– Жан-Франсуа – это кто?
– Мари. Муж.
– А Зоя?
– Анфан. Ребенок. Так?
Значит, Вероник и Жан-Франсуа уезжали зачем-то в Йемен на три года и оставили Люси своего ребенка. Как на бабушку. Никакой ненависти. Одна разросшаяся семья.
У него нет ненависти – это понятно: он ушел к молодой, живет новую жизнь, испытывает новое счастье. А Люси... Почему она согласилась взять их ребенка и забыть о предательстве? Может быть, пытка одиночеством еще хуже? Быть нужной в любом качестве?
– У вас есть свои дети? – спросила Марина.
– Два. Большие. Жить Париж.
Могла бы взять собственных внуков.
Из кустов вышла собака и остановилась на дороге. Она была рыжая, крупная, неопределенной породы. Стояла, перегородив дорогу, и спокойно, без страха смотрела на приближающуюся машину.
Люси вынуждена была остановиться. Она, перегнувшись, открыла заднюю дверцу. Собака тут же запрыгнула на заднее сиденье и уселась с таким видом, как будто они с Люси договорились тут встретиться. В машине запахло мокрой собакой.
– Это твоя собака? – спросила Марина.
– Нет. Она теряться. Ждать помощь.
– Что же делать?
– Звонить телефон. Ждать хозяин, – спокойно объяснила Люси.
Марина посмотрела на собаку. На ее шее был кожаный ошейник, на ошейнике – медная табличка. На табличке, должно быть, все данные, включая телефон хозяев.
Собака дрожала от холода и стресса. Возможно, она потерялась давно – сутки или двое – и столько же не ела.
Собака посмотрела на Марину, как будто спросила: ну, что ждем? Поехали?
Машина тронулась вперед, к дому Люси.
Проехали церквушку. Еще вверх – и открылась плоская терраса с аккуратной зеленью. На ней – каменный дом с широкими крыльями. Приехали.
Люси первым делом выпустила собаку и тут же пошла звонить.
Потом быстро соорудила кастрюлю похлебки, нарвала туда ветчины. Поставила перед собакой. Собака опустила морду, живот ее судорожно ходил.
Марина ощутила глубокое удовлетворение, полноту бытия. Какое счастье – кормить голодное зависимое существо. В глазах Люси стояли виноватые слезы. Видимо, она чувствовала то же самое.
Центральная комната в доме была очень большой, около ста метров. Белые стены, ломаные пространства, живопись, низкая белая мебель. Такой интерьер Марина видела только в суперсовременных каталогах.
– Проект Франсуа, – объяснила Люси. – Франсуа – архитектор.
Все ясно. Франсуа стер десять веков, даже одиннадцать. Оставив фасад древним, он перестроил всю внутренность дома, создав интерьер двадцать первого века.
Марина сначала растерялась внутри таких белых пустот. Потом быстро привыкла. А через пару часов уже не хотела ничего другого. Как будто срослась со свободой и чистотой. Это тебе не крюки для мутонов.
Люси сварила крепкий душистый кофе, что-то грела, ставила – все во мгновение, весело, вкусно. Особенно хорош был утиный паштет, который во Франции перетирают со сливочным маслом. И еще горный мед. Он благоухал на весь дом, перебивая кофейный дух.
Марина глубоко наслаждалась едой, тишиной, покоем, а главное – характером Люси. Бывают же такие люди: О! Да! Все им хорошо. Муж ушел – хорошо. Соперница – формидабль. Да еще и Зоя.
– Зоя – русское имя, – заметила Марина.
– Да! Вероник русские корни.
– Ты любишь Зою? – спросила Марина.
Люси даже не смогла сказать: О! Да! Замахала руками. Ее чувства были сильнее, чем любые слова.
– А она тебя?
– Всегда целовать...
Маленькая девочка обвивает шею и целует, обдавая земляничным запахом цветущего тельца. Влажное прикосновение ангела.
Раздался звонок.
Люси подошла, что-то проговорила. Положила трубку.
Марина хотела спросить: кто это? Но удержалась.
– Это Ксавье, – сказала Люси, будто прочитала мысли.
Марина хотела спросить: кто такой Ксавье? Но тоже удержалась.
– Мон ами... – объяснила Люси.
Любовник – догадалась Марина. Вот тебе и ответ на все вопросы, на все «О!» и «Да!».
Люси – не просто брошенка и не просто бабка. Она живет в любви и ласке, работает славистом в маленьком издательстве. У нее есть дело и личная жизнь – полноценное существование. Когда человек существует полноценно – его психика не деформирована.
– Ксавье живет в Париже?
– Но. Он бросать Париж и купить дом тут. Десять минут.
Марина сообразила: Ксавье бросил Париж и помчался следом, купил дом в десяти минутах ходьбы.
– А почему вы не взяли его сюда? Места много. – Марина обвела рукой просторную белую комнату.
– Но. Но. Но. – Люси категорически подняла ладонь. – Я хотеть один. Ксавье – лыжи, гулять, приходить-уходить... Люси – один. Баста!
Все ясно. Люси хочет жить одна в своей скорлупе, а рядом с ней, как спутники вокруг планеты, – близкие люди: Жан-Франсуа, Вероник, Зоя, Ксавье, выросшие дети... Она всем дает себя по кусочку. Но не целиком. Целиком – никому.
Через час появился улыбающийся Ксавье. Не вытерпел, пришел посмотреть на русскую.
Ксавье – стройный, с длинными волосами и шелковым платком на шее, но видно, что за шестьдесят. Общая улыбчивость и слабость.
Марине показалось, что он хорошо поет. Тенором. У него был вид человека из хора. Было ясно: он любит Люси последней любовью, не мучает, – тихая пристань, – и тем не интересен. Интересны те, кто мучает. Больше натяжения. Однако в шестьдесят натяжения вредны для здоровья. Поднимается давление. Можно умереть.
Ксавье поулыбался вставными зубами и куда-то удалился. Видимо, Люси поручила ему собаку.
За собакой приехали вечером. Хозяйка собаки – экстравагантная дама в пестром – показалась Марине пьяной вдрыбадан. Собака тем не менее была счастлива и пыталась допрыгнуть хозяйке до лица. Потом они уехали.
– Ее надо лишить родительских прав, – сказала Марина.
– Она ее терять снова, – предположила Люси. – Бедный собак.
Дорога и склон утонули во мраке.
Решили не возвращаться в город, отложить поездку до утра.
Люси набрала номер и стала говорить по-французски. Потом передала трубку Марине.
– Барбара. Я предупредить, – сказала Люси.
– Это я, – сказала Марина в трубку.
Барбара отозвалась легким голосом, как всплеском. Она сообщила, что завтра они должны встретиться со школьниками старших классов. Люси привезет ее прямо к школе, она знает.
Голос Барбары звучал нежно, мелодично. Марина, работающая со звуком, очень ценила звук, даже если это голос по телефону.
Барбара произносила обычные слова, но казалось, что слова – только шифр, за которым кроется
