определил Вадим. – Фирма.
– Он на трубе играет, – похвастала Вероника.
– Пойдем в клуб, – позвал Вадим. – На семь часов. Там кино привезли. Индийское.
– Не могу, – отказалась Вероника. – Я тут должна сидеть.
– Зачем?
– Когда летчик полезет целоваться, надо выйти и сказать: «Таня, тебя папа зовет».
– Он еще не скоро полезет, – убежденно сказал Вадим. – Можно посмотреть и вернуться.
Бабка Маланья несла ведра на коромысле, когда ее догнали на велосипеде Вадим и Вероника.
Вадим выжимал педали, а Вероника сидела на раме.
– Баба Маланья, будь другом, а? – обратился Вадим. – Посиди в кустах у Сукина болота.
